Роальд Недосекин - Большой Хинган Страница 4

— В каком смысле?

— А вот в каком. — Андрей с веселым воодушевлением закурил, обвел взглядом лица товарищей. — Деревню Скуловичи под Витебском помните? Помните, в нашем блиндаже две женщины ночевали — пришли откапывать на поле ямы с картошкой? Так вот, ночью я слышу, кто-то тихонько привстал на нарах и полез через спящих. И по ошибке прилег рядом со мной. И так нежно, ласково стал меня по щеке поглаживать. А потом какие-то слова начал шептать… Я минуты три терпел, а затем как рявкнул: «Сержант Легоньков, на место!» Ну, он кубарем…

Будка задрожала от хохота. Легоньков смеялся громче всех, он даже закашлялся и сел на скамье, чтобы отдышаться.

— Честное слово, та, чернявая, мне глазки строила! — с удовольствием вспомнил он. — Погоди, а при чем тут аккумуляторы?

— Не жалей света, Ваня, — невинным голосом ответил Кречетников. — В темноте может всякое случиться…

3

 Вскоре дышать стало совсем нечем. Пот заливал глаза, соленые струйки попадали в рот. Поминутно то тот, то другой начинал дергать на себе гимнастерку, отлепляя ее от тела.

Солдаты поснимали сапоги, и в спертом воздухе густо запахло портянками. От шинельных скаток и одеял, лежавших вокруг, исходила духота.

— Елпанов! — попросил Кокорин. — Включи рацию, может, что передают?

— Кто передает? — насмешливо спросил радист. — Москва?

Андрей, притихнув, лежал с закрытыми глазами и дышал через рот. Кружилась голова, заложило уши.

Вдруг что-то изменилось. Некоторое время Андрей не мог сообразить, что именно. Наконец, понял: ветер кончился! По стенам будки перестало стучать и царапать.

Недоверчиво прислушался, потом кинулся к двери и, откинув крюк, распахнул сильным толчком. Ему тотчас запорошило глаза, но он выпрыгнул из душной будки. Следом, будто вышвырнутые сильной рукой, посыпались товарищи.

Буря кончилась, пронеслась. Воздух был мутен от пыли. Над степью в неурочное время опустились сумерки. А в той стороне, куда ушла черная буря, стояла ночь.

Открывались двери других автомашин. Солдаты вываливались из них почерневшие и мятые, будто побывали в дезкамерах. Некоторые тут же садились на землю, другие, разминаясь, прыгали на месте.

Шоферы начали пробовать моторы. Колонна нарушила строй, и фургоны стояли на различном расстоянии друг от друга.

Андрей отыскал взглядом машину девушек. Она заехала далеко в сторону. Слезшие на землю связистки сбились в кучку позади машины так, чтобы не быть у всех на глазах. Андрей понял: им сейчас не до болтовни с солдатами. Сержант Ниязов и шофер Лесин, закончив осмотр машин, подошли к товарищам. Сержант держал в руке полевую сумку и бинокль. Согласно инструкции, он, как начальник поста, наблюдал за воздухом на марше.

Ниязов был уйгур. Его монгольского типа красивое лицо казалось отлитым из бронзы. Андрей не замечал, чтобы когда-нибудь гнев или радость искажали эти твердые черты. Ниязов на редкость умел владеть собою. Более педантичного и строгого в соблюдении устава начальника было поискать. Под началом у такого нелегко службу ломать. Но солдаты уважали Ниязова: без дела не накричит, без необходимости рисковать не заставит.

Сержант выглядел свежим, точно буря обошла его стороной.

Зато шофер Лесин, длинный и сутулый, весной перенесший желтуху, едва сгибал в суставах ноги и руки. Глаза у него покраснели и слезились.

Все присели для общего перекура.

— Вот что, — сказал Ниязов, тронув Андрея за рукав, — дальше поведешь машину ты. Лесин сядет рядом.

Усталость с Андрея сразу как рукой сняло. Он вскочил, расправил плечи и молодцевато стукнул каблуками.

— Есть!

За руль он садился не впервые. Под Кенигсбергом несколько дней единолично владел трофейной автомашиной. Но то была любительская езда, а сегодня предстояло выполнять боевое задание.

— Сержант, сколько до Тамцаг-Булака? — спросил Колобов.

— Думаю, всю ночь проедем. От нашей стоянки по прямой было триста километров, — ответил Ниязов.

С «доджа» командира роты пустили ракету. Солдаты отряхнули с себя пыль и попрыгали в фургон.

4

 С того места, где приказали остановиться вносовцам, городок виден не был. Он лежал в лощине, по которой протекала сейчас почти высохшая речушка. Те, кто смог в нем побывать, рассказывали, что есть несколько домов в два и три этажа, каменные, десятка же два остальных — глинобитные, побеленные снаружи. Воинские части располагались вокруг городка, но, простояв день-два, двигались дальше, к границе. Роте ВНОС, однако, предстояло пробыть здесь неизвестно сколько.

После пыльной бури воздух оставался мутным несколько дней. Красноватая пыль, оседавшая на предметах, не походила на ту серую, как зола, что была под ногами. Видно, ветер принес ее откуда-то издалека. Один день до полудня с неба светило два солнца.

Все, что ни ели в эти дни, на зубах скрипело. И ели-то солдаты без аппетита, налегали на чай.

В воскресенье подъем объявили на час позже, а после завтрака подполковник отпустил желающих в город. Отправился туда и Андрей. Побродив около часа по пыльным улицам, выкупался в мелкой речушке и берегом пошел обратно. На сколько хватало глаз берег пестрел телами купающихся солдат.

Впереди показалась отара овец — двигающаяся серая масса. Вокруг разъезжали на своих лохматых маленьких лошадках монголы — пастухи с длинными шестами в руках. Другие приехавшие снимали тюки с двух верблюдов.

Андрей прибавил шагу, обрадовавшись возможности познакомиться с аратами. Парторг роты на политчасе говорил, какую помощь продовольствием оказывала Монголия во время войны с Гитлером. Жаль будет, если никто из аратов не знает русского языка. Но разговаривали же солдаты и с поляками, и с французами, освобожденными из концлагеря, и с немцами…

Подойдя ближе, Андрей увидел солдат, помогавших аратам раскинуть юрты.

Работой руководили двое монголов — старики с коричневыми морщинистыми лицами. У обоих отпущены седые редкие бороды. Несмотря на жару, головы покрыты конусообразными шапками, отороченными рыжим мехом. Длинные халаты подпоясаны широкими кушаками. В этих кушаках, как в карманах, хранилась всякая всячина. Верховые у отары были, наверное, их сыновьями, а две молодые женщины, хлопотавшие у юрт, дочерьми или женами сыновей.

Чтобы поставить кибитки, монголам, должно быть, потребовалось бы максимум полчаса времени; бестолковая же помощь солдат грозила затянуть это дело неизвестно на сколько. Но араты не сердились и, по-видимому, испытывали радость от многолюдья, шума и смеха. На их лицах то и дело сверкали улыбки.

Андрей не умел смотреть на события со стороны, он всегда стремился в них участвовать. Протолкавшись к кибитке, он ухватился за край войлочного полога, потеснил соседа и, мгновенно сообразив, что надо делать, даже прикрикнул на него. И тут он увидел Нину Юршину. Девушка стояла в стороне, оживленно разговаривала с двумя незнакомыми сержантами. По сравнению с Андреем сержанты выглядели настоящими щеголями. Гимнастерки новенькие, без пятнышка, на галифе складки, будто только что из-под утюга. «Штабники», — неприязненно подумал Андрей.

— Заснул, что ли? Тяни! — прикрикнул на него в свою очередь сосед.

Андрей вяло потянул полог. Он вдруг потерял интерес ко всему на свете. Работал механически и вряд ли видел результаты своих усилий, потому что то и дело непроизвольно поглядывал в сторону Нины и щеголеватых сержантов.

Между тем старики монголы вбили в землю железные колышки и установили на них котел. Потом обложили его привезенным с собой хворостом. Предстояли обед или чаепитие. Заметив это, солдаты стали расходиться. Женщины-монголки хотели задержать их, что-то показывая руками, весело лопоча, но безуспешно.

Монгол-старик окликнул Андрея, оставшегося почти в одиночестве. Показав трубку, он жестом предложил покурить. Андрей, стараясь не смотреть в сторону Нины, достал свой кисет с махоркой и подошел к костру. Старики сидели на корточках, он присел так же. Странно, но у костра было ничуть не более жарко, чем в любом другом месте.

— О, хорошо! — по-русски проговорил старик, протянув палец к медалям на груди ефрейтора. — Берлин? — произнес он вопросительно.

— Кенигсберг, — ответил Кречетников.

— Кенигсберг, хорошо! — закивали оба старика. Потом один из них указал рукой на отару: — Советской Армии, — старательно выговорил он.

Андрей протянул руку и обменялся со стариками рукопожатием.

Все-таки он не переставал то и дело оборачиваться. Радостью обожгло сердце — сержанты козырнули и, оставив Нину в одиночестве, скорым шагом двинулись к городку. Та из монголок, что была в платье и шароварах, приблизясь, что-то сказала старикам. Немного говоривший по-русски махнул рукой, как бы отсылая русского солдата: