Михаил Водопьянов - Киреевы Страница 4

— Конечно, можно! Заходи, заходи, Тася. Девушка вошла и остановилась у порога. Она была закутана в серый дождевой плащ. Струйки воды скатывались с капюшона и медленно ползли вниз.

— Дальше не пойду, Витя, — сказала девушка. — Я же совсем мокрая. Видишь, с меня течет. Наташа дома?

— Наташи нет, — ответил Виктор, осторожно снимая дождевик с узких девичьих плеч.

— А почему у тебя туфли сухие? — удивился он. Простенькие парусиновые лодочки на стройных загорелых ногах выглядели так, словно их только что принесли из магазина: белые, без единого пятнышка.

— А я их под плащом несла, босиком шла, — спокойно ответила Тася.

Сергей Александрович с любопытством посмотрел на нее. Неважно сшитое клетчатое платье не могло скрыть изящества ее хрупкой фигуры. Длинные темные косы оттягивали назад маленькую головку. Тонкое бледное лицо освещалось большими синими глазами. Эти глаза, опушенные темными ресницами, умоляюще смотрели на Виктора:

— Витенька, милый, где мне найти Наташу? Я ведь из-за нее в такой дождь пришла. Нужна она мне очень.

— Рад бы помочь тебе, но Наташа прямо из института поедет на аэродром встречать отца. А в чем там У тебя дело, если не секрет?

— Какой секрет! Письмо от пионеров привезла Наташе. — Тася достала из кармана узенький белый конверт и протянула его Виктору.

— Вот, передай! — И тут же спохватилась: — А как я ответ получу? Мне ответ срочно нужен.

— Письмо не запечатано. Можно я прочту, вместе сообразим, как быть, — предложил Виктор.

— Пожалуйста, читай, — согласилась Тася. Виктор прочел вслух:

— «Дорогая Наташа! Вы сами были пионеркой и пионервожатой, поэтому вы поймете нас и поможете. Завтра у нас в лагере встреча с Героем Советского Союза товарищем Дружининым. Он нам расскажет о себе. А мы для него будем показывать наши лучшие танцевальные номера. Мы их уже давно готовим. Но дядя Вася сегодня заболел и некому играть на баяне. У нас в лагере есть и пианино. Мы знаем — вы хорошо играете на пианино. Только, пожалуйста, не отказывайтесь, а то у нас все сорвется».

Полстраницы было занято старательно выведенными подписями.

— Это ты научила? — спросил Виктор Тасю.

— Я, — ответила девушка. — Когда Наташа была нашей пионервожатой, на всех вечерах играла. Ты-то разве забыл?

— Наталья Николаевна не сможет завтра провести вечер у пионеров, — неожиданно вмешался Глинский. — Она идет слушать «Кармен». Поют москвичи.

— Наташа не откажет пионерам! — запальчиво крикнул Виктор.

Тася стояла в раздумье:

— Я помню, что Наташа и раньше очень любила эту оперу. Она, наверно, нам не откажет, но лишит себя большого удовольствия. Мне не хочется этого, Витя. Как же быть?

Тася вопросительно подняла глаза на Виктора.

— Добрая ты, Тася! — растроганно сказал юноша. — Хочешь я приеду к вам и буду, как дядя Вася, на баяне играть?

— Конечно, хочу, — обрадовалась Тася, — а я и забыла, что ты играешь на баяне. Это будет замечательно! Непременно приходи завтра к десяти утра на репетицию.

Маленькие розовые губы открылись в радостной улыбке. От этой улыбки, от блеска зубов лицо Таси стало таким чудесным, что и Глинский невольно залюбовался ею.

Виктор не сводил с Таси глаз:

— Я провожу тебя, можно?

— Не надо, я побегу… Мама ждет, еще рассердится. Смотри, не забудь завтра! — Последние слова донеслись издалека.

Виктор сорвал с вешалки свой плащ и побежал вслед за девушкой.

Буря уже стихала, но ливень продолжался с прежней силой. Таси нигде не было видно. По улице, как светлячки, то потухали, то снова загорались огни ручных электрических фонариков. «Куда она исчезла?»

— Тася! Тася! — кричал Виктор.

Словно в ответ, раздался автомобильный гудок, и, разбрызгивая воду, подъехал легковой автомобиль.

— Отец! — бросился Виктор.

Но он ошибся. В машине сидела Наташа.

— Витя! — обрадованно крикнула она, — перенеси меня, пожалуйста, через этот поток, а то я в белых туфлях.

— Почему ты явилась в такой ливень? — спросил Виктор сестру и поздоровался с шофером.

— Замерзла я, Витенька, — пожаловалась Наташа. — Попробуй-ка в таком воздушном туалете просидеть несколько часов на аэродроме. Я хотела позвонить домой, чтобы мне прислали пальто и галоши, но из-за грозы телефон не работал.

— А кто бы тебе повез в такой ливень? — возмутился Виктор. — Об этом ты подумала?

— Не злись, пожалуйста, Витя. Признаюсь, не подумала! — весело откликнулась Наташа.

— Как папа? — переходя на мирный тон, спросил Виктор.

— Ему по радио сообщили, какая у нас погода. Ко, ведь ты знаешь отца, он распорядился приготовить прожекторы. Его ждут через час. Вот я и решила съездить домой переодеться. Мама, конечно, беспокоится?

— И как всегда, старается это скрыть, — ответил Виктор и поднял Наташу. — Тяжелая же ты, сестренка! Как бы тебя не уронить, — пошутил он и тут же споткнулся.

— Ты и на самом деле не урони! — испугалась Наташа.

Виктор благополучно поставил ее перед парадной дверью и нажал кнопку звонка. Дверь открыла Катерина.

— Тетя Катя, дорогая, полжизни отдам за чашку горячего чая, — заявила девушка.

— Наташа, — остановил Виктор сестру, — у нас торчит этот франт.

— Ну и что же? — рассмеялась Наташа.

Мария Михайловна продолжала возиться с малышами в детской. Глинский сидел в одиночестве у потухшего самовара. Увидев Наташу, он поспешно поднялся ей навстречу. Наташа окинула взглядом его высокий белый лоб, узкое бледное лицо и смущенно извинилась:

— Я очень спешу, через пятнадцать минут еду обратно на аэродром.

— Разрешите, Наталья Николаевна, проводить вас? — попросил Глинский.

— Пожалуйста, — не совсем твердо ответила Наташа.

Ей не хотелось обижать его отказом. Но ее смущало, что отец, как и Виктор, не особенно жаловал франтоватого инженера.

Словно угадывая ее мысли, Сергей Александрович добавил:

— С аэродрома я вызову свою машину и проеду на завод, мне необходимо проверить работу нового агрегата.

Мария Михайловна услышала Наташин голос и вышла в столовую.

— Как отец? Сел где-нибудь? — спросила она волнуясь.

— Все хорошо, мама, — скоро прилетит! — поспешила успокоить ее девушка.

Мария Михайловна повеселела. Наташа быстро переоделась и вместе с Виктором и Глинским уехала на аэродром.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Николай Николаевич вел машину к городу. До родного аэродрома осталось не больше часа полета. По распоряжению командира Волков радировал:

— Все в порядке. Приготовьтесь к встрече.

Густая черная масса, поглотившая звезды, внезапно придвинулась к самолету. На переднем стекле появились крупные дождевые капли. И тут же гроза со страшной силой обрушилась на самолет. Его, как пылинку, подхватило и потащило вверх. Молния почти непрерывно освещала кабину. Аэродинамические приборы резко меняли свои показания, стрелка магнитного компаса вертелась, словно карусель. На винтах и крыльях вспыхивали яркие электрические искры. Самолет то и дело скользил на крыло. Чемоданы, инструмент и другие предметы с грохотом гуляли по машине. Радиостанцию пришлось выключить.

Такую картину Николай Николаевич наблюдал впервые за всю свою летную жизнь. У него не было уверенности, что машина выдержит. И на всякий случай он дал команду Морозову, Волкову и Родченко надеть нагрудные парашюты и, если машина начнет разваливаться, немедленно выброситься.

Николай Николаевич напрягал все свои силы, чтобы вести самолет по прямой. Ему стало душно, он рванул застежку-молнию, освобождая сдавленную комбинезоном грудь. Мучительно трудно найти решение: как вырваться из грозовой тучи? Попробовал перевести самолет в пике. Но какая-то непреодолимая сила держала его и несла с собой. От бросков скорость ежесекундно менялась — то доходила до пятисот километров в час, то падала почти до нуля. Яркие искры слепили глаза. От непрерывных ударов грома шумело в ушах.

Сколько времени находились они в плену у разбушевавшейся стихии, Николай Николаевич не знал: трудно было выбрать момент взглянуть на часы. Ориентировка была потеряна. Радиосвязи с аэродромом не было.

«Не слишком ли много приключений для одного рабочего дня?» — подумал Киреев, и тут же увидел: в разрыве облаков блестит луч вертящегося маяка. Самолет находился на подступах к аэродрому. На земле услышали звук моторов. Немедленно зажглись стартовые огни.

Но как сесть в такую погоду?

Киреев был готов летать до утра, только бы хватило горючего. Но Морозов предупредил: горючего осталось на двадцать минут.

«Неужели придется бросать машину, да еще на своем аэродроме…»

В надежде, что гроза затихнет, Николай Николаевич делал один круг за другим. Минуты летели… Не было никакого просвета, никакой надежды — гроза продолжалась с прежней силой. Стараясь говорить спокойно, Николай Николаевич дал распоряжение: немедленно прыгать всем.