Александр Каневский - Впереди разведка шла Страница 40

Вперед поползли саперы со щупами. Затем пошли в ход кусачки — резали колючую проволоку.

Я, Ситников, Багаев, Аверьянов, Паргалава, Шуваев, Сафонов следовали за саперами, пригибаясь, взбирались на крутой скос. Посмотрел на циферблат — у немцев скоро смена часовых на огневых точках. Надо спешить!

С рассветом внимание часовых обычно притупляется. Нервное напряжение тревожной ночи, когда каждый шорох, каждая тень обретают грозный, пугающий смысл, требует разрядки. Наступает реакция. Утренний холод заставляет ежиться, вызывает желание поглубже втянуть голову в поднятый воротник, вздремнуть. Тут-то фрица и нужно брать за шкирку.

Идти стало трудней — песок то и дело осыпался.

Наконец все наверху.

Залегли.

Как-то неестественно близко раздались голоса перекликающихся часовых. Поползли — и прямо перед нами оказалась ячейка с торчащим пулеметным стволом. Спиной к разведчикам около куста с черными, похожими на проволоку, ветками стоял часовой. Что-то мурлыкал в предвкушении скорой смены, когда можно будет завалиться в теплый блиндаж...

Я махнул рукой: Ситников с Паргалавой подмяли под себя фрица, плотно закрыли рот.

Ползком! Только ползком! Внезапность должна быть полной. В этом — успех.

То, что случилось через минуту, могло стоить нам жизни: Паргалава задел скрытую от глаз сигнальную проволоку.

— Вас ист лес, Вольфганг?* — окликнули с соседнего поста, и прямо на нас настильной траекторией полетела ракета.

* Что такое, Вольфганг? (нем.)

Раздались тревожные выстрелы. Но немцы еще не знали, с какой стороны их настигла опасность, стали стрелять вслепую.

Несколько солдат устремились прямо на разведчиков. Поняв, что раскрыты, мы в упор срезали бегущих. Через минуту стало светло как днем. Заще.лкали выстрелы, затарахтели пулеметы. Сзади квакнули по-жабьи мины, засвистели осколки. Все ниже и ниже над головами перекрещивались и сталкивались бусинки трассирующих пуль.

Мы прижались к горячему песку прямо перед траншеей. Чуть дальше — зев блиндажа.

— Вот вам! — я швырнул под бревенчатый козырек противотанковую гранату и сразу же поднял людей, предварительно приказав радисту передать в штаб сигнал о начале демонстративной атаки.

По траншее бежали гитлеровцы, натыкались друг на друга, звякали оружием, касками, пеналами противогазов. Стали выскакивать на бруствер.

Многовато куроедов, но — была не была! Бросились врукопашную...

Начался тот жестокий, злобный бой, яростная короткая схватка, успех которой решают смелость, умение каждого вести поединок самостоятельно, в одиночку. А разведчики это умели: в дело пошли приклады, финки, кулаки...

В сплетении человеческих тел с хрипом и руганью крушил направо и налево наседающих гитлеровцев Багаев. Он оторвал от земли распаренного дюжего ефрейтора в расстегнутой шинели и швырнул его, как куль, прямо на штык второго фашиста.

Коршуном налетел на орущего офицера Ситников, но его сбили с ног. Семен все же дотянулся до немца, схватил за щиколотки, рванул на себя и подмял.

Длиннорукий Нико Паргалава что-то кричал по-грузински, работая кинжалом. На него бросился плечистый, по-спортивному поджарый детина в каске, съехавшей на глаза. Набычился, хотел штыком достать разведчика, но тот сумел оттолкнуть направленное в грудь лезвие, вогнал кинжал в живот врага.

Как-то неестественно споткнулся Аверьянов. Убит? Ранен?.. На него в исступленной злобе кинулся молодой горбоносый гитлеровец, сомкнул пальцы у Аверьянова на горле. Михаил коленом саданул в пах немца, ослабил его хватку и стряхнул с себя. Рядом валялась каска — ею он со всей силы хряснул по голове горбоносого. Тот со стоном откинулся на спину...

У меня сломалось ложе автомата. Под руку подвернулся тяжелый МГ. Отбежав чуть назад, я стебанул очередью по тем гитлеровцам, которые выскакивали из траншеи на подмогу своим. Почти кинжальные очереди точно находили цель...

Гитлеровцев было гораздо больше, но они явно растерялись. Эта растерянность превратилась в панику, как только несколько выше по течению реки левый берег взорвался, огласился грохотом одновременно ударивших батарей. В воздухе засвистели и завизжали снаряды. Проснулась и зарычала вражеская артиллерия. Словно невидимые световые телеграфы начали слать в ночь свои точки-тире: пунктиры трассирующих пуль, огненные полоски мин.

Весь Днепр покрылся кроваво-красными отсветами разрывов. Огонь с правого берега стал еще плотнее, когда гитлеровцы обнаружили вереницу лодок. «Ага, клюнули фрицы на приманку с чучелами!» Я хлопнул по плечу радиста Литвина и приказал:

— Передавай, Афанасьич, открытым текстом: «Зацепились за плацдарм. Удерживаем...»

А к нам уже бежали десантники из лодок прикрытия. Размашисто приближался Алешин, сзади семенили Срибный, Дорошенко, Иваника...

Мы прочесали траншею, ударили в спину немцам, которые улепетывали в сторону Качкаровки.

Один гитлеровец присел и прямо в меня бросил ручную гранату. Я знал — она взрывается через пять-шесть секунд. Реакция опередила мысль — перехватив в воздухе деревянную рукоятку, швырнул гранату вслед убегавшему немцу. После взрыва тот стал петлять, прихрамывая. Я посмотрел под ноги, подумал: «Если бы наша «лимонка» — конец».

Меня окружили разведчики. Все, слава богу, живы, но глаза у ребят запали, лица покрылись потом, грязью. К тому же есть раненые. Припадает на правую ногу Аверьянов.

— Володя, посмотри,— попросил Срибного. Лейтенант разрезал Аверьянову стеганую штанину.

Ниже бедра — ножевая рана.

Фельдшер достал из сумки индивидуальный пакет, пузырек с йодом. Смочил, забинтовал.

Спросил:

— Говоришь — можешь плясать?

— Угу!

— Так вот, сиди в укрытии, а при подходе наших пляши к сестричкам.

Аверьянов обиженно скривился, но понял, что перечить лейтенанту бесполезно.

Оценив обстановку, я пришел к выводу: брать Качкаровку в лоб — дело гиблое. Нас там только и ждут.

Быстро собрал разведчиков, объяснил, что к чему. Времени в обрез. Нужно обходить село с тыла, и быстро. Побежали. С каждым шагом становилось все труднее и труднее: пот струился по лицу, солеными каплями сползал в уголки губ. Во рту пересохло, одежда пластырем прилипла к телу. Разведчики сопят, кашляют, плюются... Усталость валила с ног, но я подбадривал людей:

— Веселее, хлопцы... Главное — не дать фрицам опомниться.

Качкаровка уже близко. Село прилепилось над грязно-желтым скатом берега. Справа возвышалась церковь... Алешин недовольно поморщился, понимал: нужно быть дураком, чтобы не посадить там наблюдателя или не поставить пулемет. Подпустят поближе, и не успеешь даже богу помолиться...

Мы залегли в бурьянах, немного отдышались, и я приказал Федору Ермолаеву обследовать церковный двор и здание.

Вернувшись, он доложил обстановку: двор пуст, в здании — никого. Но на площадке звонницы немцы все-таки были. Об этом свидетельствовали россыпь свежих гильз, промасленные тряпки, окурки...

Лихорадочно пульсировала мысль. О том, что гитлеровцы драпанули из села, и речи быть не могло. Только бы не напороться на засаду! Вскоре всякие сомнения на счет пребывания противника в Качкаровке окончательно развеялись: отчетливо послышалось урчание мотора, над притихшим селом расцветились одна за другой красные ракеты.

Действовать нужно немедленно: решительно атаковать немца, ошеломить его натиском, создать впечатление, что не двадцать — двести человек против него.

Медленно занималось утро. Воздух светлел, отчетливо стали вырисовываться отдаленные предметы: хаты, деревья, столбы...

Молча, действуя одними жестами, я расставил людей за каменным забором.

Три немца шли наискосок через узкую улицу. Я перемахнул забор, длинной очередью преградил им дорогу. Двое упали сразу, третий укрылся за телами убитых, намереваясь открыть огонь. Пришлось кончить и этого.

Из-за хат выскочило еще несколько гитлеровцев — и этих забросали гранатами. Не останавливаясь, побежали вниз, к центру села. Просторное здание, открывшееся впереди, оказалось школой.

Откуда-то сбоку по нам ударил пулемет. Залегли. Ситников, моментально оценив ситуацию, нырнул в огороды. Подкравшись незаметно к пулеметному расчету, забросал его гранатами.

— Впере-е-ед, ребята! — крикнул я и, петляя в кустарнике, добежал до школьного двора. По ходу выпустил зеленую и красную ракеты — сигнал нашим минометчикам.

Немцы суматошно носились по двору, пытались отстреливаться.

Рядом со мной пыхтел Багаев. Николай подбросил на ладони «лимонку», для чего-то понюхал ее и гаркнул:

— Ну, поехали!.. Угостим фрица лимонадом.

Он сорвал чеку предохранителя и далеко зашвырнул гранату. Затем вторую, третью... Двор школы вспыхнул взрывами.