Максим Михайлов - Мы все - осетины Страница 40

Но это я что-то отвлекся. В общем с уборкой у меня получилось довольно-таки быстро. Раз, два — и все лишнее, за что цеплялся взгляд засунуто в спальню, распихано под кровать и по углам на длительное хранение. Подозреваю, что если мне вдруг понадобится потом, какая-нибудь из этих вещей, то я ни за что ее не найду, больше того, даже не вспомню, что у меня такая в принципе где-то есть. Вот она истинная цена материальных благ за которыми мы так любим гоняться. Как это ни странно, половину всех наших вещей обычно составляют те, которые в принципе нам не нужны, а другую те, без которых мы вполне можем обойтись.

Короче, без четверти три, я уже переминался с ноги на ногу прислонившись к фонарному столбу напротив выхода из метро, начищенный и наглаженный, благоухающий одеколоном и с красной розой в зубах. Ну, это я так просто ляпнул, для красоты, роза-то, конечно, была у меня в руке. Не танго же мы танцевать собрались. Хотя с Луизой я с удовольствием станцевал бы, хотя и не пробовал никогда, но вдруг бы, вот так вот, само собой получилось, а? Здорово вышло бы! Только представьте себе эту картину, я в строгом черном смокинге и ослепительно белой рубашке из тончайшего шелка, она в алом платье с умопомрачительным декольте и разрезом вдоль бедра почти до самого пояса. Пластичные отточенные движения, горящие страстью взгляды, терпкий стебель переходящего из губ в губы цветка, метущиеся пламенем пожара складки алого платья вокруг отстранено холодной, но в любой момент готовой взорваться изнутри пылким жаром фигуры в смокинге… Ах как это красиво, как романтично и как несбыточно!

— Здравствуйте, Андрей, — голос прозвучал над самым ухом, заставив меня вздрогнуть и открыть глаза. — Я вам не помешала?

Три раза черт! Ну что я за неувязанный обалдуй, надо же было так замечтаться, чтобы пропустить момент ее появления. Луиза смотрела на меня в упор, в глазах прыгали веселые чертики, уголки губ подрагивали, еле сдерживаясь, готовые растянуться в улыбку.

— Нет, нет, что вы… — жалко забормотал я, совершенно растерявшись и не зная, куда деть руки. — Нет, конечно нет! Ой, простите, я забыл поздороваться. Здравствуйте, Луиза!

Теперь она уже откровенно улыбалась глядя на мою неловкость.

— Давайте я подержу это, а то вам мешает…

Она протянула раскрытую ладонь, и только тут я вспомнил, про зажатую в руке розу. Блин, ну нет слов, батенька! Ну вы и лузер!

— Это, собственно, вам, — невольно краснея и опуская под ее внимательным взглядом глаза, еле выдавил я. — Женщинам принято дарить цветы, вот я и подумал…

Я еще что-то жалкое лепетал, то ли оправдываясь, то ли что-то объясняя. Но она меня в этот момент уже не слушала. С истинно королевским достоинством приняв от меня цветок Луиза, поднесла его к лицу, рассматривала задумчиво складки полураспустившегося бутона, вдыхала его запах.

— Спасибо, — просто произнесла она. — Мне очень давно не дарили цветов…

В голосе слышалась неприкрытая тоска, и я тут же не сходя с места пообещал себе, что в следующий раз обязательно куплю ей самый роскошный букет, какой только смогу найти, чего бы мне это не стоило.

— Ну что, пойдемте? — мимолетное облачко печали слетело с ее лица будто согнанное дуновением легкого летнего ветерка, и в глазах снова мелькнули знакомые веселые искры. — Или так и будем здесь стоять посреди улицы?

Только сейчас я заметил, что мы остановились прямо перед выходом из метро, и людской поток обтекает нас со всех сторон. Она уверенным и привычным жестом взяла меня под руку, на мгновение обдав пронзительным ароматом каких-то незнакомых мне горных трав, чистого воздуха и настоящей природной свежести, какой не сыщешь в загазованном большом городе. Ее точеные пальчики легонько сжали мой локоть и от этой близости ее тела, от брошенной мне в лицо озорным сквозняком шаловливой прядки волос, мне вдруг нестерпимо захотелось петь, кричать во все горло, чтобы нас видели все. Чтобы смотрели и завидовали мне, рядом с которым идет такая прекрасная, такая чудесная девушка. Я был восторжен, как прыщавый юнец на первом свидании, близость женщины просто пьянила меня, кружила мне голову. Мы шли вдоль запруженного спешащими по своим делам людьми Комсомольского проспекта, и я глупо и счастливо улыбался всем встречным, искренне желая подарить им хоть маленький кусочек владевшего сейчас мною счастья.

Всю дорогу я прямо-таки летел, как на крыльях, подхваченный легким прохладным ветерком, окутанный волной ее запаха, завороженный мелодичным звучанием ее голоса, плененный и очарованный ее вниманием ко мне. Я искренне желал в тот момент, чтобы мой дом располагался где-нибудь на другом конце земли, и эта дорога никогда не кончалось. Мне хотелось вот так вот идти с ней вдвоем целую вечность, позабыв обо всем, отринув от себя весь этот суетный мир. Это ли не счастье? Она смеялась, кажется, снова подшучивала надо мной, а я отвечал невпопад на ее бесконечные подначки и глупо улыбался во весь рот искренней мальчишеской улыбкой. Так, как не улыбался никогда и никому с самого детства.

Увы, но от станции метро до моего дома всего несколько кварталов, пятнадцать минут неспешным прогулочным шагом. Для меня они пролетели, как один миг.

Поднявшись в квартиру Луиза как-то вдруг отстранилась, стала собранной и деловитой, во взгляде ее сквозила легкая настороженность. Все-таки она до конца мне не доверяла и внутренне ожидала сейчас любой пакости. Может у нее и баллончик с перцовой вытяжкой где-нибудь под рукой припрятан? Эта мысль меня рассмешила, и я не сдержавшись хихикнул, прикрывая ладонью рот. Она посмотрела на меня недоуменно, чем вызвала новый приступ смеха. Потом девушка и сама улыбнулась, сначала робко, непонимающе, а потом все более тепло и солнечно. Вот дурацкая сцена! Мы стояли друг против друга посреди большой комнаты и смеялись, причем спроси любого из нас в тот момент над чем он так хохочет, ни один не смог бы ответить ничего вразумительного. Просто нам было хорошо. От того, что за окнами впервые, после долгого перерыва, снова по-настоящему летний, солнечный день. От того, что мы молоды и беззаботны. От того, что вся жизнь еще впереди, и в ней столько радостного и неизведанного, приятных сюрпризов и подарков судьбы. А главное, оттого, что сейчас мы рядом, и это просто здорово. Отсмеявшись, она глянула на меня хитро склонив голову к плечу.

— Ну, маэстро, вы так и будете хохотать, или все-таки приступим к работе.

— Приступим, — решительно кивнул я. — Вот только, пожалуйста, перестаньте ко мне обращаться на «вы», ненавижу, когда обо мне говорят во множественном числе.

Она на секунду задумалась, не смогла сразу сообразить, потом легко кивнула:

— Хорошо, если Вы не заставите меня для этого пить на брудершафт.

— Ты не заставишь, — поправил я ее с нажимом. — А в чем проблема? Что Вы имеете против брудершафта.

— Совсем не пью спиртного, — скорчила она уморительную гримаску, а потом, насладившись моим удивлением, добавила совершенно серьезно: — В это время дня…

— Ну да, и еще из мелкой посуды, — понимающе кивнул я головой.

— Фу, что может быть ужаснее мелкой посуды, — она снова демонстративно скривила губки. — Так когда же мы начнем работать над картиной? Куда мне встать, или сесть?

— Ах да, картина! Конечно, же!

Я засуетился, устанавливая прямо перед мольбертом специально перетащенное сюда из спальни мягкое кресло.

— Вот, садитесь сюда, пожалуй. А там посмотрим…

Она с царственным величием опустилась на предложенное место, значительно посмотрев мне в лицо.

— Так хорошо?

— Изумительно, просто изумительно, — пропел я устраиваясь за мольбертом. — Вот только Ваше лицо…

— Лицо, а что с ним?

— Прошу Вас, верните на него обычное выражение, прекратите изображать снежную королеву…

— Но я думала…

Кажется она немного обиделась, это отчетливо прозвучало в ее голосе, и я тут же поспешил перебить ее, рассыпавшись в объяснениях и комплиментах:

— Поверьте мне, Вы прекрасны. Причем прекрасны особой, естественной красотой, не надо портить ее никакой нарочитостью, не надо ничего изображать, не надо актерской игры… Этим Вы сделаете только хуже. Вам не надо пытаться выглядеть лучше, чем есть, Вы и так само совершенство…

— Ну вот, Вы опять смущаете бедную провинциалку, коварный, — притворно потупилась она, очаровательно закусив нижнюю губку. — Кстати, раз уж мы перешли на «ты», почему Вы продолжаете мне все время «выкать»?

— Хорошо, не буду, — легко согласился я.

По тону сказанного я уже сообразил, что прощен и полностью реабилитирован в ее глазах.

— Вот. Замрите вот так, с этого ракурса Вы просто божественны!

— Ты!

— Что?

— Ты просто божественна.

— Ты просто божественна, — послушно повторил я, лихорадочными штрихами набрасывая контуры ее лица, стараясь не упустить этот гордый поворот головы, точно передать устремленный вдаль взгляд, одухотворенно горящее лицо…