Александр Генералов - Грозовое ущелье Страница 4

— Борис Сергеевич, давайте вот так.

Она почти силой притянула к себе Лаптева и положила его голову на свои колени. Он пытался сопротивляться, но девушка крепко обняла его.

— Бросьте, товарищ военврач, мы на войне.

Лаптев что-то пробормотал в ответ и затих. Она боялась пошевелиться, чтобы не вспугнуть его сна. По сердцу прошла теплая волна нежности к этому измученному невзгодами человеку, который вот уже больше суток делает все, чтобы спасти попавший в беду отряд. Разница в годах у них была небольшая, но он ей до этого дня казался намного старше, опытнее. Сейчас, проведя рукой по его щеке, она удивилась, ощутив ладонью мягкие волоски. «Редко бреется, — мелькнуло в ее голове. — Мальчишка еще».

Прошло полчаса, а девушка все сидела, не меняя позы. У нее занемела спина, но она никак не решалась разбудить его. Наконец, когда кто-то из раненых сильно застонал, Лаптев проснулся, вскочил на ноги.

— Целую вечность проспал, — виновато сказал он, смущенный тем, что спал у нее на коленях. — Подготовьте инструменты, будем оперировать.

Буря продолжалась до утра. Боясь, что кто-нибудь замерзнет, Оскольцев то и дело окликал бойцов. Ему самому хотелось спать, но, чувствуя ответственность за людей, он крепился. Сначала сержант менял часовых через сорок минут, потом через полчаса. Двое дневальных по его приказу беспрерывно кипятили в котелках воду, которую тут же подавали сменившимся красноармейцам. Пили вприкуску с черными сухарями.

Стало светать, ветер дул уже порывами.

— Скоро кончится эта мура, — сказал Оскольцеву пожилой боец, которого все звали дядя Петя. — Снегу навалило, как в Сибири.

— У нас в Архангельской области его тоже хватает, — заметил другой. — А что на Кавказе снег бывает, я этого и не знал. Думал, тут тропики.

— Погоди, от этих тропиков тебя еще тошнить будет, — засмеялись вокруг. — Иль отдыхать прибыл сюда?..

Оскольцев приказал бойцам расчистить подступы к оборонительному рубежу, долбить в каменной замерзшей земле окопы и строить укрытия. До призыва он работал в колхозе бригадиром. Его хозяйская распорядительность действовала на бойцов успокаивающе. Работа шла споро, под веселые шутки. На немецкой стороне также началось движение. Там задымили походные кухни, ветер донес до красноармейцев аппетитный запах готовившегося завтрака.

— С комфортом устроились, черти! — ругнулся ефрейтор Гайдамака. — В глотку бы им шомполом.

— Попробуй вставь, — съехидничали ему в ответ. — Придет время — вставим.

В фашистском лагере заиграла музыка. Динамик разнес по ущелью легкую мелодию тирольского вальса. Лица бойцов погрустнели. Многим вспомнились дом, семья.

— Такую музыку у нас играли на клубных вечеринках, — заметил высокий красивый красноармеец. — Бывало, подхватишь партнершу и ну кружить ее по всему залу.

— У меня дома граммофонная пластинка с этим вальсом была, — сказал архангелец. — Не знаю, сохранилась или нет сейчас.

Вдруг музыка смолкла. Прокашлявшись, кто-то хриплым голосом произнес:

— Рус, рус, айн момент. Будем передавать приказ командования. Слюшайте все. Во избежаний кровопролитий предлагаем сложить оружие. Всем раненым будет оказан помощь. Пленные будут направлены в лагери, расположенные во Франции и Италии. На размышление дается три часа. После этот срок все обороняющиеся уничтожаются артиллерийским огнем. Ультиматум подписал полковник Зиндерман.

— Да, мелодия уже не та, — почесав в затылке, сказал архангелец. — Хитрый подлюга, этот полковник, хочет без боя нас выкурить отсюда. Выходит, мы им как кость в горле. А почему? Ясно, что наш батальон ключевые позиции занял.

— Правильно понимаешь, Егоров, — одобрил его Оскольцев. — Отсюда они нашим хотят в спину ударить. Ну что же, дадим ответ фашистам. А пока у нас есть время, будем укрепляться.

Не сидел сложа руки и Буряк. Как только буран начал стихать, он вывел своих бойцов на расчистку дороги к каменоломне. Хотя снегу выпало много, но он не засыпал и третьей части провала. Измученные лошади плохо тянули повозки, и людям приходилось помогать им. Вниз снова полетели камни, корявые стволы, вязанки кустарника. Прежде чем отойти от провала бойцы глазами измеряли расстояние до отсыпанного уровня.

— Много еще, язви его в душу, — огорченно сказал маленький, юркий Сундуков, с которым Буряк оборонял Одессу и Севастополь. — Валишь, валишь, а все на донышке. К центру земли, что ли, проваливается?

— Ты, Гриша, своими разговорами не расстраивай товарищей, не то спущу тебя вниз вместе вот с этими камнями, — предупредил его старшина.

— Всерьез или шутишь, Петя? — спросил тот, очищая от снега бескозырку.

— Всерьез, Гриша, всерьез. Поступлю, как с последним паникером. И на нашу дружбу не посмотрю…

Делать операции без наркоза и антисептических средств Лаптев все-таки решился. Другого выхода не было. Здорового, сильного краснофлотца, которого Лаптев перед операцией заставил выпить целую кружку спирта, держали трое моряков. И все же раненый сумел вырваться, укусил Лаптеву плечо, располосовал на нем гимнастерку. С большим трудом удалось его уложить и закончить операцию. Следующего раненого военврач приказал связать вожжами.

Поливая ему на руки, Тоня сказала:

— Перевязочный материал, Борис Сергеевич, на исходе, риванола только банка осталась.

— Что поделаешь, Тонечка, если нету. А на нет и суда, как говорится, нет. Не у немцев же занимать?

Она невесело рассмеялась.

После этой ночи в их отношениях появилось что-то новое. Они стеснялись друг друга и в то же время стремились быть ближе. Война притупила в людях чувства, но она не смогла полностью заглушить их. Тот нечаянный жест, когда Тоня ладонью коснулась щеки военврача, разбудил в ней что-то. Это что-то волновало девичье сердце. Наблюдая, как Лаптев усиленно растирает холщовой тряпкой покрасневшую шею, девушка на миг представила себя вот так же с ним, но в другой, не военной обстановке, и улыбнулась. «Вот глупая, — ругнула она себя, — людей кругом убивают, а у меня мысли какие-то бабьи появились…»

— Ну, я к Оскольцеву, — сказал Лаптев девушке. — Раненые — на вашей совести. Я знаю, что вы преданы своему делу, и все же, как старший, напоминаю: ничего не жалеть для них.

— Берегите себя, Борис Сергеевич. А то что я буду делать без вас? Я хочу сказать — без врача.

— Все обойдется, Тонечка. В случае чего обращайтесь к Буряку.

Холод, постоянное чувство опасности, физическая усталость делали свое дело. Бойцы, таскавшие камни и кустарник для засыпки взорванного участка дороги, работали уже не так споро, как накануне. Некоторые, укрывшись за скалистые выступы, украдкой отдыхали. Руки у многих были стерты, в ссадинах. Буряк смертельно хотел спать, порой его охватывало оцепенение, и он, прислонившись к повозке или к скале, на минуту-другую отключался от всего окружающего.

В один из таких моментов к нему подошел Лаптев.

— Старшина, что с вами? Да очнитесь же!

— Да, да, я сейчас, — бормотал моряк, суетливо шаря по карманам бушлата. Ладони его были сбиты в кровь, на щеках горел лихорадочный румянец.

Лаптев отвел от него взгляд.

— Соберите сюда на несколько минут бойцов.

— Есть собрать бойцов! — окончательно очнувшись, повторил приказ Буряк.

Люди подходили, вопросительно глядя на военврача.

— Товарищи! Вы видите, что мы все — в опасности, — начал Лаптев. — Назад пути нет: там смерть и позор плена. Но впереди у нас спасение. Там наши. Кроме собственной жизни на нашей совести жизнь раненых товарищей. Если мы хоть на миг расслабимся, потеряем веру в успех, — все пойдет прахом. Судьба нам дает последний шанс на спасение, и надо его использовать. Кто не может работать, пусть выйдет из строя.

Из шеренги вышли трое, потом еще один. Остальные стояли, сурово сжав губы.

— Так, хорошо. Я был уверен в вас. Буряк, у нас осталась бутыль спирта. Через каждый час выдавать бойцам по пятьдесят граммов.

Это был последний резерв, «энзэ», без которого ни один военный врач не рискнул бы остаться. Но у Лаптева выхода не было.

— Идемте со мной, — кивнул Лаптев вышедшим из строя красноармейцам. — Вы поступаете в распоряжение Оскольцева.

Подготовка позиции шла полным ходом, когда Лаптев, проделав тяжелый полукилометровый путь, прибыл в «хозяйство» сержанта. Сам Оскольцев, прислонившись к большому камню, что-то высматривал впереди себя. Увидев военврача, он вскочил на ноги и торопливо доложил об обстановке.

— Когда, говорите, ультиматум передавали?

— Два часа назад.

— Значит, остается час, — задумчиво проговорил Лаптев. — Что это там?

Он указал рукой в сторону немецких позиций, где шла оживленная работа.

— «Самовары» свои устанавливают, — хмуро пояснил Оскольцев. — Минометы. И горные орудия подвезли. А нам достать до них нечем.