Четыре овцы у ручья - Алекс Тарн Страница 4

скуки, которая представляет собой не что иное, как панический страх оказаться наедине с одолженной человеку душой. Да-да, скука – это всего лишь страх, страх перед знанием, которое непременно окажется неприятным, ведь, помимо всего прочего, оно содержит в себе еще и рассказ о потерянном времени, то есть о близкой смерти, а о смерти смертной личинке смерть как не хочется думать. И тогда она кричит во все горло, перекрикивая свой потный унизительный страх: «Мне скучно! О, как мне скуу-у-учно! Я просто умираю со скуки! Принесите же поскорей новую погремушку, бутылку, таблетку, женщину, поездку, вещь – и желательно подороже!..»

В детстве я боролся со скукой при помощи компьютерных игр – тогда они только появились. Нет ничего проще, чем самозабвенно убивать недели и месяцы в погоне за экранным монстром, в поедании экранных кроликов или в стрельбе по экранным летающим тарелкам. По чьей-то дьявольской иронии успех оценивался там в дополнительных «жизнях». Зарабатывая десятки и сотни игровых «жизней», ты теряешь одну-единственную – свою. Просыпаешься утром, включаешь игралку и – вперед, до самого вечера. Часы пролетали со скоростью минут – даже в школе, если на задней парте и незаметно.

Угнетало одно: игры тех лет были довольно примитивными. Я быстро достигал максимального мастерства и тогда обнаруживал, что дальше уже действую автоматически, рефлекторно. Погремушка переставала греметь, и в моей освободившейся голове, голове юной личинки, тут же начинали звучать непрошеные мысли и голос души, которая никогда не утрачивает надежду на то, что ее наконец удостоят вниманием. Иначе говоря, мне становилось скучно.

Мои тогдашние приятели принадлежали к тому же кругу «геймеров»; мы были нужны друг другу исключительно для обмена игралками и для сопутствующей похвальбы о пройденных «уровнях» и заработанных «жизнях». Именами и прочими приметами реальной, то есть не «заработанной», жизни мы не пользовались в принципе, а наши прозвища соответствовали виртуальному миру: Пакмэн, Тетрис, Утопия, Снэйк… Меня звали Клайвом в честь сэра Клайва Синклера. Самым продвинутым геймером был Темпест – старший брат моего одноклассника, единственный студент в компании школьников. Когда я пожаловался ему на скуку, Темпест рассмеялся.

– Чего же ты ждешь? – сказал он. – Если тебе наскучили стрелялки для новичков и дебилов, усложни программу или напиши свою.

– А можно? – изумился я.

– Еще как. Правда, для этого надо выучить языки программирования. «Си», «Ассемблер», «Си-плюс-плюс»… – и он продолжил сыпать незнакомыми словами, явно рассчитывая, что я испугаюсь и отстану.

Но я не испугался. Языки всегда давались мне поразительно легко. Я ненавидел все школьные предметы, за исключением английского и арабского. Знакомство с другим языком напоминало погружение в сложную игру с ее новыми понятиями, правилами и словами, абсолютно чуждыми для непосвященных. Здесь ты тоже переходил с уровня на уровень и зарабатывал «жизни» – жизни в иной игровой среде. Пожалуй, это единственное, что хоть как-то могло отвлечь меня от компа. И если уж я за месяц научился худо-бедно болтать по-арабски, всего лишь общаясь с рабочими, которые делали ремонт нашего дома, то стоило ли бояться каких-то там языков программирования?

– Покажи мне начало, – сказал я. – Только начало, дальше я сам.

Темпест покачал головой:

– С чего это вдруг я буду тебя учить, Клайв? Уроки стоят денег.

– Сколько?

– Двести за час, – зарядил он, уверенный, что уж теперь-то я оставлю его в покое.

Деньги я взял у родителей, честно объявив, что хочу учиться программированию. Само собой, предки пришли в совершеннейший восторг: наконец-то оболтус решил заняться чем-то путным! Думаю, они согласились бы заплатить и несколько тысяч, но мне хватило двух уроков и списка литературы. Месяц спустя я написал первую игру – кривую, корявую, но свою. В тот год мне только-только исполнилось двенадцать. Так я попал в вундеркинды, хотя на деле всего лишь боролся со скукой. Со скукой, то есть с мыслями и с голосами, которые посягали на мою погремушку, на ее нескончаемый шум, оглушающий голову и заглушающий душу.

Четыре года спустя меня приняли в университет на компьютерные науки. Необходимые для этого баллы аттестата зрелости я, конечно, не заслужил – скорее, мне их выправили, невзирая на постыдную неуспеваемость по всем предметам, кроме языковых. Звание вундеркинда, как заработанный в игре волшебный ключик, открывает многие неприступные пещеры и запертые сундуки. Когда настало время призыва в армию, я остался в академическом резерве – разрабатывать систему распознавания телефонных разговоров, значимых для военной разведки. Это уже было близко к тому, чем занимается Шерут – служба контрразведки и внутренней безопасности, и я не удивился, когда они предложили перейти к ним. Меня интервьюировал массивный наголо обритый человек неопределенного возраста, попросивший называть его «кэптэн Маэр».

– Шерут слегка отстал от нынешней моды, – сказал он. – Начальство думает, что нам пора набрать группу компьютерных фриков вроде тебя. Но лично мне больше нравится, что ты хорошо знаешь язык. Ну-ка, скажи по-арабски: «Я полный идиот и сукин сын, но считаю себя гением».

– На каком диалекте? – уточнил я. – Могу предложить иракский, ливанский, египетский и хевронский. Могу попробовать и на азатском, но там я не слишком силен.

– Выпендриваешься, да? – грустно проговорил кэптэн Маэр. – Ничего-ничего, в Шеруте и не таких обламывали.

Вообще-то я и не думал выпендриваться, ну разве что совсем чуть-чуть. Работа с системой распознавания в самом деле многому меня научила. К тому же в университете я привык к уважительному отношению и не собирался терпеть хамство от незнакомого здоровяка, будь он хоть капитан, хоть фельдмаршал. В конце концов я в Шерут не навязывался – они сами вызвали меня на интервью.

– Да вы просто мастер рекламы потенциального места работы, – сказал я, поднимаясь со стула. – За что отдельное спасибо. Передайте вашему начальству, что я не тот фрик, который подходит для обламывания.

– Подожди. Сядь, – он устало взмахнул рукой. – Извини, парень. Я не спал две ночи подряд. Сам понимаешь, время сейчас такое…

То время наивно полагалось «напряженным»: это был период терактов после соглашений Осло и триумфального возвращения Арафата. Никто тогда и понятия не имел, какое оно в действительности – по-настоящему «напряженное» время. Я сел, подумал и произнес на диалекте сирийских друзов:

– Ты полный идиот и сукин сын, но считаешь себя капитаном.

Кэптэн Маэр рассмеялся.

– Молодец, два ноль в твою пользу. Только «кэптэн» – это не капитанское звание, а что-то типа прозвища. Так у нас принято. Ты вот тоже будешь какой-нибудь «кэптэн». Например, кэптэн…

Мой интервьюер призадумался. Как видно, он не врал насчет бессонных ночей: мозги у него работали туго, с задержкой. Казалось, еще немного – и в комнате