Валентин Стариков - На грани жизни и смерти Страница 4

Подводные лодки типа «М» были вооружены двумя торпедными аппаратами, заряженными двумя торпедами (без запасных) и 45-миллиметровым артиллерийским полуавтоматом. Пушка предназначалась для самообороны на случай, когда лодка, в силу каких-то причин, не сможет в присутствии кораблей и самолетов противника уйти под воду.

Комфортом эти корабли не отличались, хотя и были несколько лучше малых лодок предыдущей серии. Поскольку их предполагалось использовать вблизи побережья и продолжительность плавания при этом не должна была превышать 10 суток, бытовой стороне на них не придавалось большого значения.

Но война внесла свои поправки в намеченный план использования малых лодок. Им приходилось действовать в более сложных условиях, чем предполагалось, и более продолжительное время. Однако в этих условиях бытовые неудобства на корабле не имели большого значения: в боевой обстановке экипаж сталкивался с затруднениями куда более серьезными.

Завершением строительства нового корабля далеко не заканчивается его создание. После постройки корабль принимает экипаж, которому предстоит еще большая работа по освоению механизмов, идет доработка некоторых узлов, не выдержавших проверки. Одновременно окончательно формируется коллектив, создаются свои, свойственные именно этому кораблю традиции.

Несколько лет корабли типа «М» входили «в форму»: люди учились управлять механизмами, совершенствовали их, вырабатывали эффективные приемы ведения боя. Этот опыт очень пригодился потом морякам, участвовавшим в военных действиях во время Великой Отечественной войны. С благодарностью они вспоминали имена отличных специалистов своего дела: старшины мотористов Демонова, боцмана Маховикова, старшины электриков Поршнева, гидроакустика Матвеева, богатейший опыт которых с успехом использовали во время войны. Большую роль в становлении такого типа кораблей сыграли командиры В. Ф. Кульбакин, Н. Г. Столбов и другие.

Боевая подготовка лодок типа «М» началась в конце 1937 года на Балтике, когда навигация там уже заканчивалась. План подготовки строился по зимнему варианту — в ледовых условиях. В середине следующего года, когда корабли начали плавать после ледостава, была проведена первая летняя кампания, отработаны первые задачи по курсу подводных лодок. Затем начались торпедные атаки.

Зимой 1938 года экипажам было объявлено, что весной все подводные лодки этой серии пойдут на север, в состав молодого Северного флота, который уже начал осваивать Ледовитый океан.

В мае 1939 года дивизион малых подводных лодок из шести единиц под командованием капитана 3-го ранга Г. А. Субботина вышел из гавани и взял курс на север, через Беломорско-Балтийский канал.

10 июня 1939 года прибыли на Северный флот. Началась новая, северная жизнь, надо было освоиться с новыми, суровыми условиями. Неизвестно было, как в этих условиях поведут себя лодки.

Уже первые непродолжительные выходы кораблей в море показали, что вести боевую подготовку здесь будет нелегко. Многие моряки впервые познакомились с океанской волной, не были привычны к такой качке. Кроме того, во время учений в открытом море у всех малых лодок выявился конструктивный дефект: рубочная надстройка оказалась слишком низкой. При шторме свыше шести баллов встречная волна накрывала ходовой мостик. Это очень затрудняло несение вахты. Нередко подводные лодки вынуждены были возвращаться не выполнив задания. Стало ясно, что боеспособность малых лодок в Баренцевом море будет крайне ограниченной. Перед командованием встал вопрос о возвращении их на Балтику. Однако его так и не успели решить, и в войну дивизион вступил в этих неблагоприятных условиях. Надо было к ним приспосабливаться. Была найдена новая конструкция мостика. Чтобы облегчить несение верхней вахты, решили переоборудовать переднее ограждение рубки. Технически эта задача решалась довольно просто, и через год новые ограждения рубок были поставлены.

Так совершенствовались лодки, совершенствовались в своих специальностях люди. К началу войны дивизион был уже достаточно подготовлен и являлся довольно грозной силой.

Крещение стихией

Когда я получил назначение на подводную лодку М-171, ее экипаж уже несколько освоился в новых условиях. Летний сезон боевой подготовки закончился, и лодка почти сразу же после моего прихода стала на текущий ремонт. Это было мне на руку: я имел возможность ознакомиться с кораблем и его экипажем в более спокойной обстановке.

В марте 1940 года ремонт закончился, и мы сделали несколько коротких пробных выходов. Экипаж приступил к повторной отработке первых задач по курсу подводных лодок. После длительной стоянки корабля необходимо было восстановить приобретенные ранее навыки. Днем мы плавали под водой, на ночь вставали на якорь. Все шло нормально. Но вот однажды, около 9 часов вечера, когда уже спустились сумерки и люди после ужина готовились к отдыху, неожиданно поднялся сильный северо-восточный ветер. Мы в это время вместе с другими лодками дивизиона стояли в губе, в 3–4 кабельтовах от берега. Я вышел на мостик. Положение было опасное. Лодку могло сорвать и понести к скалам. Ветер дул со страшной силой. Снег, мелкий и колючий, срываемый с сопок, плотным облаком закрыл весь рейд. Взглянув на якорь-цепь, я увидел, что она натянута как струна. Цепь могла не выдержать.

— Стравить якорь-цепь, — отдал я команду. Затем приказал задраить все переборки и закрыть шахты вентиляции. Но несмотря на то, что якорь-цепь была полностью стравлена, натяжение ее оставалось опасным, с минуты на минуту можно ожидать разрыва звеньев. Чтобы ослабить напряжение цепи, нужно слегка поработать гребным винтом, но впереди, на расстоянии не более одного кабельтова, стояла на якоре другая лодка, и такой маневр мог привести к столкновению с ней. На риск я не мог решиться. Этот вариант отбросил и почувствовал себя беспомощным. Казалось, больше ничего нельзя сделать, мы были полностью во власти стихии. Оставалось ждать, как сложится обстановка. Ждать и внимательно следить за поведением корабля.

— Следите за якорем, — преодолевая рев стихии, крикнул я Щекину, находившемуся на носовой надстройке. Приказал перевести управление кораблем из центрального поста на мостик. Меня знобило. Не от холода — теплая меховая одежда защищала надежно, — знобило от сознания опасности, которая казалась очень близкой. Прикрывая лицо меховой рукавицей, я неотрывно следил за приборами. И вдруг картушка гирокомпаса, до сего времени стоявшая неподвижно, начала вращаться влево.

«Дрейф», — мелькнула у меня мысль. Опасения мои вскоре подтвердились: лодка лежала в дрейфе. Оставалось только неясным, оборвался якорь или он ползет по грунту. Первое было особенно опасным, надежды не оставалось никакой. От такой перспективы мне стало жарко. Во втором же случае мы могли еще где-нибудь задержаться. Видимость была по-прежнему нулевой. Сила ветра достигала десяти баллов. В такой обстановке нужно было обязательно, как это ни трудно, определить направление и скорость дрейфа, а затем и местонахождение корабля, чтобы воспользоваться ходовым винтом, когда лодку будет нести к берегу.

Я вызвал к себе Щекина и приказал ему немедленно заняться необходимыми расчетами. Пока Щекин считал, я попытался по радио связаться с соседними лодками. Они не отвечали. Тогда мы решили на всякий случай включить бортовые отличительные огни, чтобы соседи могли нас заметить.

Вскоре на мостик поднялся Щекин.

— Мы уже вышли из губы, — уныло доложил он, — сейчас находимся в заливе, приближаемся к мысу…

Ну что ж, нам ничего не оставалось, как ждать, когда он появится.

Мы стояли со Щекиным на мостике и напряженно всматривались туда, куда нас несло. Но ничего не могли увидеть. Лишь на носовой надстройке смутно вырисовывался силуэт Федосова, наблюдающего за якорь-цепью. За ним была непроницаемая мгла.

Время тянулось мучительно медленно. Внизу, в задраенных отсеках, люди, затаив дыхание, прислушивались к самым слабым звукам. Важно было не упустить момент, когда днище или борт лодки коснется камней, чтобы немедленно начать заделку пробоины, которая могла при этом образоваться.

Вдруг ветер резко переменился и как будто стал усиливаться.

— Как на румбе? — прокричал я боцману Маховикову, стоящему у руля.

— Нос катится влево, — отозвался он, наблюдая начавшееся опять вращение картушки компаса.

«Значит, якорь цел, — подумал я, — зацепился за грунт!»

— Как якорь-цепь? — проверяя эту мысль, спросил я у Федосова.

— Якорь-цепь смотрит влево и вперед, — взглянув вниз, доложил тот, перекрикивая вой ветра.

Теперь уже не было сомнения, что якорь держит. Кровь отлила от головы, как будто тяжелое бремя сразу спало с плеч.

— Значит, мы у южного берега залива! — крикнул Щекин.