Владимир Попов - Сталь и шлак Страница 40

И гордость за партию, по воле которой возникла в безлюдной степи эта крепость обороны, за народ, воздвигший гигант, равного которому не было в мире, за себя — частицу этого великого и могучего народа — вспыхнула в душе Макарова.

15

Макаров подходил к комнате на цыпочках, чтобы не разбудить Елену, но она уже не спала и встретила его на пороге.

— Ну, как Вадимка? — поцеловав жену, спросил Василий Николаевич.

— Хорошо, почти здоров. — Глаза Елены наполнились слезами. Муж задал этот вопрос с такой же тревогой, как некогда спрашивал о сынишке. Это было и радостно и тяжело.

Елене не хотелось подвергать опасности ребенка, поэтому она очень обрадовалась, узнав, что им не придется уезжать из этого города.

— Одно плохо, — сокрушенно вздохнул Василий Николаевич; он кивнул в сторону двери, за которой жили хозяева: — На его место назначили.

Елена очень огорчилась:

— Это так неприятно! Они оба милые люди, тепло нас встретили — и вдруг… нехорошо это получилось.

— Ты знаешь, мне не хочется встречаться с Григорьевым дома сегодня утром. Не сказать — неудобно, сказать — неприятно.

— Ну, тогда сиди тут тихонько и никому не показывайся. Уйдет на работу, тогда будешь умываться.

Но встретиться все же пришлось.

Григорьев постучал в дверь и вошел осторожно, бочком, косясь в сторону детской кроватки — не разбудить бы.

— Спит крепко, — успокоила Елена, подвигая хозяину его собственный стул.

Григорьев сел и поднял на Макарова живые, но уже в легкой сетке морщин глаза.

— Куда назначены? — спросил он без обиняков, будучи твердо уверен, что Василий Николаевич, раз его вызвал сам нарком, поедет на какой-нибудь другой завод; всех прибывших на местный завод Ротов назначал сам.

Григорьевы уже успели привыкнуть к Макаровым и проявляли самое сердечное внимание к этим людям, только что пережившим такое страшное горе.

— До весны никуда вас с Вадимкой не отпустим, — говорила гостеприимная хозяйка квартиры Елене, опасавшейся тягот нового путешествия, — судьбу два раза не испытывают. Вот потеплеет, тогда поедете к мужу в какой-нибудь Закамск или Уфалей.

Встретив любопытный и даже немного сочувственный взгляд Григорьева, Василий Николаевич смутился, хотел что-то рассказать, но кончил тем, что достал приказ и положил на стол.

Григорьев прочел его и побледнел. Рука, державшая листок бумаги, не опускалась, но глаза смотрели мимо написанного. Потом он положил приказ и удалился осторожно, бочком, так же как и вошел.

Василий Николаевич беспомощно развел руками.

Главного инженера завода в кабинете не оказалось — он обычно целый день проводил в цехах и появлялся у себя только к вечеру.

Макаров прошел в приемную директора и протянул секретарю приказ о своем назначении.

— Не примет вас директор, — сказал секретарь, возвращая приказ.

— А вы доложите.

— И докладывать не буду.

— У него кто-нибудь есть?

— Нет никого, но сейчас он вас не примет.

Это было неожиданно: всюду вновь назначенного начальника цеха сразу же принимали и директор и главный инженер.

Макаров спустился в первый этаж. В вестибюле к нему радостно бросился какой-то хромой старик в огромном тулупе, с нелепыми рукавами, свисавшими ниже кончиков пальцев. Вглядевшись в его безбровое и безусое лицо, Василий Николаевич с трудом узнал Дмитрюка. Вслед за Дмитрюком подошли веселый, как всегда, Никитенко и Василий Бурой с опаленным чубом, выбившимся из-под лихо надвинутой кепки.

Поздоровались. Макаров начал расспрашивать, как они устроились.

Дмитрюк только махнул рукавом тулупа:

— Меня, Василий Николаевич, совсем на завод не пускают. Стар, говорят, стал. Сторожем хотят устроить, склады с картошкой караулить. Шатилова за первого подручного взяли, Никитенко и Бурого хотели за вторых поставить. Вот и ходим. Начальства нашего нет. Прокатчики, доменщики, те кое-как поустроились, а мы… мы вас ждем.

— Я же все-таки сталевар, — с обидой в голосе сказал Никитенко, — и вдруг за второго подручного. Чего это я на две ступеньки ниже буду спускаться?

Макаров улыбнулся, что еще больше обидело Никитенко.

— А я — главный инженер — тоже, по-твоему, не должен идти работать начальником цеха?

Никитенко промолчал.

— Ну вот что, хлопцы, время сейчас не такое, чтобы его терять зря, — укоризненно сказал Макаров, — идите в отдел кадров и поступайте во второй мартен. И работать начинайте, где поставят. Я цех приму, разберусь. Много не обещаю, продвигать буду сообразно тому, кто как себя покажет. Лучше сработаете, чем здешние, — буду вас ставить на их места, хуже — на меня не пеняйте. Ясно?

— Это правильно, нельзя же всех здешних побоку, мы это понимаем, — согласился Бурой, — а бездельничать, и правда, совестно.

— Оно верно, что совестно. Ты, Вася, потоптался часа три в очереди за пивом, вот и замучили тебя не то совесть, не то мороз. — Никитенко, как всегда, язвил, но к этому привыкли и не обижались.

Дмитрюк стоял по-прежнему скучный.

— Ты, дед, подожди денек-другой, на тебя требование особо придется выписать. А чтобы не скучал, заходи к внучку, — успокоил его Макаров.

Василий Николаевич вошел в цех и остановился на пороге. Он работал на таких же печах в Макеевке, и его не удивили ни печи, огромные, как дома, ни завалочные машины, тяжелые и такие же быстрые, как паровозы, пи огромная высота здания. Но в макеевском цехе было шесть печей, а здесь тринадцать, и растянулись они на полкилометра. Такого грандиозного зрелища ему не доводилось видеть на юге. Впрочем, цех отличался от южного не только размерами. Порядка здесь было меньше. Василий Николаевич прошел за печи и взглянул на разливочный пролет.

«Было так или стало так? Если стало, то полбеды; если всегда было, то это хуже». Макаров по опыту знал, с каким трудом ломаются старые традиции. Можно снести старый цех, построить новый, но люди, как правило, норовят перенести и в новый традиции старого.

Цех № 2, который начинался с седьмой печи, произвел на него гораздо лучшее впечатление. Григорьев был хорошим хозяином, и на рабочей площадке поддерживалась безупречная чистота. Но второй цех работал хуже, чем первый.

Григорьева нигде не было видно. Макаров в душе был рад этому: можно осматривать печи без стеснения. Сталевары охотно вступали в беседу с ним, — они уже привыкли к тому, что цех постоянно посещают новые люди. Многие эвакуированные инженеры-производственники, получив работу в отделах заводоуправления, очень часто появлялись в цехе. Все они испытывали одно и то же непреодолимое чувство — тоску по металлу.

Первые три печи работали горячо, десятая — хуже, последние три — совсем плохо. Макаров понял это, не посмотрев в гляделку. Тускло-розовый отблеск на плитах площадки свидетельствовал о том, что печи идут холодно.

— Почему мало газа держите? — спросил Макаров у сталевара тринадцатой печи.

Тот усмехнулся с видом превосходства:

— А вы попробуйте, дайте больше. Задвижка открыта до отказа. Мало газа, живем на голодном пайке.

Василий Николаевич заглянул в печь. Газ вяло поступал из пролета. Плохо организованный факел пламени болтался в рабочем пространстве и рассеивался во все стороны.

Макаров одну за другой осмотрел доски с записями и нахмурился: начиная с девятой печи, продолжительность плавок недопустимо возрастала. В Свердловске и по дороге сюда он думал, что для увеличения выплавки стали на первых порах придется взяться за организацию производства, за мобилизацию людей и сразу на этом получить дополнительные сотни тонн. На всю жизнь запомнились однажды слышанные слова: «Порой бывает нужно сделать немногое, чтобы получить большие результаты», — и он всегда в первую очередь пытался найти это важное и решающее «немногое». А тут сразу вставал серьезнейший технический вопрос — недостаток коксовального газа в общем балансе завода. Немногого мог добиться Григорьев при таком положении вещей.

Дать миллион тонн металла! Впервые услышав эту цифру, Макаров понял, как трудно этого достигнуть. Но там, в кабинете наркома, задача все-таки казалась ему менее сложной, чем здесь, на месте. Не задерживаясь больше в цехе, он пошел к коксохимическому заводу, расположение которого заметил еще утром, любуясь с холма открывшейся перед ним панорамой.

Завод в Донбассе, где работал Макаров, был построен в старые времена акционерным обществом не так, как было нужно, а так, как это было выгодно акционерам. Впоследствии, разумеется, достраивались многочисленные цехи. Но все это не шло ни в какое сравнение с тем, что представлял собой новый грандиозный завод — детище первых пятилеток. Макарова восхищали простор и разумная планировка. Между цехами были большие площади, усаженные деревьями, обнесенные затейливыми оградами. Сквозь снег проступали очертания цветочных клумб. «Завод-парк», — подумал Макаров, когда представил себе, как будут выглядеть эти площадки через несколько лет.