Михаил Цыба - Перебежчик Страница 4

Появились штурмовики.

Они затеяли круговерть над мостом, образовав возле него на берегу кровавое месиво из недавней живой массы. Красные командиры кричали на радистов, которые не могли связать их со штабами и вызвать свою авиацию. Радисты старались пробиться сквозь тесный эфир, густо заселенный музыкой, песнями, маршами и бешенными голосами на немецком языке: наступать, убивать, топтать и подчинять.

Командир приказал Отто перенести куда-то на другое дерево диполь, когда вербу, на которой висел провод, свалило взрывом бомбы. Но бомба второго взрыва откинула Отто с моста в камышовый кювет. Военная часть, которая прорвалась через мост, подобрала контуженного красноармейца в кирзовых сапогах. Правда, в грузовике кончилось горючее, и красноармейцы вынуждены были покинуть машину и оставить контуженного на окраине села ил крупного поселка у каких-то стариков.

У деда и бабы Скоробагатько на днях перед этими событиями гостил внук Андрей, сын их сына, что служит в кадровой где-то на Востоке. Внук Андрей приехал принять участие в спартакиаде в этой западной области и заскочил на день к деду и бабе, которых он впервые видел. Да он, собственно, и согласился на участие в спартакиаде ради командировки в эти края, где когда-то жили родители.

Старые несказанно обрадовались внуку. Особенно баба, она была удовлетворена, что в их доме появился дух городского курева и перебил обычное но печальное благоухание лампадки и свечи. Дед прошелся с внуком по селу, гордо представляя парня односельчанам, а гость угощал мужиков возле сельмага папиросами «Пушки». Андрей буквально в последние минуты выскользнул из-под войны и покатил автобусом на восток, а через село спешили в том же направлении солдаты и гражданские, убегая от войны. Ошеломленные последними событиями Скоробагатьки, приходили в себя после взрывов где-то на мосту или около моста. Присматривая за контуженным красноармейцем, думали о внуке, где он сейчас. А иметь у себя раненного красноармейца с приходом оккупантов стало опасно. Правда, они как вошли, так и пошли дальше, лишь власть поменялась. Старики дрожали, и сообщать о своем квартиранте не собирались. Может повезет уберечь его до возвращения своих.

– Может и Андрейка, если бы не уехал, тоже уберегли бы от войны, – размышляла баба. – А что, паспортов у нас никогда не было, ни в каких книгах он у нас не значится. Живи себе здесь хоть сто лет, только никого не трогай!

– Может мне сходить в центр и попросить фельдшера, чтобы осмотрел несчастного? – совещалась она.

– Какой фельдшер? Аня – медсестра, еще на прошлой неделе укатила куда-то со своим офицером. Сами выходим, главное пристроить его так, чтобы никакая собака не нанюхала.

В огромных сенях, которые под одной крышей с жилыми комнатами старик отгородил легкой плетеной стеной закоулок, сделал топчан или примостку для лежания. Свежую стену обмазал глиной и побелил, приговаривая:

– Чтобы меньше людей видело.

А какие здесь люди, если и в мирное время на этот Керчик мало кто заглядывал. Ближние соседи за пустырями с бурьяном, а улица с одной стороной хат – перией. Противоположная – это уже поле, а точнее – низ, раздолье камышовых плавней до самой реки.

Контуженный дышал ровно и даже несколько раз старался открыть глаза. Потом силился говорить, но что-то у него с речью, точнее с языком, который его не слушался. Как-то он намыслил и даже сделал намерение подняться и свалился на пол. Видно было, что он старается бороться за жизнь и не противится, когда ему помогают подняться, удержаться на ногах. Двигался как лунатик и смотрел на все вокруг удивленными глазами.

От пищи не отказался, но долго рассматривал вареник с вишнями. Увидев на столе папиросы «Пушки», оставленные внуком Андреем, потянулся к ним. Взял одну, а старый дал ему прикурить. Солдат затянулся настороженно и вместе с тем жадно.

Баба как-то остановила в сенях деда и сказала шепотом:

– Выкапанный наш Андрейка. И цыгарку держит в двух пальцах, как наш. И в доме хорошо пахнет, когда в ней молодой человек.

Баба старалась разговорить гостя, выведать, кто он – летчик или командир, откуда у него форма солдата, а на ногах не ботинки с обмотками, а хотя и кирзовые, но сапоги. Может, он летчик?

Отто Фогель, возвратившись из небытия, изучил обстоятельства. Он понял, что за ним присматривают как за красноармейцем и продолжал вживаться в роль контуженного, иначе как объяснить у него отсутствие их языка. Вот они именно те обстоятельства, о которых он часто втайне мечтал: убежать от всех бестолковостей жизни, но не от самой жизни. И все здесь у него выходило, поскольку отношение и хлопоты стариков совпадали с его тайным желанием и стремлением.

Как-то во двор залетела любознательная далекая соседка Люда, которая сразу же, как в селе появился Андрей, первая заявила на него свои права. И теперь, услышав разговор от своих стариков, прилетела убедиться, что Андрей не успел выехать. В комнате, ощутив запах турецкого табака или его дыма, она старалась пробиться в светлицу, но старый вырос на пороге, выставив свою когда-то богатырскую грудь.

– Какой Андрей? Я сам его посадил в автобус на той неделе. Люди же видели. Нет его.

– А я что, отбираю его у вас? Неужели я пойду заявлять? Да язык мне отсохнет. Думаете, мы не подобрали бы раненного красноармейца?

На этот раз Люде не удалось ничего выведать и разнести новость по селу. Война быстро катилась на восток, оставляя за собой искореженную жизнь с растерянными стариками, детьми и женщинами. Мужчины с повестками в карманах и «сидорами» с продовольствием за спиной в первую же ночь войны пошли за своими на восток, чтобы там, где еще нет фашиста, переодеться в солдатское хаки, взять в руки трехлинейку «дробь тридцатого» и стать живой силой на пути оккупанту.

В селе сразу же не стало местного начальства, ни партийного, ни советского, ни колхозного, хотя все это одно и то же, поскольку беспартийного начальства к тому времени почти что не было. И сразу, на подтверждение древней поговорки «свято место пусто не бывает», в доме сельсовета поселились староста вместо головы и писарь вместо секретаря. Сам дом стали называть ратушей. В нём были люди местные, поставленные представителями оккупантов. Они спешно регистрировали в первую очередь не людей, а скот и птицу, искали молодых людей и приводили в порядок хозяйство, поскольку заводы оккупированной Европы требовали продовольствия, сырья и пополнения рабочей силой.

Баба Скоробагатько распустила слух о том, что их внук Андрей, хлопец школьного возраста, которого тут все якобы видели, был на рыбалке, когда налетели самолеты, его контузило бомбой и даже сбросило в воду, где он едва не потонул, но какие-то пацаны его спасли.

– Когда война, то вокруг самые несчастья, – афоризмами говорила баба. – Надо же случиться: мальчик пошел ловить карасиков, а здесь война… Так хотя бы смотрели куда скидывать те бонбы… Все у них не туда… если не на мост, так на дорогу, если не на дорогу, так на живых людей… А теперь что? Сиди и гадай: возвратится ли он к нормальной жизни или нет… С языком что-то…

Гражданская власть старалась как можно скорее пристроить людей к работе, к покорности, к выполнению указаний новой власти и приказов коменданта. Пока что не очень обжились и не очень бесчинствовали шуцманы. Несмотря на войну, на страшные приказы и законы, Скоробагатьки жили как раньше и даже намного интереснее. Дед появлялся в центре и выносил на местный рынок если не курку, то кролика или яблоки из собственного сада и покупал хлеб и папиросы для внука…

Власть делала свои дела, а старики Скоробагатьки свои, они присматривали за внуком, пусть он и не родной, а из семьи теперь не выбросишь. Главное, что в доме был запах терпимых сигарет, это запах жизни, от которой они давно отвыкли. Баба присматривала за гостем, как за родным… Солдата надо уберечь. Ран на нем заметных не было, а с языком, со временем разберемся. Но он не глухонемой, он все слышит, когда позовешь, только почему-то вздрагивает и виновато кивает. В район повезти бы, может там есть врачи, только без документов и за ворота не выйдешь. Может взять справку в ратуше?

И пошел старый в ратушу, забрал из сундука собранные когда-то тридцатки темно-вишневого цвета. Богатым чувствовал себя к приходу новой власти. Пожилой, местный мужик- писарь деньги не принял, пояснив:

– Они теперь разве что на растопку. Ты в каких делах?

И старик объяснил, что у них со старухой гостил внук… а тут война. Он школьник 1927 года рождения. Родился не здесь, а на далеком Востоке, где служил сын старика. Писарь внимательно выслушал посетителя и выписал справку для внука Андрея и посоветовал заверить ее в районе, пока в это дело не вмешалось гестапо. От себя посоветовал записать его в школу, что они здесь намерены скоро открыть. Начальную они сразу открыли, а о старших классах пока еще там где-то не решили.