Валерий Николаев - Закуси горе луковицей Страница 40

Майор, возмущенно пыхтя, направился к машине. Зоя с Анечкой и вконец обескураженная всем происшедшим Васильева последовали за ним. С трудом залезая в кабину, майор, глядя на Зою, осуждающе произнес:

— Ну, у вас и муженёк.

Она, придержав дверцу, простосердечно сказала ему:

— А мне он нравится. Представьте себе, я горжусь им.

Майор удивленно стрельнул в нее глазами.

— До свиданья.

И захлопнул дверцу. Уазик недовольно фыркнул и уехал.

Васильева поджала губки и нервно дернула плечиком.

— Ну, знаете, Зоя Николаевна, от вашего мужа я этого не ожидала.

— Я тоже. Но по существу он прав. Не в Москву же нам ехать со своими проблемами. Тем более что государство начинается именно здесь: в поселке, в районе. Значит, здесь и нужно учиться ответственности и человечности. Или вы думаете иначе?

Васильева с каким-то мистическим трепетом посмотрела на Зою, задумчиво покивала головой.

— Да, да. До свиданья.

И, подтолкнув Анечку, пошла с ней прочь, унося на лице обнаженную мысль: «Эти Некрасовы — опасные люди. С ними надо держать ухо востро».

На улице стало сыро и холодно. Строительные работы Володя прекратил. Их прогулки стали реже. Последние деньги Некрасовы поистратили на теплую одежду для ребятишек. У Зои уже не было никакой уверенности, что к весне они смогут раздобыть хоть какие-то деньги для продолжения строительства. Но у Володи оптимизма не убавилось. Он не сомневался, что выход будет найден.

Уже вторую неделю шли обложные дожди. С потолка начало капать. Светланка Данилова, принесшая бидончик молока, увидела подставленный под капель таз и рассказала родителям. Ближе к вечеру появился Сергей. Он взял небольшой тюк с остатками рубероида и влез на чердак. Минут через двадцать спустился вниз.

— Ну, как там? — поинтересовался у него Некрасов.

— Больших дыр нет. Трещины в основном и щели во фронтоне. Подоткнул, где можно было. Крышу повело, тут уж ничем не поможешь.

— Я так и думал. Ну, ничего, — махнул рукой Володя. — Скоро заморозки. А течь — еще один аргумент в пользу продолжения стройки.

Вскоре дожди прекратились.

Внезапно приехало семейство Геляевых. В доме все пришло в движение. Мальчишки стали обследовать их жилище, Елена — нянчить малышей, Зоя с бабушкой — накрывать на стол, а мужчины засели за шахматы.

— Осуетились люди, — сетовал отец Анатолий. — Стремление во что бы то ни стало разбогатеть, обедняет души. Но предаваться пьянству или унынию еще пагубнее.

Володя соглашался с ним, но в полемику пока не вступал — он был сосредоточен на игре. Однако это ему не помогло. Растеряв половину фигур, Некрасов уже через двадцать минут получил мат. Они начали расставлять фигуры для новой партии.

— Мы… вот тут вчера посмотрели один фильм, — задумчиво сказал Владимир, — да дело собственно не в нем, а в тенденции нашей творческой элиты буквально все выворачивать наизнанку. Как-то гадко это. Им надо непременно опорочить все славные имена России, плюнуть на каждую святую могилу, перелицевать всю нашу историю. Что ими движет: ненависть, зависть, жадность или глупость?

— Да, — сказал Анатолий. — Все это не похоже на поиск истины, на заботу любящих детей о добром имени своей матушки. Мы ведь не копаемся в характерах своих домочадцев в поисках их несовершенств и дурных привычек? Нет! Мы находим в них хорошее, и за это ценим их. Так же или еще более бережно следует относиться к именам людей, составляющих славу России, и помнить об их беспримерном подвижничестве. А с их грехами Господь уже разобрался.

— Это верно, батюшка. И еще я думаю, как бы ни были велики прегрешения наших знаменитых соотечественников: художников, писателей, поэтов, полководцев, все же результирующая составляющая их жизни — польза, принесенная Родине. За это им и честь. А те, кто сегодня формирует общественное мнение, не могут осознать простой вещи — не всякую правду нужно вытаскивать на свет божий: об одной следует умолчать ради себя, о другой — ради будущего своих детей. Вот о них-то и не думают. А ведь наши дети бред какого-нибудь писаки или пошлые фантазии режиссера могут принять за истину, и потом жить с их установками всю жизнь.

— Да, я этим тоже очень обеспокоен, — сказал Анатолий и вдруг спросил:

— Владимир, ну а как у вас продвигается поиск ответов на религиозные темы?

— Без особого успеха, — ответил он.

— Ну и что там за вопросы? Давайте вместе поразмышляем над ними.

— Что ж. Вот один из них, только не удивляйтесь: он из разряда дискуссионных. Почему христианские церкви живут не по-родственному?

— Я так не думаю, — сказал Геляев. — Просто они разные: у каждой свой характер, свой опыт, свои предпочтения.

— Но это не похоже на обычную размолвку трех сестер, — возразил Володя. — Раз они уже чуть ли не тысячу лет не могут собраться вместе — это ссора и, должен заметить, глубокая. Почему они не помирятся? Ведь это может укрепить семью и даже не утроить ее силу, а умножить многократно.

— Не спорю. Но боюсь, они не готовы к этому. Ведь каждой из сестер придется в чем-то уступить другим. Поступиться своими принципами, традициями, самостоятельностью…

Некрасов, задумчиво потирая пальцем белого ферзя, сказал:

— Когда я чего-то не понимаю, то не могу двигаться дальше. Я должен найти для себя хоть какое-то разумное объяснение. Если для всех христиан Библия — источник веры, то, что может помешать проявлению христианской терпимости и милосердия в отношении друг друга? Конечно, борьба за чистоту веры, за свою паству, за спасение их душ — обязанность каждой церкви. Но чего больше в этом противостоянии: мудрости или фанатизма, святости или корысти?

Анатолий встал со стула, оперся о его спинку и с горечью произнес:

— Кто из нас не думал над этим? Но укрепление веры каждый понимает по-своему. Меня, например, тревожат упадок морали и сокращение верующих на всем пространстве христианского мира. И, безусловно, хотелось бы слияния церквей. Почти два миллиарда христиан… Мощнейшая моральная сила. Представляю, какой стойкий оптимизм могло бы вызвать у населения это событие. Но справиться с той грудой непонимания и противоречий, что накопились между нами, вряд ли кому под силу. Разбирать их — сизифов труд.

— А нужно ли растаскивать эти валуны?..

— Вы предполагаете возможность компромисса?

— Да, батюшка. А разве любовь к Христу не достаточный повод для компромисса?

— Разумеется, достаточный. Но он предполагает взаимные уступки. А значит, нужно будет от чего-то отказываться, и от очень важного. Потому что в религии все важно. Например, в культе православия важны все семь христианских таинств, для католиков значимо особое почитание богоматери, для протестантов — право каждого на собственное толкование Библии, и прочее, прочее.

— Да-да, я понимаю, насколько все это важно для них, — сказал Владимир. — Но давайте в своих рассуждениях сделаем пару шагов назад. На мой взгляд, ситуация вовсе не безнадежная. И расхождения не так уж велики. Я смею предположить, что драматизм столь долгого противостояния церквей состоит в том, что все они совершенно правы в способах проявления любви к Богу, потому что ему угодны любые проявления любви. А не правы церкви-сестры лишь в том, что каждая из них считает собственную практику доказательств этой любви исключительно верной и единственно возможной. Или вы не согласны?

— Если абстрагироваться от всего, то да, согласен, — ответил Анатолий.

А Володя, глядя как-то особенно глубоко, продолжал развивать свою мысль.

— Вот скажите, пожалуйста, почему почти каждый из нас способен правильно истолковать даже мимолетный любящий взгляд, брошенный в нашу сторону, ласковое слово, сказанное нам, легкое прикосновение?

— Язык общения душ всем понятен, — сказал Геляев.

— Вы правы. Мы легко понимаем его. И кто хоть однажды любил глубоко, по-настоящему, тот знает: сила этого чувства зависит не от обстоятельств, обрядов или символов, а лишь от свойств души человека, от его способности любить. Так отчего же наши великодушные, чуткие сестры, ревностно настаивая каждая на своей истине, отказывают Богу в способности самому разобраться в чистоте помыслов молящихся, в искренности их веры? Кроме того, упорствуя в своей правоте, каждая из них, тем самым, утверждает, что две другие ветви христианства бесплодны. А это, как вы понимаете, отнюдь не способствует усилению христианства.

— Владимир, вы меня, право, удивляете.

— Отец Анатолий, здесь нечему удивляться. Однажды я уже размышлял над этим вопросом. А толку — чуть.

— И все-таки к чему-то вы пришли? — спросил Геляев.

Некрасов смущенно улыбнулся.

— Вы случайно не припомните, что явилось причиной войны между Лилипутией и Блефуску у Свифта? — неожиданно спросил он.