Степан Калинин - Размышляя о минувшем Страница 40

В 14 часов наши танкисты были атакованы противником в районе станции Туманово и отошли в Семешкино.

Еще через час на участке Баскаково — Царево — Займище гитлеровцы контратаковали нас пехотой и танками силою до дивизии. Первый удар мы отбили, но в результате второго натиска ретировались на исходные позиции. У нас явно не хватало противотанковых средств Стрелки забрасывали вражеские машины бутылками с горючей жидкостью. Но остановить фашистские танковые колонны мы были не в состоянии. С наступлением темноты бой затих. Подсчитали потери. Они оказались весьма значительными, особенно в людях.

Ночью нас с Лестевым опять вызвали в штаб фронта. Задали нам единственный вопрос: может ли группа продолжать наступательные действия? Мы ответили, что для наступления даже на узком фронте группе необходимо дополнительно иметь, как минимум, два полка артиллерии и еще одну танковую бригаду.

— Артиллерии и танков пока дать не можем, — сказали нам в ответ. — Есть, пожалуй, возможность выделить еще один дивизион «катюш», если вы гарантируете, что ни одна машина не попадет в руки противника.

Такой гарантии мы, разумеется, дать не могли. Для меня и Лестева было ясно, что штаб фронта не располагал достаточными резервами. Прекрасно сознавали мы и то, что предпринимаемые нашей группой атаки представляли собой сугубо местный характер и не могли оказать сколько–нибудь серьезного влияния на изменение тяжелой обстановки, создавшейся на Западном фронте. Но они были необходимы, чтобы изматывать противника, помочь попавшей в районе Вязьмы в окружение группировке советских войск и, наконец, чтобы выиграть время для создания нового рубежа обороны. Как потом я узнал, такие же наступательные действия проводились в те дни и на некоторых других участках. И все же, не зная толком замысла командования, мы полагали, что Военный совет фронта явно переоценивал наши возможности, принимал желаемое за действительное.

Шурша по асфальту колесами, машина стремительно неслась в Кундасово. Д. А. Лестев, обычно веселый, разговорчивый, в этот раз сидел насупившись, не произнося ни слова.

— Что молчите, Дмитрий Александрович? — спросил я.

— Думаю, Степан Андрианович, как нам поднять людей в новое наступление.

— Придется идти в атаку вместе с бойцами.

— Это–то для меня ясно. Но все равно трудно будет. Люди измучены. Я снова поеду к Щербакову, пойду в бой с его отрядом.

— Хорошо, а я буду у полковника Томашевского. Усилю его одним батальоном из тех двух, которые сформированы в Можайске. Другой батальон будет в резерве, в распоряжении полковника Каменского. Если немцы попытаются прорваться в тыл, он задержит их.

Мы сделали все возможное, чтобы утром 13 октября еще раз атаковать вражеские позиции. Но гитлеровцы опередили нас. На рассвете немецкие танки ворвались в деревню Петрецово. Стрелковые подразделения отряда генерал–майора Щербакова вынуждены были в беспорядке отойти в лес. В бой вступила наша танковая бригада. Ей удалось выбить фашистов из Петрецова, восстановить положение. Но о новых атаках, тем более о наступательных действиях с нашей стороны в этот день уже не могло быть речи. Утренний бой расстроил все наши планы, к тому же стоил больших жертв. Немцы тоже понесли немалые потери: наши стрелки и танкисты подбили пять танков и уничтожили не менее двух рот вражеской пехоты.

Когда гул боя в районе Петрецова начал стихать, на командный пункт группы в Кундасово снова приехал К. Е. Ворошилов. Выслушав доклад о только что закончившемся бое, спросил:

— Можете еще держаться?

— Держаться можем, но для наступления нужны новые силы, хотя бы один стрелковый и один артиллерийский полк, — ответил я.

— Хорошо. К вечеру что–нибудь придумаем.

Через несколько минут после отъезда Ворошилова к командному пункту танковой бригады, куда я только что перебрался, подъехала машина, из которой вышел К. К. Рокоссовский.

— Что тут у вас произошло? — спросил Константин Константинович, энергично пожав мне руку.

— Закончили бой, выбили прорвавшиеся в Петрецово немецкие танки и пехоту. Как видите, еле сдерживаем противника, а тут снова приказано наступать. Словом, есть над чем мозгами пошевелить.

— Ничего, теперь, думаю, дело пойдет лучше. Ставкой приняты кое–какие меры. К фронту движутся новые пополнения. А пока, — продолжал Константин Константинович, — вот распоряжение командующего фронтом: сдадите ваши позиции мне, сами поезжайте в штаб. Там, по–моему, вас ждет новое назначение.

Часа через два я был уже в штабе фронта. Мне приказали ехать в Москву, к маршалу Шапошникову.

Резервы наши неисчерпаемы

Начальник Генерального штаба Борис Михайлович Шапошников принял меня вне очереди, заботливо усадил в кресло и начал расспрашивать о последних фронтовых событиях. Общее положение ему, разумеется, было известно. В разговоре со мной он старался выяснить детали, которые далеко не всегда находят отражение в сводках и донесениях. Расспрашивал, почему не удалось наступление на Вязьму, какие силы были в моем распоряжении.

— Так, говорите, обстановка очень сложная? Это верно. Опасность велика. Но все же в Москву фашистов не пустим.

Борис Михайлович устало поднялся из–за стола. С тех пор, как я видел его в последний раз, он заметно постарел. Под глазами отчетливо проступали темные круги — свидетельство бессонных ночей.

— Товарищ маршал, зачем меня вызвали? — не удержался я от мучившего меня вопроса.

— Кажется, поедете в Сибирь. А впрочем, вечером все узнаете.

В 18 часов Борис Михайлович привел меня в Ставку.

Здесь я узнал, что меня направляют представителем Ставки в Сибирь, где формируются двенадцать новых дивизий.

— На вас возлагается ответственность за их подготовку с учетом уже накопленного боевого опыта. Торопить не будем. Когда закончите обучение, вместе с этими дивизиями прибудете на фронт. Дело исключительно ответственное, — сказали мне.

Хотя после утреннего разговора с Шапошниковым это назначение не было для меня неожиданным (правда, я полагал, что поеду в Сибирь в качестве командующего округом), тем не менее в столь тревожное время хотелось быть в центре событий, на фронте.

Выходя из Кремля, подумал: «Что это — недоверие ко мне или действительно так нужно? Может, все правильно? Кто–то должен готовить резервы, передавать войскам фронтовой опыт. Выбор пал на меня. Ну что ж, придется браться за дело».

К тротуару тихо подкатила «эмка».

— Теперь куда, товарищ генерал? — спросил водитель.

— В гостиницу, а оттуда на вокзал. Еду в тыл. Может быть, и вы поедете со мной, товарищ Филин? Вместе будем кочевать.

— Нет, товарищ генерал. Я опять на фронт. Мне, москвичу, в такое время нужно обязательно быть здесь. Лучше смерть под Москвой, чем увидеть врагов в столице.

Поезд неторопливо двигался на восток. Военных пассажиров сравнительно немного. Большинство — рабочие, колхозники. Они ехали на Урал и в Сибирь на эвакуированные заводы. Во время остановок торопились узнать новости с фронта. Почти все передачи по радио в те дни начинались словами: «Отстоим Москву!», «Под Москвой должен начаться разгром немецко–фашистских захватчиков!» В сообщениях с фронтов говорилось о самоотверженности и мужестве войск, защищавших подступы к столице, о личном примере коммунистов и комсомольцев в боях с врагом.

Москву отстаивала вся страна. Навстречу нам непрерывным потоком шли эшелоны с войсками, с оружием, боеприпасами, снаряжением.

В вагоне не прекращались разговоры о том, будто готовится мощный и решительный удар по немецким захватчикам. Никто, разумеется, ничего толком не знал. Чаще всего люди выдавали желаемое за действительное, ссылаясь на рассказы мнимых очевидцев, которые «собственными глазами видели, как много войск сосредоточено к востоку от Москвы».

Слушая все эти пересуды, я снова и снова мысленно возвращался на фронт. С 14 октября завязались упорные бои на волоколамском направлении. Об этом я узнал еще в Москве. В сводке Совинформбюро за 17 октября, которую мне удалось услышать на одной из станций, говорилось о боях на можайском направлении. Думалось: что–то теперь там происходит, удастся ли удержать занимаемые рубежи? Мне было больше, чем моим соседям по вагону, известно о неимоверно тяжелом положении наших войск под Москвой.

Медленно тянулись дни вынужденного бездействия. К концу пути я уже свыкся с мыслью, что руководство подготовкой резервов для фронта — дело не менее ответственное в условиях создавшейся обстановки, нежели непосредственное участие в боях. Вспомнились полные глубокого смысла слова великого Ленина о значении тыла в войне: «Для ведения войны по–настоящему необходим крепкий организованный тыл. Самая лучшая армия, самые преданные делу революции люди будут немедленно истреблены противником, если они не будут в достаточной степени вооружены, снабжены продовольствием, обучены».