Семён Самсонов - По ту сторону Страница 4

— Это наши, наши летят! — в восторге закричал Вова.

И вдруг в окна теплушек брызнули искры, взрывы один за другим сотрясали землю, теплушки вздрагивали и скрипели, где-то звенели стёкла, осколки бомб барабанили по железным крышам. В вагоне раздались крики, плач, но всё потонуло в рёве моторов, лае зениток и грохоте взрывов.

Авиационный налёт длился несколько минут, однако минуты эти показались ребятам неимоверно длинными. Но вот гул бомбёжки замер. Стало слышно, как на станции что-то трещало и рушилось; доносились крики и стоны, смешавшиеся с урчанием автомашин и тоскливым рёвом паровозов, скученных на запасных путях станции.

Вова едва добрался до своего угла и опустился на пол. Только теперь он почувствовал боль, что-то липкое текло по руке. Он разжал пальцы, и по полу зазвенели осколки бутылки.

— Выходи! — неожиданно раздалась команда, и двери вагона раздвинулись. — Живее, шкуры! — кричал перепуганный Дерюгин.

— Приехали, что ли? — Вова разыскивал свой узелок.

— А кто его знает! — ответил Толя.

— Жорка! — крикнул Вова в темноту.

— Я тут! — раздался голос Жоры, успевшего раньше других соскочить на землю.

После вагонной духоты холодный воздух, даже пахнущий терпкой гарью, казался ребятам очень приятным. Огромное пламя озаряло пути. Возле горящих вагонов и цистерн метались течи фашистских солдат, едва видимые сквозь расстилающийся дым, нависший над путями и зданием станции.

— Хорошо стукнули! — задорно крикнул Вова, едва полицейский отошёл от них.

— Так им, мерзавцам! — добавил Толя.

По путям, часто и тревожно посвистывая, сновали паровозы, расталкивая вагоны. А один, должно быть повреждённый, стоял на месте и беспрерывно выл, пронзительно и тонко. Это забавляло почему-то Вову и он смеялся, забыв о только что пережитом страхе.

Ребят согнали к станционному зданию.

— Вот так задали перцу им наши лётчики! — шепнул Жора, и они наперебой заговорили о том, что фашисты врут, будто Красная Армия разбита.

— Советские-то самолёты летают себе и бомбят и ничего не боятся! — ликовал Вова.

Не он один — все повеселели, тем более что немцам, видно, было не до ребят. Когда начало светать, утомлённые мальчики и девочки почти все спали, прикорнув, кто как сумел. Вова и Толя лежали рядом, подложив под голову свои пожитки. Неподалёку на ящике сидел пожилой охранник и дремал. Несколько солдат и полицейский медленно расхаживали за изгородью.

Вдруг совсем близко от Вовы закричал мальчик. Вова сразу узнал этот голос — он слышал его в вагоне во время бомбёжки. Дремавший охранник вскочил. Подбежал полицейский, заметив, что Вова и Толя не спят, он крикнул им:

— Дайте тому сопляку в бок. Пусть заткнёт глотку!

— Это он во сне, господин полицейский, — переглянувшись с Вовой, быстро ответил Толя. Им не хотелось, чтоб малышу попало. Он совсем маленький. Наверно, лет десять-одиннадцать, не больше. На целых два года моложе их.

— Во сне… Подумаешь, нежное воспитание! — пробурчал, отходя, Дерюгин.

Охранник закурил, прошёлся несколько раз между спящими и снова присел на ящик, лениво дымя вонючей сигарой. Он вёл себя так, как будто не замечал полицейского. Правда, Вова не раз наблюдал: если полицейский громче и чаще орёт на ребят, немец становится как бы веселее и даже изредка улыбается Дерюгину. А когда полицейский ходит молча, немец недоверчиво следит не только за ребятами, но и за ним. Вот и в этот раз он одобрительно посмотрел на Дерюгина, улыбнулся как бы говоря: «Хорошо служишь». Полицейский тоже улыбнулся в ответ. Только улыбка его была шире, продолжительнее. Он ходил возле ребят, засунув одну руку в карман тёмно-синей куртки грубого сукна. Куртка была явно с чужого плеча — рукава длинные, и полицейский загнул их, как манжеты.

Утро наступило так быстро, что ребята не успели отдохнуть.

— Поднимайся! — раздалась команда.

Огромная толпа ребят и девочек зашевелилась, как муравейник.

— Ну, что там за возня? — крикнул Дерюгин.

Вова и Толя продолжали спать, будто их не касалась команда.

— Вставайте же! — тормошил их Жора, запустив холодную руку Вове за пазуху, а Толю подталкивая локтем. — Да что вы, в самом деле! — беспокоился он.

Но Вова и Толя, измученные бессонной ночью, никак не могли очнуться. Заметив беспорядок, Дерюгин уже проталкивался к ним. Тут Жора схватил Вову за руку, а Толю за ухо. Оба сразу проснулись.

— Скорее поднимайтесь! — прошипел испуганно Жора, и ребята вскочили, не понимая, в чём дело.

Полицейский подошёл к ним. Глядя на Вову в упор, он рявкнул:

— Прикажете вас, свиньи, отдельно каждого будить?

Он ткнул тяжёлым кулаком под рёбра Вове и повернулся к Толе. Тот в испуге попятился.

— Кто тут ещё любит поспать? — крикнул полицейский.

— Никто! — машинально ответил Жора.

— Вот тебе, получи! — Дерюгин ударил Жору и отошёл к стоявшим в стороне немецкому офицеру и переводчику.

— Нет дисциплины! Плёх! — брезгливо сказал офицер, глядя на полицейского.

Переводчик что-то объяснил офицеру, и тот, понизив голос, продолжал говорить уже по-немецки. Ребята стояли близко. Вова отчётливо слышал, как переводчик жевал слова:

— Господин обер-лейтенант говорит, что идти будем пешком, быстро, чтобы к двенадцати часам поспеть к поезду. Нам предстоит пройти пятнадцать километров. Потом мы переправимся через реку на станцию, где этих погрузим в вагоны. — При слове этих он презрительно показал на толпу ребят и продолжал: — Ночью большевики разбомбили мост, поезда не ходят.

— Ясно! — коротко и раболепно ответил Дерюгин.

Через несколько минут колонна, построенная по четыре человека, мальчики и девочки вместе, растянулась и зашагала по дороге к переправе. Шли, действительно, быстро. Патрульные подгоняли ребят криками и толчками. Умолкли разговоры. Многие ребята задыхались, кашляли, кое-кто тихо плакал. Со станции отправились в восемь утра, нагруженные вещами, голодные, неотдохнувшие. Офицер, начальник эшелона, уехал на велосипеде вперёд. Солдаты и полицейские, налегке, без вещей, полупьяные, шагали, будто их самих кто-то гнал. Ребят всё время понукали:

— Живей, живей шевелись, заморыши!

— Бевег дих, шнель, шнель![2]

Рядом с Вовой шли две девочки. Он узнал их имена — Люся и Аня. Люся то и дело перекладывала свой узелок с одного плеча на другое, а чемоданчик брала то в правую, то в левую руку. Эта небольшая ноша была для неё сейчас неимоверно тяжёлой. Её белокурые волосы выбились из-под косынки и, свисая на лоб, мешали смотреть, коротенькая кофточка вылезла из-под юбки. Но Люся не могла даже поправить волосы. К тому же обувь сжимала распухшие от жары ноги. По раскрасневшемуся и запылённому лицу текли крупные слёзы.

— Жора! — крикнул Вова идущему впереди товарищу.

— Что?

— Поднеси немножко мой мешок.

— Давай! — Жора быстро перебросил мешок через плечо. Вещей у него не было, и он устал меньше других.

Освободившись от своей ноши, Вова повернулся к Люсе.

— Дай-ка я тебе помогу, девочка.

С благодарностью поглядев на него, Люся молча подала чемоданчик.

— И узелок давай, — сказал Вова.

Люся отдала и узелок.

— Спасибо! Я очень устала, и ноге больно. — Вздохнув облегчённо, она поправила косынку и кофточку.

Дорога спускалась вниз. Под гору идти было легче, и Люся уже собиралась сказать Вове, что она совсем отдохнула и сама понесёт свои вещи, но тут ей в туфлю попал камешек. Он колол пятку. Едва сдерживая слёзы, Люся хромала и морщилась.

— Ты на ходу сними туфлю, — посоветовал Вова.

— Пожалуй, попробую, — покорно согласилась Люся.

Она попыталась разуться, не останавливаясь, но споткнулась и упала. Шедший следом за ней мальчик тоже упал. Он уронил перетянутые верёвкой вещи и теперь, запнувшись, копошился в пыли, силясь подняться. Ряды смешались. Одни старались обойти упавших, другие остановились, задерживая идущих за ними. Полицейский подбежал к смешавшейся колонне.

— Куда глазела, ворона! — закричал он на Люсю.

Упавшего мальчика Дерюгин ударил по щеке и начал подгонять ребят резиновой дубиной:

— Выровнять колонну!

Но сразу выровнять строй было нелегко. Полицейский сквернословил, конвоиры кричали что-то, размахивая автоматами. Ребята, увертываясь от ударов, с плачем искали своё место в колонне. В суматохе Люся потеряла из виду Вову. А он шагал где-то в самом хвосте колонны, не видя ни Люси, ни Жоры.

Наконец подошли к реке.

— Висла! — послышался чей-то голос.

Над широкой гладью мутной, немного желтоватой воды курился туман. Бесформенной грудой чернели согнутые металлические фермы, около уцелевшей части моста суетились немецкие сапёры. Скрипели подъёмные краны, гудели электрические пилы.