ВОЛЬФЗАНГЕР ВИЛЛИ - БЕСПОЩАДНАЯ БОЙНЯ ВОСТОЧНОГО ФРОНТА Страница 40

Винтовку можно разобрать; она состоит из не­скольких частей. И она может развалиться в зависи­мости от того, как далеко и высоко упадет. При дви­жении на ее частях появляется песок и ржавчина. Стреляет только по определенной траектории. Пе­редняя часть боковой винтовки называется штыком, но это вас уже не должно интересовать, потому что боковой винтовки не существует». Гарри уже не имел желание продолжать настаивать на том, чтобы Вольфзангер обучал солдат.

Столкновение с национал-социализмом прида­ет новое качество работам Вольфзангера. Он про­чувствовал это и хочет непременно использовать этот шанс, удовлетворив наконец свои амбиции. Он постоянно ощущает лимит времени. Хочет еще больше читать и писать. Вольфзангер пока еще со­мневается в своих способностях, но чаще всего его самомнение побеждает. Об одной своей новелле он написал: «Лишь немногие поэты смогли создать что-либо в этом роде на фронте. Может быть, смог бы какой-нибудь молодой поэт? Но кто?» Причем звучание его стихов близко к работам предвоенно­го времени, во всяком случае, не хуже. У Вольфзан­гера, находившегося в центре страшных военных событий, потребность в насмешке, сатире и, при случае, в цинизме растет. Даже если он допускает в своем творчестве жалостные нотки, то все равно в его «все отрицающей душе» остается чувство юмо­ра. Некоторые его поэтические тексты каким-то та­инственным способом воздействуют на читателя, вовсе не напоминая депрессивные письма несчаст­ного молодого человека. Они гораздо более реали­стичны, чем его ранние попытки, которые враща­лись главным образом вокруг его собственного «я». Нечто вроде какого-то блестящего кабаре.

«Задницы дьявола» — так именует Вольфзангер Гитлера и нацистов в одном из своих стихотворе­ний. Он вообще часто выдвигает обвинения против нацистов, поскольку они уже закрепились в его соз­нании:

Мы с пушками, винтовками и саблями

Приносим человечеству большую беду.

Но нам это нравится,

Ведь мы — господа этого мира.

Сегодня государство стало нашим,

А завтра мы завоюем всю землю.

Нами правит клоун, а толпа —

Эта распропагандированная нами скотина

из конюшни

Примкнет к нашему стаду.

Это строки из цикла Вольфзангера «Карна­вал», который он составил в 1942 году. Вилли свои ранее неопубликованные стихотворения подписы­вает псевдонимом Петер Райзер. Так он может от­рицать свое авторство, в случае если циклом заин­тересуется полиция или гестапо. Как никакое дру­гое его произведение, этот цикл демонстрирует его политическое лицо и говорит о том, что рядовой солдат Вольфзангер о преступлениях режима уже давно знал больше, чем большинство немцев поня­ло только после конца войны:

Евреев убивает

Ревущая орда,

Пришедшая в Россию.

Нас связывает кровь

С клоуном,

Ведущим нас...

Мы несем знамена

Арийских предков.

Они идут с нами.

Мы пьем и распутничаем,

Варварские следы

Обозначают наш путь.

Мы бушуем и орем

Среди чужих городов.

И празднуем

С глупыми советниками.

Мы хвастаемся и лжем,

Мы проклинаем и побеждаем,

Мы господствуем надо всем.

Человек — это мускулы,

Его лицо — дутая гримаса.

Он все равно что собака.

Его душа ничтожна,

Но мы творим историю

На одиннадцать тысяч лет вперед.'

Мы сталкиваем государства,

Открыв пути неистовой толпе.

Мы жертвуем собой

И служим, словно скотина,

Богу нашего времени.

Идиоты, рожденные для убийства,

Освященные сатаной.

Гитлер, как «клоун», ведет за собой подстегну­тую орду. И он сам часть этой орды. Это стихотво­рение отражает картину, которая навеяна ветром бушующего вермахта на востоке. Иногда Вольфзан­гер выражается ясно и однозначно, но затем зачер­кивает уже написанное, не в силах выносить то, что сам сочинил. В течение нескольких месяцев ему удалось избежать смерти, но уже осенью 1943 года он пребывает в апатии, идя навстречу своей участи. Подобные тем чувства, которые он отражает в руко­писи, содержатся также и в его письмах к дяде, ко­торый, как он полагает, может больше понять его, чем мать. «Бесконечная война вызывает у меня странные чувства, которые я сам не в состоянии оп­равдать. Я действительно чувствую себя исправным солдатом и как будто бы без труда вступил в гармо­нию с моей участью. Я прекратил защищаться от то­го, что все равно произойдет. Делаю все, чтобы как-то развлечься и найти покой в себе самом (...). Но я предвижу, что весь мой героизм при следующей атаке и ураганном огне лопнет как мыльный пу­зырь». Нужно быть солдатом «не только внутри се­бя, но и снаружи», чтобы жить посередине между смертью и опасностями.

Мысль дезертировать не приходит ему в голову. Такое желание даже не возникает у него в течение более чем двух лет пребывания на фронте. Череду­ются лишь отчаяние и эйфория. Облегчение прино­сит Вольфзангеру лишь очевидная неудача вермах­та. С 1943 года быстрое поражение немецкоязыч­ных стран, захваченных Гитлером, представляется ему единственным шансом продолжения жизни как во внешнем, так и в своем внутреннем мире. В ян­варе 1944 года Вольфзангер пишет: «Это не страх. Никакой воли он подавить не может. Это и не глу­хое, смирившееся отчаяние, а предчувствие, что все наши страдания были напрасными. Однако чем с политической точки зрения эта война будет при­знана бессмысленней (также и для наших противни­ков), тем легче станет мне играть свою роль, так как в этом случае я смогу найти примирение со сво­ей совестью в происходящем конфликте». В конце 1943-го и в начале 1944 года, когда чрезмерное по­требление спиртных напитков уже оставит следы в его письмах, Вольфзангер изобретает новые конст­рукции, чтобы показать себя солдатом хорошей Германии. Национальная гордость ни в коем случае не чужда ему. Также и от чувства превосходства по отношению к славянам он освобождается очень медленно. Вольфзангер пишет: «Я должен еще нау­читься преодолевать некоторые свои предубежде­ния и делать в дальнейшем более справедливые выводы». Он чувствует себя представителем куль­турной нации, наследником молодежных гениев времен бури и натиска. Когда театр его родного го­рода разбомбили, он пишет: «В конце концов не иг­рает особой роли то, что англичане его разрушили, так как тем самым они прекратили распространение искусства, созданного в нездоровый период для на­шего времени». Вольфзангер тщательно разделяет нацизм и германскую нацию. «Поэтому я хочу еще жить для Германии и бороться за нее, — пишет он. — За ту цивилизованную Германию, которая сможет существовать только после ее поражения, после конца гитлеровского периода и поставит страну на то месте в мире, которое ей подобает. Ес­ли я борюсь за свою жизнь, то только потому, что хочу жертвовать собой не для Третьего рейха, а для будущей, свободной Германии. Принимая такое ре­шение, я, как солдат, прячу пока свое лицо под мас­кой, зная, что через какое-то время смогу себя на­звать солдатом цивилизованного государства». Ко­гда он пишет это, то чувствуется, что пока еще не может толком разобраться в своем мировоззрении. И жалуется: «Мне нужно было бы быть по крайней мере правоверным христианином и иметь на небе­сах свою родину».

Друг Вольфзангера Георг подтверждает в од­ном из своих писем, что Вилли, будь его воля, нико­гда не пошел бы воевать с людьми славянской на­циональности. Мысли Вольфзангера постоянно вра­щаются вокруг проблемы собственной вины. Это хорошо видно из его стихотворений. Он рассматри­вает себя как человека, которого лишили свободы своих поступков. Косвенно он сравнивает себя с ло­шадьми, которые дохнут в этой войне миллионам и которым он искренне сочувствует:

Я терпел побои за охапку соломы, Безмолвно и терпеливо выполняя свою работу. Это было на войне, где я с тоской служил. И разве я виноват в ней?

Он прямо-таки умоляет своих противников — в которых не видит врагов, но стреляет в них, — что­бы его лично не относили к участникам этого безу­мия. Многие его стихотворения далеко не безупреч­ны в силу его возможностей по своим языковым данным и стихосложению. Это относится скорее всего к самым интимными текстами, которые он пи­сал. «Каждый ищет возможности для выражения своего отчаяния», — комментирует Вольфзангер свое стремление к рифмоплетству. Многие из его стихов преследуют определенную цель, которая возникает в момент их написания. Для него не так важен результат, как форма изложения. Однако да­же если само стихотворение далеко не совершен­но, его содержание многое говорит о душевном со­стоянии поэта:

Смотри — появился человек, которого ты родила.

Ты любила его, ухаживала за ним из года в год,

Плакала, надеялась, страдала.

А человек, который шагал рядом

И всегда был с тобой, теперь покидает тебя.