Хабиб Ахмад-заде - Шахматы с Машиной Страшного суда Страница 4

Если бы не сломанный мотоцикл, я бы сейчас легко определил тип снаряда и вычислил то место, откуда он был выпущен вчера. И я надавил на педаль газа. Ускорение фургона сопровождалось звуком взрывов в выхлопной трубе. Смесь бензина с добавками плохо сгорала на больших скоростях и производила треск и грохот. Проблема заключалась в моей вредной привычке: всегда чувствовать, что я словно бы теряю этот день. И вот я газовал, видимо, желая компенсировать потерю.

Больше я не обращал внимания на ямы. На каждой рытвине машина взлетала и падала. И до неразорвавшихся снарядов, возможно, засевших в асфальте, мне не было дела. Хотелось лишь одного: поскорее добраться до мастерской и после починки мотоцикла вскочить в его седло, заведя его с пол-оборота, и ринуться на выполнение моих основных обязанностей. Освободиться от этой засаленной кухонной развалюхи, которая словно связывает меня по рукам и ногам. В этой кабине достаточно было одного свистящего снаряда… Ведь пока я открою эту дверь, шесть раз помереть и сгнить успею!

Но времени для таких рассуждений не было. Скорее нужно было добираться до ремонтной мастерской.

Когда я остановил фургон в школьном дворе, превращенном после начала войны в ремонтную мастерскую, к кабине спокойно подошел юноша в относительно чистой военной форме, непохожей на замасленные одежки остальных работников, и сказал тем негромким голосом, который на нас, фронтовиков, оказывал магическое воздействие:

– Брат! Здесь останавливаться запрещено. Пожалуйста, встань под тем навесом!

Он указал туда, где из трубок и плит соорудили временное строение. Я подчинился и повернул руль в ту сторону. И еще не доехал до этого сооружения, как Парвиз спрыгнул на пол кузова с седла мотоцикла, обеими руками продолжая удерживать его. Быть может, испугался, что головой ударится о невысокую крышу.

Я вытянул ручной тормоз и соскочил на землю. Под навесом были как бы ремонтные боксы, обложенные мешками с песком, причем брустверы из этих мешков доходили ровно до пояса человека. Словно снаряд, приближаясь, предупреждал перед взрывом: «Пригнитесь, чтобы не получить осколок!» И все, прямо с инструментами в руках, нагибались ниже бруствера, а потом продолжали работать. А крыша навеса была обита железным листом, но вот там-то ни на палец толщины того самого песка, не говоря уж о мешках. Как будто сверху никакой опасности от снарядов не было.

Истошный крик Парвиза вывел меня из раздумий:

– Черт побери, да помоги ты! Видишь, я надрываюсь!

Задняя дверца кузова была откинута, и Парвиз, обняв заднее колесо мотоцикла, наполовину выгрузил его, да так и застрял.

Подскочив к нему, я помог, и вот уже оба колеса мотоцикла стояли на земле. А тут и ремонтник вдали показался, мужчина уже в годах. Попытался я вспомнить, как его зовут, и не смог. Поприветствовав нас кивком, он встал в нерешительности между мною и Парвизом.

– Ну, и что тут?

Лучше бы Парвиз промолчал, но он не промолчал:

– Откуда нам знать, что тут? Знали бы, сюда бы не привезли.

Я хотел сказать: «Ну ты-то что лезешь? Разве твоя забота? Это ведь мой мотоцикл!»

И вдруг вижу: ремонтник обнимается с Парвизом! У этого негодяя везде дружки!

Я открыл пассажирскую дверь фургона и заметил, что из-за сиденья высунулась черная сумка Парвиза. Его отпускная сумка! Но этот отпуск меня не касается…

Фургон поехал; нам опять предстояло миновать перекресток с церковью, а затем – на фабрику-кухню за едой. Рабочий-ремонтник, как и предполагал Парвиз, дал слово, что к завтрашнему дню мотоцикл будет исправен. И когда мы выехали из мастерской, Парвиз хлопнул меня рукой по коленке:

– Старик! Всего четыре дня. Всё равно у тебя транспорта нет пока!

– Но завтра он будет. Ты соображаешь вообще? У меня одна работа, у тебя другая, совсем другая!

– Да не горячись ты – выслушай! Прямо скажем, у тебя вообще – что за работа? С утра до вечера разъезжаешь по городу! То на компас смотришь, то на секундомер – и что в итоге? Пушки засекаешь? А толку? С утра до вечера, как горох, снаряды на город сыплются. Мы же видим, что ты не то что-то делаешь! А тут, по крайней мере, давай я тебя сведу с несколькими социальными – ну, или еще говорят, «частными» клиентами. Воспрянешь духом, несчастный!

Наилучшим способом обращения с этим двуногим животным, когда оно показывает зубы, было: молчать! Но он разговорился, да еще как! Челюстная гайка разболталась…

– Один из них инженер. Как только увидишь его, он сразу тебе задаст вопрос на засыпку. Если ответишь – порядок! А не ответишь – уж он посмеется над тобой, поиздевается над тобой!

«А как же иначе? Частные клиенты, кучка индивидов, с которыми встречаешься, чтобы посмеяться вместе. На позиции ни единого раза еду без опоздания не доставил – днем ли, вечером ли: ему ведь надо поехать посмеяться с людьми. Ребята думают, что они от своих пайков отделяют часть на добрые дела, а оно попадает в руки вот этого Парвиза!»

А он продолжал ораторствовать:

– Если согласишься, я тебе первоклассное место покажу для наблюдательного пункта… – И ждал ответа на эту предложенную мне взятку. Я не ответил, и он вновь обратил свое внимание на дорогу.

– Ради Аллаха, что мне еще сделать, хоть что-нибудь скажи! Место великолепное: спокойно там разляжешься. Да что я говорю: чаи там можно гонять! Запросто. Не так, как на нашей отрядной крыше, где приходится как ящерице ползать.

Бабах! Бабах! – Это заработала артиллерия нашего майора: звуки выстрелов раздались позади нас. Я закрыл ему рот рукой и указал прямо вперед. Дескать, «заткнись и веди машину!»

Он никак не дает мне сосредоточиться на моем основном деле. Весь его мир ограничен этими четырьмя клиентами, и точка. А мне, хоть и без мотоцикла, нужно выполнить все мои обязанности. Майор наверняка сейчас посматривает на рацию возле своих орудий, ждет, когда я выйду на связь.

– Ну что ж, как хочешь. Проблем нет. По крайней мере, нет для тех, кому я доставлял еду. Заскочу еще раз на кухню и там найду другую машину, подкинут меня до пристани. Может, сегодня вечером катер пойдет.

– Лучше бы помог священникам церкви! И вещи собрать, и подвезти их до места отправки на «большую землю».

– Накось выкуси! Мне другого дела нет, как священникам прислуживать.

Бубухх! – Странный звук выстрела со стороны противника. Я снова закрыл рукой рот Парвиза. Он резко затормозил. В моих ушах всё еще гудело от той контузии… Но я ждал звука взрыва. А его не было. Мы уставились друг на друга.

«Не разорвался?»

Затем долетел гул: обыкновенный взрыв, но далеко от нас, скорее в районе позиций нашей собственной артиллерии. То есть как понять? Враг начал артиллерийскую дуэль? И так быстро после нашего обстрела?

– Глупец ты несчастный! Не будь меня – что бы ты сегодня делал со своим раздолбанным мотоциклом?

Я промолчал.

– Говорю тебе, принимай машину! Несколько дней – с Божьей помощью – всё тебе объясню, что делать, не заметишь, как я из отпуска вернусь.

Мое молчание его злило всё больше.

– Я с тобой говорю! Язык отнялся, что ли? Ответь мне!

А мне было приятно, что мое молчание так его бесит.

Когда подъехали к перекрестку, я заглянул в открытые ворота церкви. На этот раз мужчина в черном тащил под мышкой какой-то груз и потерянно озирался по сторонам, словно отыскивая место для него. Затем взял это ведро, которое тащил под мышкой, обеими руками и что-то вытряхнул из него. Поднялось облако пыли, и он, отступив, обеими руками начал отряхивать одежду. Потом поднял голову и увидел, что мы внимательно за ним наблюдаем. При этом я невольно поднял руку, и мужчина тоже поднял руку своим особым жестом.

Тут я хватился своей зеленой полевой сумки. Под рукой ее не было. Оглянулся: вон она, лежит на полу кузова, и на ней отпечаталась подошва ботинка – Парвизова ботинка! Ну, если он повредил стекло секундомера или компаса, я ему точно дам поварешкой, да так, что из башки совсем вылетит, как получить еду и потом уйти в отпуск. Я выскочил из кабины.

– Ты куда это? Я ведь хочу еду…

Остаток его слов я не расслышал. Быстро подхватил сумку и пошел к церкви.

Звук захлопнувшейся дверцы дал мне понять, что Парвиз следует за мной. Удивительно, но он сегодня меня слушается. Наверняка это из-за его кухонного фургона.

Обойдя вокруг бассейна перед церковью, я оглянулся на башню с электрическими часами. У часов был белый циферблат и черные стрелки, застывшие на времени 5 часов 35 минут. Точно как расставивший ноги человек, которого обыскивают. Сколько лет еще этим ногам стоять так твердо и без движения?

Часы были электрическими. Значит, они перестали идти в тот самый миг, когда в городе отключили электричество. Я повернул, чтобы войти в дверь церкви, и лицом к лицу столкнулся с тем же самым человеком. Эта встреча в дверях была так неожиданна, что мы оба вздрогнули и почти в один голос поздоровались. Потом был миг молчания. После этого я начал мою работу.