Юрий Виноградов - Операция «Б» Страница 39

— Понижение температуры виновато, — пояснил Каспин. — Земля теплая, воздух холодный, вот и туман…

Жаворонков и Преображенский вышли из землянки. Лицо обдал свежий, влажный воздух. Чувствовалось незначительное похолодание. Выходит, снижение температуры и создает возможность появления тумана. Но на аэродроме почти чисто. Может быть, Каспин преувеличивает?

Вернувшись в штабную землянку, Жаворонков позвонил в Асте. Там признаков тумана пока не наблюдалось. Приказал запросить посты ВНОС, оттуда последовало сообщение, что туман уже появился на полянах и в лощинах. Значит, следует ожидать его и на аэродромах.

Жаворонков дал приказание быть готовыми к приему ДБ-3 на аэродромы в условиях плохой видимости и одновременно позвонил в Таллинн и Палдиски, чтобы там в случае необходимости смогли принять дальние бомбардировщики.

К утру Кагул стало заволакивать туманом. Жаворонков, Преображенский и Оганезов не уходили с аэродрома, внимательно наблюдая за взлетно-посадочной полосой. Туман медленно сгущался, образуя вокруг летного поля — возле самого леса — молочно-серую стенку.

— Едем на старт, — предложил Жаворонков. Он надеялся, что центр аэродрома будет чистым. Так оно и оказалось. Эмка буквально через минуту выскочила из тумана. Впереди просматривалась взлетно-посадочная полоса. А с восходом солнца ее черная лента будет еще яснее. Садиться в таких условиях можно, хотя и очень трудно. Такая же примерно картина, по докладу Комарова, наблюдалась и в Асте.

— Посадка возможна, — окончательно решил Жаворонков. — Передайте на самолеты: на аэродромах туман. Быть особенно внимательными, — приказал он дежурному.

С особым волнением и тревогой все ждали подхода самолетов. Донесся знакомый гул, в воздухе показался первый ДБ-3. Он пошел на посадку и благополучно приземлился. За ним последовали еще четыре самолета. Шестой бомбардировщик начал было заход, но вдруг снова взмыл ввысь и пошел по кругу, не решаясь садиться. Закружил и седьмой ДБ-3.

— Передайте по радио, пусть идут в Палдиски или Таллинн, — сказал Жаворонков дежурному.

После такой команды один из бомбардировщиков тут же взял курс на северо-запад, а второй упрямо заходил на посадку и всякий раз неудачно.

Воздушный стрелок младший сержант Русаков никогда так скверно не чувствовал себя, как в этот пятый по счету налет на Берлин. Вроде бы все началось хорошо: нормально взлетели, набрали высоту, пробив толщу облаков, надели кислородные маски и на высоте около семи километров перешли в горизонтальный полет. И над Балтийским морем прошли благополучно, без каких-либо осложнений. Не задевали их и немецкие зенитки, когда вошли в воздушное пространство Германии: самолет надежно скрывали облака. Все шло к тому, что очередной налет на Берлин закончится как и обычно, ведь уже и опыт достаточный есть у экипажа, командир лейтенант Александров, хоть и молодой летчик, но ведет бомбардировщик уверенно, со знанием дела.

А все началось примерно за двадцать минут до подхода к Берлину. Лейтенант Александров вдруг начал задыхаться: где-то образовалась утечка кислорода. Сколько он ни пытался найти повреждение — ничего не получалось. То ли вентиль от баллона частично пропускал кислород, то ли трубка дала трещину, то ли еще что — определить причину в полете трудно, ведь надо пилотировать самолет, увертываться от атак немецких ночных истребителей, обходить шапки разрывов от зенитных снарядов.

Долго лететь при нехватке воздуха Александров, разумеется, не мог. Наступит кислородное голодание, летчик потеряет сознание, и неуправляемая машина может войти в штопор и разбиться.

В создавшемся положении следовало бы лечь на обратный курс и снизиться до высоты четырех тысяч метров, когда можно было бы снять кислородные маски. А бомбы сбросить и на запасные цели Мемель или Либаву.

Однако лейтенант Александров и думать не хотел о возвращении, ведь Берлин рядом! Он снизился до пяти тысяч метров, несколько легче стало дышать, но все равно полной нормы кислорода легкие не получали. Снижение ДБ-3, к удивлению экипажа, привело в недоумение летчиков немецких ночных истребителей. Они никак не могли представить, что советский пилот поведет свой тяжелый бомбардировщик ниже отметки шести тысяч метров. Ведь Берлин весь опоясан аэростатами заграждения, поднятыми послойно до высоты пяти с половиной километров. Надо быть пилоту безрассудным, чтобы пойти на такой неоправданный риск. Потому-то ночные истребители и не гонялись за дальним бомбардировщиком лейтенанта Александрова, ибо сами боялись напороться на собственные аэростаты заграждения.

Первый немецкий аэростат младший сержант Русаков увидел совсем рядом. Черный, устрашающий, вытянутый в длину огромный воздушный шар промелькнул под самым фюзеляжем. Потом аэростаты начали вырастать справа и слева; при свете луны их мрачные контуры отчетливо просматривались с самолета. Русаков начал было считать аэростаты, да сбился со счета; слишком их много подвешено в воздухе на пути самолета. К его радости и гордости, лейтенант Александров всякий раз умело проводил бомбардировщик между ними. Можно было представить себе, с каким напряжением пилотировал летчик, сколько сил тратил он, чтобы не сбиться с курса, а ведь ему при этом еще недоставало воздуха.

Отбомбились вполне нормально, без помех. Штурман капитан Буланов сообщил, что все бомбы легли по цели. Возвращались на прежней высоте, пролетая вблизи черных конусов аэростатов заграждения. Порой Русакову чудилось, что самолет вот-вот заденет крыльями один из них, но все как-то обходилось. Поистине великий мастер пилотажа их лейтенант, ведь так искусно ведет машину среди заграждений.

Снизились до высоты четырех тысяч метров задолго до береговой черты. От недостатка кислорода у летчика начинала кружиться голова, он мог и вовсе потерять сознание. Сняли маски, жадно вдыхали свежий воздух. Думалось, и не надышишься. Особенно это казалось вконец уже обессиленному летчику.

Но наступала другая беда. Избыток свежего воздуха пьянил, расслаблял, нестерпимо клонил в сон. А впереди почти три часа полета при плохих погодных условиях. Если стрелок-радист и воздушный стрелок еще могли как-то позволить себе подремать, то летчик и штурман обязаны быть начеку, им предстояло вести самолет точно по маршруту.

Над Балтийским морем самолет летел неустойчиво: то рыскал по сторонам, то падал вниз или взмывал вверх. Казалось, бомбардировщиком управляет начинающий летчик, а не опытный пилот, каким являлся Александров. Члены экипажа понимали, что лейтенант очень устал, с беспокойством ждали завершения мучительного для всех полета.

Наконец-то внизу остров Сааремаа. Русаков свободно вздохнул. Пришли все же. Осталось всего-то несколько минут. Вот и ставший родным аэродром Кагул. Штурман Буланов открыл астролюк и выпустил из ракетницы зеленую ракету. Сигнал означал: «иду на посадку». С аэродрома ответили красной ракетой: «посадку разрешаю».

ДБ-3 пошел было на снижение, но тут же взмыл ввысь. Русаков увидел под собой метрах в двухстах посадочную полосу, она находилась справа, в стороне. Летчик «промазал» и вынужден был делать над аэродромом лишний круг.

Второй заход на посадку снова оказался неудачным: посадочная полоса теперь осталась далеко слева. Что с лейтенантом? Он же обычно с первого захода сажал машину, а тут пошел на второй круг. Неужели силы покинули его? Проделали такую огромную работу, дошли до Берлина и вернулись, осталось-то всего ничего. Посадить бомбардировщик и спать, спать, спать…

Третья попытка опять закончилась неудачей, посадочная полоса оказалась наполовину сзади. Очередной круг над аэродромом.

И четвертый заход на посадку не получился. Александров никак не выведет машину на начало посадочной полосы. Снова, в который уже раз, идет на круг. Русаков видел, как справа кончилась посадочная полоса, бомбардировщик делает крутой разворот, моторы ревут со свистом и вдруг захлебываются. ДБ-3, клюнув носом, ввалился в штопор и несется к земле. Русаков в страхе закрыл глаза, намертво вцепился руками в сиденье кресла, понимая, что все кончено. В сознании промелькнул почему-то зеленый луг за околицей родной деревни, он, босоногий, бежит по высокой траве, бежит к матери, а она от него отдаляется все дальше и дальше…

— Мама-а-а! — закричал младший сержант и рухнул в бездонную яму…

Очнулся Русаков от боли в спине, словно под лопатку кто-то вонзал нож. С трудом пошевелил руками — целы, послушна и правая нога. А вот левая не действует. Открыл глаза, попытался встать, но сил не хватало. «Значит, я жив, дошло до него. — А остальные как?» Услышал торопливые шаги, кто-то бежал к нему. Обрадовался, еще один член экипажа живым остался! Но это, оказывается, военком полка. Вон и черная эмка, на которой к месту падения «букашки» приехал батальонный комиссар.