Петр Елисеев - Привал на Эльбе Страница 4

— Правильно. Молодец, Елизаров, не растерялся. А зубы полечи. Попроси двойную порцию спирта. Потом поедем в штаб дивизии.

«Ого, какое значение придают нашей вылазке! — подумал Михаил. — В штаб дивизии! Как бы по-умному все рассказать? А что, если набросать план села и расположения немцев?» Елизаров так и сделал.

— Правильно! — подтвердил Сандро. — Поехали…

— Здравствуйте, орлы, — с улыбкой встретил командир дивизии Якутин Элвадзе и Михаила, пожал им руки. — Умеете читать по-немецки? — Он положил перед ними план, начерченный «языком».

— Читать-то умеем, да мало знаем слов, — с сожалением проговорил Михаил. — Почти все совпадает с моими набросками. Посмотрите, товарищ генерал, — подал он свой план.

— Молодец! — воскликнул Якутин. — Вы что, топографию изучали?

— В школе занимался в топографическом кружке.

— Отлично начертили. Так вот, товарищи, — сказал командир дивизии разведчикам после беседы, — вы уже познакомились с местностью. Придется вам еще раз выехать — найти брод через Сож на этом участке, — указал он на карту, где река пересекает лес.

3

Элвадзе и Михаил отправились выполнять задание. Друзья догадывались, что затевается большое дело, если нужен брод с надежным дном. Значит, и артиллерия и тачанки двинутся. Задание было понятно разведчикам. Михаил не мог сообразить другое: где же линия фронта? Он заговорил об этом с Элвадзе.

— Узкое понятие у тебя о теперешней войне, — хлопнул Сандро казака по плечу. — Немец теперь на моторах. А мотору дай хорошую дорогу. Лесом, оврагами, болотами он не пройдет. Вот Гитлер и вбивает клинья по гладким дорогам.

Разведчики ехали вдоль берега. От реки поднимался туман. Рассветало. Конники напали на дорожку, уткнувшуюся в Сож. Вода в том месте рябила и текла быстрее.

— Здесь, должно быть, мелко, — заметил Михаил.

— Надо пробовать, — сказал Элвадзе. — Только как: на коне или пешком?

— Пешком, — ответил Михаил. — Безопаснее.

Он соскочил с коня, привязал его к дереву, смахнул саблей тонкую березку, очистил сучья, срезал тростник.

— Это зачем? — спросил Элвадзе.

— Для самозащиты. — Взял Михаил конец тростника в зубы. — Нырнул — и дыши через него. Мы в Дону часами занимались этим, пари держали, кто дольше пробудет под водой.

Михаил разделся, полез в воду, похолодевшую за ночь, и шаг за шагом начал прощупывать палкой дно реки. Вот он на середине. Вода только по пояс. Казак шел, дрожа от холода. Вышел на другой берег прямо на дорожку, убегающую в лес. «Значит, брод», — подумал Михаил и вернулся к Элвадзе.

…В полночь полк двинулся. Приказ был четкий. Каждый эскадрон знал, откуда заходить, когда громить врага на конях, когда в пешем строю. Эскадрону Пермякова приказано захватить штаб ночью без выстрела и затем разгромить немцев, примостившихся в школе. Путь эскадрона был не через брод, а там, где казаки пробирались в разведку, через Сож вплавь. Стремена обмотали войлоком, тряпками, чтобы не звенели.

Эскадрон спешился в той роще, где разведчики прошлую ночь оставляли коней. Потянулись казаки в село. «Эх, найти бы того мальчика!» — думал Михаил, подползая к огородам. Он старался найти то место, где укрывался Костюшка и женщины. Память не подвела молодого казака. Он подполз к яме и тихо предупредил:

— Свои, тсс…

Костюшка рассказывал горестно:

— Немцы весь день вчера мучили наших людей — солдат ихний пропал. Загнали человек тридцать в сарай и сказали, если не найдется солдат, всех постреляют. И сестру мою Веру взяли…

— Спасите их, — сквозь слезы проговорила мать Костюшки.

— А офицеры где? — спросил Элвадзе.

— Есть и в нашей хате, но там теперь два часовых, а то все один был.

Подполз Пермяков. Он указал конникам путь к школе, к штабу, напомнив:

— До последней минуты подкрадываться скрытно. Найдете?

— Я покажу, — вылез Костюшка из ямы.

— Хорошо, — прошептал Пермяков. — Но опасно…

— С вами я не боюсь. Идем, только ослобоните сестру. Идемте, — пополз Костюшка на четвереньках меж росистой ботвы.

Пермяков всматривался в темноту, но ни хаты, ни двора из-за сада не было видно. Михаил полз рядом с Костюшкой.

— Ты до двора доведи нас, а там мы сами…

— У хаты вас часовой может заметить, — рассуждал Костюшка как взрослый. — Там я выйду сам. Часовой меня знает. Скажу: пить захотел.

Костюшка полз и полз по межевой канавке, заросшей высокой травой. За ним, дыша в рукав, потянулись по-пластунски казаки. Он привел их к сараю. Дверь, выходящая на огород, заперта изнутри. Костюшка просунул над косяком руку, сдвинул щеколду, приоткрыл дверь. Как ни старался он, дверь все же скрипнула. Часовой через калитку заглянул во двор.

— Свой, хозяин дома, — проговорил Костюшка и быстро зашагал по двору.

Не дойдя до калитки, он жалобным голосом по-немецки сказал, что хочет пить.

— Штиль![4] — негромко сказал часовой.

И опять с автоматом под мышкой стал ходить возле хаты, с завистью заглядывая в окна на пьянствующих офицеров.

Русские бойцы пробрались в сарай и смотрели, как перед калиткой мерно прохаживался часовой. Дойдет он до угла двора, повернется назад, скроется за хатой, опять появится.

Костюшка, как только скрылся часовой за хатой, вернулся в сарай.

— Дверь открыта, — шепнул он, — идемте…

Михаил рукой осадил мальчишку. Элвадзе жестом показал Михаилу, что надо схватить часового.

Как только часовой исчез за стеной, Михаил на цыпочках подскочил к хате, прижался в углу. Вот подойдет часовой, увидит его, и кончена жизнь…

Шаги приближались, из-за угла показалось дуло автомата, козырек каски, продолговатое лицо с длинным носом. Немец покосился на двор. Михаил совсем замер: увидел его часовой или нет? Немец еще раз шагнул. Михаил рванулся, схватил часового за шею, прижал его спиной к изгороди. У немца хрустнули кости. Немец судорожно бился ногами. Подбежал Элвадзе, всадил в часового кинжал.

— Так лучше, — прошептал Элвадзе. Он надел немецкую каску на казака Гульчевского и приказал ему маячить возле хаты. А сам с Михаилом заглянул в окно. Подошел Костюшка. Он расстегнул патронташ убитого часового, положил патроны за пазуху, взял немецкий автомат и встал рядом с Михаилом, смотревшим в окно.

В избе мигали немецкие светильники. Офицер с черным крестом на груди, заложив руки за спину, расхаживал по комнате, что-то напевая. Другой офицер сидел за столом, подперев голову руками. В глубине комнаты на сундуке сидела девушка. Лицо ее было тускло. Она, не отрываясь, следила за немцем с крестом. Офицер подошел к ней, обнял ее. Девушка отшатнулась. Немец схватил ее за руки…

Костюшка задрожал от горя и страха. Ему так жалко было сестру, что он, забыв про опасность, зашептал:

— Стреляйте, это Вера, сестра.

— Тихо, — Элвадзе зажал ему рот рукой.

У Михаила сжались кулаки, когда он увидел, как девушка изо всех сил отбивалась от офицера. Она вырвалась и ударила насильника по носу. Офицер закрыл рукой лицо. Сквозь пальцы закапала кровь. Доставая платок из кармана, он ногой ударил девушку. Вера упала. Гитлеровец выхватил пистолет. Вера закрыла глаза от ужаса и закричала…

Элвадзе вихрем ворвался в избу. За ним бросились Михаил и все остальные казаки. Вбежал и Костюшка. Он кинулся к сестре, схватил ее за руку.

Офицер выстрелил. Один казак упал. Элвадзе ударом приклада убил офицера, не успевшего выстрелить еще раз; второго ударил в висок Михаил.

Из-за тканевой занавески выглянул третий офицер. Он быстро юркнул назад, шмыгнул в окно. Зазвенели стекла. Михаил рванулся к окну, но схватить немца не успел. На улице раздался выстрел. Гульчевский промазал.

Ветер ворвался в хату. Коптилка погасла. Казаки рванулись к двери.

— Без паники, за мной, — тихо предупредил Элвадзе и побежал к школе.

Там уже действовал Пермяков с казаками. В окна школы полетели гранаты. Немцы выбегали на улицу. Не видя в темноте русских, они стреляли куда попало. Танкисты бежали к машинам и падали от пуль. Автоматы уже трещали на обоих концах села. Там начали биться с врагом другие эскадроны.

Михаил все еще возился в хате, в том углу, где сидели офицеры. В темноте он нащупал шинель, под которой на толстом крючке висела полевая сумка. В окно вдруг ударил луч света. Это пронесся танк, подожженный казаками. Машина остановилась напротив хаты. Танкист выпрыгнул из люка. По улице пронеслись конники. Пулеметные и винтовочные выстрелы сливались, и в темноте трудно было понять, где свои и где гитлеровцы.

Михаил засунул полевую сумку за пазуху и рванулся к двери.

— Не оставляйте меня, — умоляюще прошептала девушка.

Казак растерялся. Оставить девушку — фашисты убьют ее. Взять с собой — куда, в бой? Михаил схватил ее за руку и выбежал с ней во двор. Они быстро пронеслись через сад, огород, спустились к реке. В кустах кто-то заворочался. «Прочесать или нет?» — мелькнула мысль у Михаила.