Иван Василевич - Подвиг живет вечно (сборник) Страница 4

Командир крымских партизан Мокроусов остался в Симферополе, занят восстановлением хозяйства в Крыму.

Владимир Ильич назвал разгром Врангеля «одной из самых блестящих страниц в истории Красной Армии». И военные специалисты, бывшие генералы считают, что это именно так: ведь Красная Армия впервые столь стремительно совершила прорыв заблаговременно подготовленной, мощной и современной обороны противника! Командующий вооруженными силами Украины и Крыма, уполномоченный Реввоенсовета Республики на Украине Фрунзе мог бы гордиться столь высокой оценкой операции, проведенной им и, по сути, завершавшей гражданскую войну. И он конечно же гордился. Но мрачная тень нет-нет да и набегала на его лицо: становился задумчивым, морщил лоб, меланхолично крутил ус. Адъютант Сиротинский в такие минуты настораживался: опять чем-то недоволен Михаил Васильевич!

— Чайку? — спрашивал он.

— Можно и чайку, — нехотя соглашался Фрунзе. — Вот скажи, Сергей Аркадьевич, Врангеля мы разбили…

— В пух и прах!

— Принято считать так. Но если смотреть правде в глаза: ушел Врангель, упустили…

— Ну и шут с ним. Стоит ли из-за такого добра печалиться?

— Барон с собой остатки армии увел. Вот в чем беда.

— Сидит Врангель за синим морем и поглядывает на пас, как коза на мясника, — утешал Сиротинский.

Но Фрунзе становился еще мрачнее.

— Эта коза-дереза еще доставит нам хлопот. Врангель недавно заявил, что до 1 мая этого года соберет многотысячную армию и высадится на Черноморском побережье России. Доходит? А до 1 мая осталось-то всего ничего.

— Бахвальство!

— Если бы… Нет, «Врангелиада» еще не закончена. Прошляпили барона. Никогда себе этого не прощу!

Фрунзе было известно то, чего не знал адъютант.

Барону удалось-таки с помощью иностранных держав спасти ядро своей разбитой армии: примерно семьдесят тысяч офицеров и солдат; а всего эмигрировало в Константинополь до ста пятидесяти тысяч человек. Из этой массы беженцев вполне можно было слепить армию. Не зря Ильич не раз напоминал Фрунзе о такой опасности, как остатки армии Врангеля.

Совсем недавно Владимир Ильич на Восьмом Всероссийском съезде Советов вновь обратил внимание на тот факт, что белогвардейские организации работают усиленно над тем, чтобы попытаться создать снова те или иные воинские части и вместе с силами, имеющимися у Врангеля, приготовить их в удобный момент для нового натиска на Советскую Россию.

Очутившись в водах Босфора, на виду у древних стен и минаретов Константинополя, Врангель перевел дух и собрал в кают-компании генералов Шатилова, Слащева, Кутепова, Секретева, Барбовича, старших офицеров, представителей Союза торговли и промышленности. Изобличив своего предшественника Деникина в «бездарности» и «непростительных стратегических ошибках», за которые приходится расплачиваться ему, Врангелю, барон заявил, что еще не все потеряно. Война будет продолжена до победного конца.

Остатки армии он свел в три корпуса и разместил их в лагерях на Галлипольском полуострове, на острове Лемнос и в районе Чаталджи, в 40 километрах западнее Константинополя. Жили в сараях и палатках. Турция была оккупирована союзниками, и врангелевцы творили всякие бесчинства над населением, массовые грабежи стали нормой поведения белогвардейцев. Три корпуса — 1-й армейский, Донской и Кубанский… В Галлиполи врангелевские лагеря окружили колючей проволокой, выложили камнями устрашающую надпись: «Только смерть может избавить тебя от исполнения долга». Всех, кто хотел «вернуться в Совдепию», военный трибунал приговаривал к смертной казни или к каторжным работам. Генерал Кутепов заявил, что ему нужны такие судьи, которые могли бы по его приказанию немедленно повесить любого, виновного и невиновного.

Официальное сообщение из Парижа тех дней: «Напрасно было бы думать, что большевиков можно победить русскими или иностранными вооруженными силами, опорная база которых находилась вне пределов России, и вдобавок победить с помощью солдат, которые в момент наилучшего состояния армии в Крыму на родной почве не оказались в состоянии защитить его от прямого нападения советских войск». То был запоздалый голос рассудка. Французские франки, как говорится, плакали… Правда, кое-что французы все же получили в качестве платы: в Константинополе Врангель передал им два русских линкора, два крейсера, десять миноносцев, четыре подводные лодки и еще двенадцать судов.

…Впрочем, как бы там ни было, но врангелевское войско продолжало существовать, и Фрунзе мучила мысль о том, как его ликвидировать, как раз и навсегда закрыть «врангелевский вопрос». Ломал над этим голову, как оказалось, не он один.

По вызову Фрунзе в Харьков приехал Константин Макошин. Михаил Васильевич вручил члену реввоенсовета Второй Конной армии Макошину орден Красного Знамени, которым он был награжден «за исключительную энергию и выдающуюся храбрость, проявленные в последних боях против Врангеля».

После разгрома Врангеля закончилась короткая, но славная история Второй Конной армии — на ее базе был сформирован конный корпус. Макошин заскучал. Даже высокая награда не воодушевила его. Что-то осталось незавершенным. Он привык находиться в самом пекле битвы, дышать ее раскаленным воздухом, а теперь вдруг ощутил как бы пустоту, какую-то свою ненужность. Дел, конечно, хватало, но то была будничная работа, без привкуса постоянной смертельной опасности. Но давно засел в голове Макошина поставленный самим Фрунзе вопрос: как устранить остающуюся врангелевскую угрозу?

Все обдумав, Макошин пришел к Михаилу Васильевичу Фрунзе и сказал, что он мог бы попытаться ликвидировать этот проклятый «врангелевский вопрос!».

— Каким образом? — поднял брови Фрунзе. — Пока не вижу реальных путей. — Он, однако, хорошо знал Макошина и верил в то, что этот человек с железной хваткой способен на многое.

Константин Алексеевич поделился планами: должен отправиться в Константинополь, к генералу Гравицкому, он его «давний знакомый» еще по империалистической, дальше — на Лемпос к генералу Слащеву, ну и разъяснить офицерам и казакам политику Советской власти… обещать всем амнистию.

— Так вас генерал Слащев или кто-нибудь другой, наподобие Кутепова, сразу же прихлопнет как большевистского агитатора. А вам до трех десятков еще тянуть да тянуть… Безрассудство молодости…

— У меня там, на туретчине, есть «зацепки». Тот же генерал Гравицкий. Теперь у Врангеля он числится начальником дивизии, а когда-то собственноручно нацепил мне Георгиевский крест. «Ты, говорит, солдат, молодец, истинный патриот. Если просьбы какие будут, разыщи меня. Вывелись настоящие патриоты, каждый норовит в кусты». Вот я его разыщу и попрошу… вернуться со своей дивизией домой. Это, как говорится, для начала…

Михаил Васильевич даже покрутил головой. Заинтересовался.

— Докладывайте план конкретнее.

И вскоре понял: план разработан тщательно, с учетом всех неожиданностей. Для вывоза из Турции всех желающих вернуться на родину следует заранее зафрахтовать турецкий пароход, например «Решид-паша»…

Макошин продолжал горячо, в деталях излагать дерзкий замысел.

— План хороший, — одобрил Фрунзе. — Дело за небольшим: Дзержинский должен санкционировать ваш опасный вояж… Сегодня же поговорю с ним. Да, удивительная пора — молодость… Будь я не при исполнении обязанностей, с удовольствием присоединился бы к вам, Константин Алексеевич: очень уж хочется взглянуть на Турцию! Я ведь неравнодушен к истории древнего мира. А Малая Азия — самый яркий цветок истории. Троя, греко-персидские войны, походы Александра Македонского, Византия… Говорят, Эфес очень хорошо сохранился… Ладно. Вернетесь — расскажете о Константинополе. Есть там такая Галатская башня…

Макошин с изумлением слушал командующего.

— Я бы вам пригодился, — не то в шутку, не то всерьез сказал Михаил Васильевич, прищурив глаз, — немного знаю тюркские языки…

— Не взял бы я вас, Михаил Васильевич.

— Почему?

— А вас никто не освободит от обязанностей, да и Врангель с Кутеповым сразу бы узнали. Так что с визитом в Турцию придется обождать. Слышал, у Врангеля на стене кабинета ваш портрет висит — на память: ударили ему ниже пояса!

Михаил Васильевич расхохотался:

— Вот тут-то вы и ошибаетесь, Константин Алексеевич. В Турцию, придет время, обязательно поеду!

И непонятно было, что он имел в виду.

— Вам добрый совет, — посерьезнев, продолжал Фрунзе, — разыщите в Симферополе Папанина. Он там с бандами воюет.

— Я знаком с ним.

— Отлично. Папанин бывал в Турции, кое-что расскажет.

…Дзержинский, который тогда находился в Харькове, предварительно переговорив с Москвой, санкционировал опасный вояж Макошина. Он все же тревожился за успех предприятия: сцапают Макошина и его товарищей — и все! Конечно же врангелевская контрразведка зорко следит за тем, чтобы в военные лагеря не проникали большевистские агитаторы. И в то же время риск Макошина следовало считать оправданным: если ему удастся хотя бы сообщить казакам, солдатам и офицерам, всем, кто дрался против Советской власти, о широкой политической амнистии, половина дела будет сделана!