Николай Иванов - Зачистка Страница 4

Так что дембеля ждали молодых — Москвича и Буракова, которые тоже, не будь дураками, расставаться с постом не торопились и уж тем более не проявляли прыти при возвращении к бронеколонне. А тут еще батальонный фельдшер прапорщик Григорий Иванович, всю дорогу отсыпавшийся внутри «бээмдешки», отглядел последний сон и вылез наверх, освободив на лавке сразу три дополнительных трюмных места.

— Что мы имеем? — разминая застывшее тело, поинтересовался он у командира. И сам же, широко зевая, помечтал задолбавшей даже в Чечне рекламой: — Хорошо иметь домик в деревне.

— Товарищ прапорщик, вы внизу будете ехать? — с тайной надеждой поинтересовались дембеля, поторапливая часовых.

— Хренушки вам, — ласково улыбнулся в ответ прапорщик. Вытянул наверх подушку, взбил, подложил под себя. Поднял ноги, пропуская внутрь люка Москвича. Ими же нажал ему на плечи, заставляя солдата быстрее определяться в тесноте машины. — Что тут у нас? — повернулся к командиру.

— Новый район на зачистку. Незаконное производство бензина.

— А кто мне покажет, где оно здесь законное? — пожал плечами фельдшер и вновь раззевался.

Капитана потянуло зевнуть вслед за ним, но сдержался, отвернулся, чтобы не поддаваться соблазну. Посмотрел на часы, на переваливающее через зенит еще нежаркое мартовское солнце и махнул рукой:

— Вперед.

Вернул себе шлемофон, зажал у горла ларингофоны. Приказал первой «коробочке» пропустить его вперед. Ловить на себя фугасы командиру негоже, но и плутать по бесконечным сельским дорогам, размножившимся с войной многократно, времени особо не оставалось. Командир первого отделения сержант Аркаша Яровой проводил застывшего на броне капитана настороженным взглядом — не доверяете? Месяцев махнул рукой — не заморачивайся, следуй за мной.

3

Ехали по здешним меркам не долго, но когда свернули на расколошмаченную вдрызг колесной и гусеничной техникой полевую дорогу, то просто-напросто поплыли в густой коричневой жиже, лишь изредка цепляя траками землю. На обочины можно было вообще не смотреть: распаханное еще осенью под яровые поле набухло влагой настолько, что земля казалась пульпой, лишь чуть-чуть покрытой пленочкой, нагретой первым солнышком. И чем дальше оставалось асфальтовое покрытие трассы с его возможностью маневра и скорости, тем тревожнее оглядывал окрестности взвод капитана Евгения Месяцева.

— Предлагаю, — прапорщик не смог дотянуться до уха капитана и поманил командира пальцем, благо возраст позволял. — Предлагаю, — шепотом повторил он, отсекая свидетелей, — проскочить деревушку и забыть о ней навсегда. Так же, как уже забыли о ней те, кто отдал приказ ее почистить, — со знанием дела разложил фельдшер по полочкам предстоящую операцию.

Впрочем, особой новизной предложение прапорщика не отличалось. Оно лишь замыкало длинную цепочку отношений чиновников всех рангов от Москвы до Кавказа. Судя по нелепостям, приходившим из столицы, обитатели Кремля, наверняка не имеющие перед глазами даже карты мятежной Чеченской республики, при отдаче распоряжений просто тыкали пальцем в небо — лишь бы у гаранта конституции Б.Н.Ельцина не исчезала иллюзия борьбы с сепаратистами. Которую они с недавним корешом Джориком Дудаевым назло друг другу сами же и затеяли.

Генштаб, мечущийся между политиками в Кремле, Белом доме и Госдуме, уговаривал подчиненных на Северном Кавказе делать хоть что-нибудь. Или это же самое не делать ни при каких обстоятельствах: в зависимости от того, кто первым подбегал к уху Президента — олигархи, правозащитники или американские советники, которых только в правительстве насчитывалось более двухсот человек.

Командование группировки, спасая людей и остатки былого авторитета армии, упражнялось тем, что закрывало на игры москвичей глаза и не требовало жесткого и безусловного исполнения собственных же приказаний, уходящих в войска.

Войсковые командиры действовали на свой страх и риск, за одни и те же операции получая кто ордена, кто выговоры. На коне оставался тот, кто вообще ничего не делал. При этом, правда, молодцы Дудаева с каждым днем чувствовали себя все вольготнее и наглее на просторах теперь уже всей России, а не только на ее южных рубежах.

Проклятые девяностые, брошенные властью на произвол судьбы вместе со страной и собственным народом. Не говоря уже об армии, которой по определению как бы даже и роптать не было позволено…

Месяцев, правда, однажды взбрыкнул, устав бегать со своей ротой в одну и ту же станицу, раз за разом оставляя на ее улицах подбитую технику и солдат. Но едва укреплялся в ней, следовал неизменный приказ — вернуться на базу. Отступая с господствующих высоток по знакомым до последней выбоины дорогам, матерился. Потом писал «похоронки» и с тревогой ждал очередного приказа.

И он следовал — вновь взять станицу и закрепиться! Брал. Вернуться в исходное положение! Возвращался. Командир полка, отдавая новые-старые приказы, уже старался не поднимать головы от карты. Капитан даже успел за это время рассмотреть сквозь зарождающуюся лысину подполковника родинку между двумя его макушками. Будет счастлив между первой и второй женитьбой? А у него со Светой дальше поцелуев дело так и не дошло…

Но однажды после приказа Месяцев остался стоять на месте.

— Что? — прекрасно догадываясь, что подчиненный просит хоть каких-то объяснений, тем не менее поинтересовался комполка. Заранее багровея.

— Я больше туда людей не поведу.

— Капита-а-н! — взорвался подполковник, сам перед этим наверняка налаявшийся с Москвой и Моздоком, где стоял штаб группировки. Но чтобы его перебивал каждый командир роты… — Ты пойдешь туда, куда я прикажу. И когда прикажу!

— Не пойду.

— Пойдешь. Или пойдут другие. Но вместо тебя.

— Ради Бога.

— Во-он!

Вышел. Даже не став хлопать пологом штабной палатки, — за него это сделал ветер, пытающийся смести ее, уцепившуюся металлическими штырями к склону безымянной чеченской горушки. А ведь сметет. С такими приказами и распоряжениями, поступающими в войска — сметет не то что палатки, а все полки и дивизии. И лучшее тому подтверждение — что он все равно едет на боевые. Но уже в ранге командира взвода…

На горизонте показались пацаны на лошадях, оглядели колонну — и рысью направились в станицу. Тут ни академий, ни военных училищ заканчивать не надо, чтобы понять: при нынешних возможностях связи о приближении бронегруппы станет известно самому распоследнему боевику раньше, чем они выплывут из грязи на сельскую улицу. Пора было привыкнуть и к тому, что здесь воюют не разношерстные банды, а хорошо обученные и экипированные под завязку всем необходимым отряды. Слишком многим вдруг оказалось выгодно, чтобы Россия увязла в этой войне, как можно дольше не вставала с колен после распада СССР. В качестве раздражителя и пушечного мяса подставилась Чечня — ее, дурочку, и используют. И жаждут этого не только пресловутые империалисты за рубежом: золотую рыбку легче оказалось ловить в мутной воде как олигархам в Москве, так и новоявленным атаманам в Грозном. Правозащитникам, отрабатывающим подачки.

Не утверждал бы это голословно капитан, если бы однажды не стал участником мерзкой картины. Одна из солдатских матерей, исходившая все ноги в поисках сгинувшего в плену сына, бросилась к депутату Государственной Думы — вечно непричесанному, трясущемуся, в линзах-очках, к которому Месяцева со взводом и приставили помогать перемещаться по Чечне: спасите!

— А зачем ты приехала сюда? — отстранился тот от русской женщины, демонстративно отходя к женщинам чеченским. И тем самым проводя между ними еще большую черту, хотя твердил на всех углах и во все микрофоны корреспондентов о своей поездке как миротворческой. — Ты же вырастила убийцу.

«Убийцей» оказался Женя Родионов, который не сделал на Кавказе ни одного выстрела, но которому бандиты отрубили голову только за то, что он отказался снять православный крестик…

Так что плевать было подобным правозащитникам и политикам на растущие как грибы после дождя могилы: смерть подданных всегда использовалась ими для пополнения политического капитала, а восстановление самими же разрушенного — капитала финансового. Дракулы. Это потом, когда, даст Бог, все же станут искать виноватых, они просто вовремя отойдут в сторонку и сами громче всех закричат «Держите вора». Но после той сцены с солдатской матерью и непрерывных штурмов одного и того же аула Месяцев и закусил удила…

— Не надо, — стопроцентно уверенный в своей правоте, вновь помотал головой фельдшер, когда Месяцев оглянулся на него перед въездом в село. — Или — полный вперед. Туда и обратно.

Остановки под прицелом чужих хоть глаз, хоть гранатометов на войне недопустимы. Только и не явный враг ведь впереди, принадлежность аула к республике еще не означает, что в нем живут сплошь ненавистники всего русского. В то же время даже если один волк затешется в стадо и прогремит выстрел…