Николай Струтинский - Победившие смерть Страница 4

— Что я должен сделать?

— Нам нужны бланки удостоверений. Мы их сами заполним и передадим...

— Если взяться за дело как следует, то получится.

— Я знала, что вы не откажете.

—- Почему?

— Да потому что вижу — вы честный человек.

А дома Паша говорила Марии Григорьевне и Шуре:

— Теперь необходимо быстрее устроиться на работу, чтобы меньше падало на нас подозрений.

— Ты права, Паша. Только при этом «новом порядке», где все вверх дном, устроиться по специальности не так-то просто, особенно мне, педагогу.

— Надо браться за любое дело, — твердо заявила Паша, хотя еще не была уверена в том, что поступает правильно.

* * *

С утра девушки отправились по городу в поисках работы. Заходили в магазины, в учреждения. Но ничего конкретного им не предлагали. В одном месте случайно прослышали, что в военную столовую требуются официантки.

Пойдем?

Пойдем!

...В дверях столовой увидели хозяина. Высокий, с оттопыренными ушами, худой, кости да кожа, хотя совсем еще не старый — лет пятидесяти.

— Вы подруги или сестры? — сняв черные очки, спросил хозяин.

— Подруги.

— Фамилии? — сощурил он левый глаз.

— Моя — Савельева.

— Я — Белокоиенко.

— Что вы умеете делать?

Девушки замялись. Действительно, какую работу они могут выполнять в столовой?

— Вам нужны официантки? Нас это вполне устроит, — покорно произнесла Паша.

— Да-а, — протянул хозяин. — А кто за вас поручится? Здесь столуются очень приличные люди, их должны обслуживать только те, в ком я абсолютно уверен!

Умоляющие глаза девушек не смягчили сердце предпринимателя. Сам он недавно вернулся на эти земли из-за границы, куда бежал в 1939 году. Теперь он мечтает о большом деле и придирчиво относится к тем, кого нанимает.

— Значит, никто не поручится? Тогда в официантка не возьму.

— Простите. До свидания!

— Попробуйте достать поручительства.

— Попробуем.

Хозяин проводил девушек долгим оценивающим взглядом и, словно сожалея об их уходе, крикнул вдогонку:

— В судомойки возьму!

— Спасибо, господин, если достанем рекомендации, обязательно придем, — бросила сгоряча Шура.

Белоконенко устроилась на работу в лагерь военнопленных, а Паше так и пришлось пойти в судомойки.

— Немного поработаю, а там подыщу что-нибудь получше, — решила она и отправилась в столовую.

Идти было стыдно и страшно. Казалось, все встречные провожали ее презрительными взглядами, кивали, — мол, еще одна пошла в услуя{ение к фашистам.

Невольно вспомнились первые мечты юности о будущем. Школа в Ржеве. Суровая снежная зима. На лыжню вышли сверстницы. Все думали об одном — не отстать! Раздалась команда. Со старта Паша ушла пятой. Но за несколько метров до финиша сделала рывок и под шумное одобрение подружек первой пересекла красную ленточку. Кажется, и сейчас еще шумят в ушах аплодисменты...

А однажды, когда сидели в парке и гадали, кем быть, Паша неожиданно для всех заявила:

— Я буду летчицей.

— Летчицей? — хором переспросили подруги.

— Подумайте: человек — словно птица! Летишь высоко-высоко, огромные реки кажутся всего лишь голубыми лентами. А села и города такими крохотными. А поднимешься вдвое, втрое выше, туда, куда никто еще не залетал, и увидишь всю землю от края до края...

С тех пор до окончания средней школы Пашу так и звали летчицей...

Как только исполнилось шестнадцать лет, Паша подала заявление о приеме ее в ряды ленинского комсомола. «Буду предана комсомолу и партии, как Павка Корчагин...» — писала она тогда.

На собрании все говорили, что она хорошо учится, дисциплинированная, активная. Но вот поднялся один юноша, кашлянул, поправил ершистые волосы и срывающимся баском заявил:

— Все, что здесь я слышал о Паше, правильно. Только мне кажется, что Савельева слишком гордая, важничает перед... ребятами. С товарищами надо быть попроще. Ты ведь еще не взаправдашняя летчица!

Кто-то на задних рядах хихикнул.

Паша покраснела и подумала: «Может, п правда я перед ребятами такая зазнайка...»

Домой возвращались поздно. Взявшись за руки, шли по центральной площади, оглашая ее звонким смехом и песней. Это была незабываемая прогулка. Каждому хотелось подольше быть вместе. Был тут и юноша, что критиковал ее. Она подошла к нему и с доброй улыбкой взяла под руку.

— Видишь, я больше не важничаю...

Услышав топот колонны немецких солдат, Паша очнулась от радужных воспоминаний, невольно подумала: «После всего этого работать судомойкой, да еще у фашистов?!»

— Ну я вам покажу судомойку! — процедила она сквозь зубы и зло посмотрела вслед марширующим солдатам.

Теперь, когда Паша и Шура поступили на работу, у них оставалось совсем мало свободного времени, зато они почувствовали себя увереннее. И когда к Савельевым нагрянули жандармы проверять документы, Паша отнеслась к этому спокойно. Слова «работаю в офицерской столовой» произвели впечатление.

Но через несколько дней Савельева сообщила Шуре тревожную новость — ее вызывает хозяин столовой «для беседы». Подруги долго строили различные догадки о целях вызова. Обдумав все, Паша пошла с твердым намерением покинуть работу, если хозяин задумал что-нибудь недоброе,

ЗАГАДОЧНЫЙ ГЕСТАПОВЕЦ

Хозяин столовой встретил Пашу наглой, похотливрй улыбкой.

— Как работается, барышня? Нравится у нас?

— Уже привыкла.

— Привыкла к грязной посуде? И о другой работе не мечтаешь?

— От меня ведь это не зависит.

— А от меня зависит! — чванливо заявил хозяин. — Но тебе надо научиться приличным манерам, понимать желания посетителей... Тут один офицер... Ну, как тебе объяснить, уж очень ты ему приглянулась. Хочет с тобой познакомиться. Посиди минуточку, я сейчас возвращусь...

И быстро вышел из кабинета, оставив дверь приоткрытой. Просеменив по залу, он присел к столику, за которым беседовали два офицера. В открытую дверь Паша все видела и слышала.

— Разрешите? — подобострастно обратился хозяин к одному из офицеров,— Вас ждут... Изволите?

Худощавый белокурый гестаповец отпил глоток коньяку, закурил.

— Вы ручаетесь за нее?

Предприниматель только развел руками и еще больше изогнулся:

— Знаю ее недавно, но уверен, она, гм... приличная...

Белокурый обратился к соседу:

— Извини, друг, сердечные дела.

Понимаю, понимаю...

Светловолосый стройный офицер вышел из-за стола и направился за услужливым предпринимателем. Пата хотела выскочить из кабинета, пока не поздно. Но офицер уже был у двери. Переступив порог, он звонко щелкнул каблуками.

— Честь имею! Офицер немецкой армии Герберт!

Паша, не слыша собственного голоса, отрекомендова?лась:

— Савельева.

Пристально посмотрев Паше в глаза, офицер обратился к ней по-русски:

— Наверное, я виновник вашего плохого настроения? Не так ли?..

— Что вы, — возразила девушка.

— Я давно хотел с вами познакомиться. — Герберт говорил ровным, словно приглаженным, тенором. — Как видите, сегодня сбылось мое желание. Но я вижу, вы меня чуждаетесь.

Вместо ответа Паша спросила:

— Вы немец? А где же научились так хорошо говорить по-русски?

— Я переводчик... — коротко пояснил Герберт и тут же предложил пойти побродить по городу.

Бродить по городу с гестаповцем?! Паша внутренне вздрогнула, но отступать было поздно.

Они шли медленно по слабо освещенной улице Словацкого. Девушка рассеянно слушала офицера, „высокомерно говорившего о Германии, которая быстро возвеличилась и стала самой могущественной державой в Европе. Пройдет немного времени, уверял Герберт, и великая Германия станет властвовать над миром. Он не сомневается в этом, ибо так говорит фюрер.

Паша не вступала в беседу, чтобы какой-нибудь неосторожной фразой не задеть честь мундира фашиста: тогда беды не оберешься.

Наконец офицер замолчал. Молчала и Паша. О чем говорить? Что приятного услышит она от этого чуждого ей человека?

— Вы сказали, вас зовут Паша? — нарушил молчание Герберт.

— Да.

— У меня есть сестра Маргарита, тоже очень хорошая девушка.

«Для чего он об этом говорит?» — силилась понять Паша. Но так и не поняла...

Первое знакомство было скоротечным и вызвало недоумение. Чего добивался офицер своими россказнями о «великой Германии»? Хотел проверить ее отношение к немцам? Но почему же на прощание сказал: «Очень буду рад увидеть вас завтра».

Знакомство с Гербертом продолжалось. По отдельным фразам, словно случайно брошенным переводчиком, Па-ша поняла, что ведет он себя очень странно. По всей вероятности, прощупывает, как реагирует новая знакомая на его подчас весьма откровенные суждения по поводу методов гестапо, применяемых во время допросов советских узников. К сожалению, трудно было уловить, порицает он гестапо или просто иронизирует. В устах этого человека даже правда казалась ложью. Доверять она ему никак не могла.