Владимир Порутчиков - Брестский квартет Страница 4

Куда бежать, было абсолютно непонятно. Повсюду все горело и рушилось, и несчастные люди метались от здания к зданию, падали на землю и гибли под обломками. Дима забился в какую-то щель и закрыл голову руками. «Ну все, хана тебе, Брестский!» — подумал он с тоскою. Собственная жизнь в этот миг показалась ему скомканной папиросной пачкой, к которой уже поднесли зажженную спичку.

Земля беспрестанно содрогалась от взрывов, и содрогающийся вместе с ней Дима слышал, как осыпаются, рушатся, словно карточные, стены стоящих рядом домов…

Внезапно, сквозь бесконечный, сводящий с ума свист и грохот ему послышался детский плач — тоненькая человеческая нотка, полная страха и боли, каким-то чудом не потонувшая, долетевшая до ушей и кольнувшая сердце Брестского. «Показалось», — подумал он, но все-таки решился высунуться из своего укрытия.

Страшная картина открылась ему. Улицу было не узнать. То там то сям вместо домов громоздились огромные кучи из щебня и бетонных перекрытий, торчали лестничные пролеты… В уцелевших домах зияли дыры, а из многих окон уже высовывались языки пламени… А потом, еще до конца не веря в увиденное, он вдруг наткнулся взглядом на небольшое белое пятно на фоне черной громады полуразрушенного здания. Брестский тряхнул головой и протер глаза. Нет, ему не почудилось. Метрах в двухстах от него, на уровне третьего этажа стояла, вцепившись руками в бортик кроватки, маленькая девочка. «Сейчас, — подумал Дима, — кто-нибудь увидит и придет на помощь. Где, в конце концов, пожарные, милиция, сознательные граждане?» Время шло, но никто почему-то не торопился спасать ребенка.

— Ох, ты, Господи, да что же это такое делается-то?! — не выдержал, закричал тут Брестский и, перекрестившись, рванул по направлению к дому.

То и дело припадая к земле, разбив себе в кровь лоб и разодрав руки о валяющиеся повсюду куски стекла и кирпичей, он наконец добежал до подъезда. На счастье, лестница была цела. В мгновение ока Дима взлетел на третий этаж и замер около нужной ему квартиры, почти оглохший от ударов взбесившегося сердца.

Никогда еще Брестский не вскрывал замки так быстро, как в этот раз. Не прошло и минуты, как он уже оказался в усыпанном кусками штукатурки коридоре. Вместо гостиной, в которой, по всей видимости, спали в эту страшную ночь родители девочки, зиял провал. Непостижимым образом сохранившаяся дверь была распахнута в пустоту.

Ребенка он нашел в соседней комнате, вернее, на том узком рваном треугольнике меж двух срезанных взрывом стен, который остался от детской. Кроме нескольких ссадин на голове, малышка казалась невредимой, только сильно напуганной. По виду ей было года два-три, и она уже даже не плакала, а только издавала горлом хриплые, едва слышные звуки.

Осторожно ступая по готовому в любой момент обрушиться полу, Брестский подобрался к девочке и протянул к ней руки.

— Ну давай, малбя, иди ко мне…

Но «малбя», мертвой хваткой вцепившись в бортик кровати, словно не слышала и не видела его, и все рвала в тихом крике-хрипе свой рот.

Пришлось Диме самому отцеплять ее от кровати и брать на руки. Только тогда, почувствовав тепло его тела, девочка словно очнулась и обхватила Брестского за шею. «Ничего, маленькая… Видишь, как нам с тобой подфартило… Не боись…» — как мог нежно шептал он ей в закрытое золотистыми локонами ушко.

Обстрел прекратился так же внезапно, как и начался, хотя в районе крепости все еще слышался непрекращающийся гул. Когда Дима, осторожно ступая своими лакированными, правда, уже изрядно запыленными и поцарапанными в нескольких местах штиблетами, вышел из подъезда, стало светать. Улица казалась безлюдной. «Что ж с тобой теперь делать-то? Искать родственников или пока нести к своей марухе[1]? — подумал он, косясь на прижавшуюся к нему и щекотно сопящую в ухо малышку. — Нет, к ней, пожалуй, не стоит. И спросить-то, б…дь, не у кого!» Растерянно озираясь по сторонам, он не таясь пошел по улице, еще без определенной цели, лихорадочно соображая, что предпринять, пока вдруг не решил отнести девочку к своей матери. Пожалуй, лучшего места для малышки ему сегодня было не найти. Мать Димы жила в другом конце города, в Адамково.

Девочка то спала у него на плече тревожным дерганым сном, то плакала и звала маму.

— Погоди, маленькая. Сейчас все кончится, и тогда будем искать твою мамашу, — как мог успокаивал ее Дима.

Малышка испуганно смотрела на Брестского большими карими глазами и ненадолго замолкала…

Только в седьмом часу утра, пережидая бесконечные обстрелы и обходя завалы, Дима достиг своей цели. Ему оставалось лишь повернуть за угол большого кирпичного дома, в полуподвале которого располагалась знаменитая на весь район сапожная мастерская Арутюнянов, и вот он — мамин дом…

Какой-то сильно запыхавшийся мужчина в черной тужурке вдруг выскочил ему навстречу.

— Туда нельзя! Вернитесь! Там… — закричал он, пытаясь удержать Брестского. Но тот, ловко увернувшись и пробурчав что-то нечленораздельное и угрожающее, уже заворачивал за угол, ожидая увидеть на противоположной стороне улицы деревянный, знакомый до последнего бревнышка двухэтажный дом.

Завернул и тут же замер, потрясенный. Его словно хлестнули по глазам: дома не было. От неожиданности Дима даже зажмурился и с шумом выдохнул воздух… Дома не было! Дом, в котором прошло его лихое дворовое детство и куда он первым делом спешил после очередной отсидки; дом, в котором жила его старенькая, но еще очень бодрая мама, его дворовые друзья и одноногий точильщик ножей дядя Яша, вдруг превратился в груду изломанных взрывом бревен и щебня…

Мимо Диминого уха что-то просвистело и, ударившись о стену, взорвалось небольшим красноватым облачком. С другого конца улицы на Брестского стремительно надвигались танки, издали напоминающие больших бронированных жуков, а рядом с ними густо теснились серые, кажущиеся одинаковыми фигурки в тазоподобных касках… «Немцы!» — догадался вор, и в тот же миг чья-то рука, словно клещами, схватила его под локоть и дернула за угол.

— Вы, папаша, с ума что ли сошли? Да еще с ребенком… Бежать надо, пока не поздно. Бежать!

— Там мамин дом… Был, — отозвался эхом Брестский и почувствовал, как слабеют ноги. Его взгляд в этот момент был пуст и неподвижен.

Звонкая затрещина привела Диму в чувство. Прямо перед собой он вдруг увидел чуть прищуренные и внимательные глаза: васильковые со стальным отливом. Спокойный до неприличия голос отчеканил:

— Отставить сопли, папаша! Спасайте ребенка. Быс-стро!

Последний довод показался Брестскому убедительным, и он, прижав покрепче девочку, бросился прочь от нарастающего, накатывающегося из-за угла гусеничного грохота. За Димой, прикрывая его со спины, побежал и незнакомец.

Некоторое время они молча неслись по улицам, обгоняя таких же спешащих куда-то с тюками и чемоданами, мимо почерневших от горя и заходящихся плачем людей, вдруг в одночасье объединенных одной большой бедой, пока Дима наконец не припал к стене какого-то дома и не выдохнул жарко:

— Все, не могу больше, господин хороший! Спекся. Да и куда бежать-то?..

Незнакомец на мгновение задумался.

— Есть идея. В городе, я думаю, оставаться нельзя. Опасно. Я с женой живу за городом, в N… Считаю, нам надо пробираться туда. Ребенку там будет безопаснее. Переждете некоторое время, а дальше будет видно…

Сломленный горем Дима был согласен на все.

Мимо, в ту сторону, откуда они только что прибежали, спешным маршем шла колонна солдат под командованием молоденького лейтенанта. Последние в колонне тащили несколько станковых пулеметов и ящики с патронами.

— А может, все еще обойдется? «Броня крепка и танки наши быстры», а товарищ? — с надеждой в голосе спросил Дима, но незнакомец молчал, провожая взглядом уходящих в бой солдат.

— Не обойдется, — вдруг зло сказал он. — Бить их надо, гадов! Бить! Всем народом. Иначе никак…

9

Что творилось в душе лейтенанта Чибисова в то июньское утро, кроме него самого, известно было, пожалуй, только Господу Богу, в которого Чибисов, конечно же, не верил. А если бы верил, то обратился бы к нему со страстной молитвой о спасении молодой жены своей, волею судеб оказавшейся в самой гуще страшных событий, о которых большинство из нас сегодня имеет самое смутное представление.

Мысль о том, что жена находится в каких-то пятистах метрах от него, а он ничем не может помочь ей, сводила с ума. Судорожно искал Чибисов выход из сложившейся ситуации. И ничего лучшего не приходило ему в голову, кроме как на свой страх и риск пробраться к зданию офицерского общежития. Пожалуй, он бы даже решился на это, наплевав на непрекращающийся обстрел и возможные последствия своего поступка, но неумолимая воля войны, с легкостью перемалывающая людские судьбы, не дала Чибисову осуществить свой замысел.