Полина Жеребцова - Тонкая серебристая нить Страница 4

Мы не знали, что нас ждет впереди, и наивно верили, что война закончилась, стала просто глупой игрой, хотя на улицах нашего города были слышны выстрелы.

– Мне достался бутерброд со сгущенкой! Я выскребла немного с самого донышка, – похвасталась я Хаве, уплетающей абрикосовое варенье за обе щеки. – А вам сгущенка не досталась!

– Тебе повезло, потому что ты в раю, – съехидничал Ислам. – Ты ведь шахид!

Коробка из-под «Монпансье»

– Смотри, что у меня есть! – сказала девочка Надя с большим розовым бантом на макушке.

Она открыла коробочку, где было написано «Монпансье», но вместо лакомства, к моему сожалению, коробочка из-под леденцов была доверху наполнена украшениями: там были серьги, разные по форме – мелкие, как точка в конце строки, и удлиненные, как листья ивы.

Меня в отличие от других девочек никогда не волновали сережки, поэтому я спросила:

– А где конфеты?

– Слопала!

– Эх, – вырвался у меня непроизвольно грустный вздох, а потом я заметила, что в волосах Нади, по выражению моей мамы, «черт копеечку искал».

– У тебя бантик развязался. Хочешь завяжу?

– Отстань! – отмахнулась Надя, обиженно глядя на меня синевой глаз. А через секунду напомнила: – Смотри, сколько у меня сокровищ!

После этого девочка запустила руку в коробочку и показала целую горсть драгоценностей.

– У меня есть сережки с белыми камешками под цвет луны, есть с желтыми камнями, как глаза кошки, а есть с черными – словно угольки!

– Кто тебе их подарил? – спросила я, чтобы не обижать девочку.

Мы сидели под длинными ветвями золотисто-зеленой ивы в школьном саду.

В дневнике с оценками был вписан 1995 год, и одну из моих школ уже разбомбили российские самолеты: остался только черный остов от четырехэтажного здания.

– Старший брат! – ответила Надя на мой вопрос и захлопала в ладоши. – Это настоящее золото! Он сам так сказал!

– А я не люблю серьги! – призналась я.

– Почему? – удивилась Надя.

Надя недавно пришла в первый класс. Я считала восьмилетнюю Надю совсем маленькой, ведь сама училась уже третий учебный год!

Пришлось объяснять:

– Мне прокалывали уши обычной иглой для шитья, было очень больно, шла кровь. Потом случилось воспаление, со временем раны заросли, а серьги я так и не надела.

– А-а-а-а… – Надя задумалась. – Поэтому не любишь! А мне уши еще не прокалывали ни разу.

– Тогда зачем тебе серьги?! – удивилась я. – Как ты их наденешь?

– А я не надену! – сказала Надя. – Я их тайно взяла. То есть брат подарил бы их мне потом… но я взяла сейчас. Они золотые.

В это, конечно, трудно было поверить. Откуда в нашем городе, где нет нормальной еды, золотые серьги? Я подумала, что маленькая Надя выдумывает, дабы напустить на себя пущей важности. Что взять с первоклашки!

– Хочешь, тебе одни подарю? Вот эти, красивые! – Надя достала пару сережек, похожих на колокольчики. В них сверкали крошечные белые камушки.

– Нет, спасибо! – ответила я, увидев через ограду, что мама идет. Попрощалась с девочкой: – До завтра!

Пока мы шли домой, периодически прижимаясь к деревьям при внезапных автоматных перекличках, я думала над историей коробочки из-под «Монпансье».

– Мама, а где в нашем городе можно найти золото? – спросила я задумчиво.

– Уж не двойку ли сегодня ты получила? – внимательно глядя на меня, ответила мама вопросом на вопрос. – А то, смотри, задушевными разговорами не отделаешься! Всыплю ремня как следует!

– У меня только пятерки! – испуганно возразила я. – И в мыслях не было…

– Смотри мне! – на всякий случай повторила мама, когда мы перебегали железную дорогу. – Слава богу, школу открыли в здании детского сада; хоть под бомбами, но должна учиться на отлично! Поняла?

Пришлось кивнуть.

Школу действительно открыли в детском саду. Это было забавно. Менее забавно было то, что дети после Первой чеченской войны стали ненавидеть всех с русскими именами, и почти ежедневно меня ждали драки и оскорбления, как и других детей, которые вдруг оказались в меньшинстве.

С Надей я общалась только неделю, а она уже сообщила, что их семья собирается уезжать из Чечни: дедушка, бабушка и братик собирали вещи. Было грустно.

На следующее утро, нарисовав в тетрадке кораблик, я отправилась в Надин класс. Но ее там не было. Поискав, я нашла ее у туалета.

– Я тут прячусь! – сказала Надя. – Чтобы не побили. Меня уже за косички дергали…

– Будем прятаться вместе! – сказала я. – А где твоя коробка с сережками?

Надя замялась.

– Это секрет!

– Но ведь вчера ты мне хотела одни подарить…

– Об этом нельзя никому говорить! Дедушка запретил!

Я расстроилась.

– Ладно, – сказала я. – Вот тебе кораблик!

Надя просияла.

Мы посидели в молчании, а потом я пошла ее провожать. В коридоре мы увидели задир из моего класса, один из которых показал мне кулак и осыпал проклятиями. Не зная, как реагировать на подобные выходки, я постаралась пройти мимо как можно быстрее, чтобы избежать драки. Удалось.

– Когда закончатся уроки, я расскажу тебе тайну! – неожиданно выпалила Надя, вбегая в двери кабинета. – Встретимся под ивой!

После занятий я справила нужду за кустами черной смородины – именно там по негласному утверждению был школьный туалет, который вместо уборщиц иногда омывали дожди. С приходом войны цивилизация начала покидать нас: ни воды, ни электричества, ни, разумеется, канализации не было. Затем я пошла на камни под иву, где принялась терпеливо ждать.

Вскоре появилась Надя.

– Мой старший брат очень храбрый! – сказала она. – Он сообщил, что рядом с мостом, который частично упал в реку, когда-то был магазин. В этом магазине раньше было много-много золота, бриллиантов и серебра! Часть унесли, а часть осталась в подвале. Потом прилетели бомбы, и всё рухнуло. Но брат нашел туннель. Одни люди полезли и пропали, умерли. А брат тоже полез в глубину. Там страшно лезть и тяжело. Дом ведь рухнул! Брат мог умереть, но рискнул. Он нашел большой чемоданчик! В нем были сережки! – девочка радостно рассмеялась и захлопала в ладоши.

– Он принес чемоданчик тебе?!

– Нет! Дедушке отдал! Дедушка головой покрутил, удивился! Чемодан тяжелый! Дедушка сказал, мы теперь уедем из Грозного, купим большой дом и машину! Пока ночью все спали, я отсыпала немножко сережек в свою коробочку. У меня там раньше леденцы были, но я их съела.

Пока переливалась речь, я со свойственной мне способностью проникать в чужие истории увидела гигантские бетонные плиты, рухнувшие подобно карточному домику. Внутри моего сознания отважный брат Нади в поисках сокровищ лез в холод и темень, рискуя задохнуться под завалами. Многие ищущие до него погибли… Вот он в подвале среди обгоревших стен находит странный чемодан, который не может открыть… Вдруг там бомба? Ему удается выползти на свет и передать чемодан дедушке! Они открывают его и видят – золото.

– Пойдем домой, пока стрельбы нет! – сказал тихий голос, отчего я очнулась и заметила, что Надя собирается.

Коробочку из-под «Монпансье» девочка положила в розовый рюкзачок с полосатым тигром. Ее уже торопил пожилой господин с тросточкой в правой руке. В левой руке он держал сумку– авоську. Сквозь крупную сетку виднелись две булки хлеба и молоко в банке, закрытой пластмассовой крышкой. Было понятно, что Надин дедушка был на рынке.

– Попрощайся с подружкой! – сказал внучке дедушка. – Больше ты в школу не придешь. Мы уезжаем.

Надя подбежала и быстро меня обняла.

– Надо было раньше соглашаться, – прошептала она мне на ухо. – Я бы подарила тебе сережки, а теперь не могу, дед поругает, если увидит.

– Хорошей дороги! – ответила я, понимая, что узнала еще одну тайну нашего города, и помахала им на прощание рукой.

Добрый доктор

Марьям – ингушка. Она пережила ужас осетино-ингушского конфликта, начавшийся 31 октября 1992 года. Те страшные дни мало кто вспоминает. Одни – потому что безумно больно. Другие – потому что безумно стыдно. Непонятно, почему тут употребляется слово «конфликт», – вполне уместным было бы другое слово. Нельзя забывать безумие. Иначе оно может повториться. И я записала ее свидетельство.

Осетия – моя родина. Я родилась и выросла в городе Владикавказе. Наш большой пятиэтажный дом расположился среди зеленых крон, по улице Шмулевича, в районе Военный городок. Отец был всё время на работе, а я, мама и младшие братья ждали его возвращения за домашними делами. Мне исполнилось двадцать пять в 1992 году. Закончив медицинский вуз, я работала стоматологом в частной клинике. Осетины, ингуши, русские на учебе или на работе не ссорились. Ничто не предвещало беды: с соседями мы были очень дружны и все праздники справляли вместе.

Зло случается неожиданно: начавшуюся стрельбу я приняла за далекий гром и закрыла окно, думая, что начинается гроза. Двух младших братьев, двадцатидвухлетнего Тимура, недавно вернувшегося из армии, и четырнадцатилетнего школьника Рашида, не было в тот день дома: они отправились в кино. А мы с мамой затеяли уборку.