Тимофей Чернов - В те дни на Востоке Страница 41

— А вы Троцкого не встречали? Говорят, он был мировым оратором.

— Нет, не встречал. Мне лично больше импонирует Адольф Гитлер. Его железная логика, зажигающий душу темперамент покоряют любую аудиторию.

Через два месяца вышла небольшая книжка. Известный харбинский художник Руф украсил ее заставками, рисунками, яркой обложкой.

Иван чувствовал себя героем. Ему выплатили повышенный гонорар. Он приоделся, снял комнату в указанной японцами квартире.

— Оказывается, на писанине можно деньги зарабатывать! — удивился Кутищев. — А что, если тебе еще что-нибудь состряпать! Только покрупнее, чтобы больше валюты получить.

— Покрупнее, Аркаша, надо много пахать. А у меня зад острый, а голова тупая.

— Ничего, Ваня, помогут. Теперь у тебя слава. И японцы стали иначе относиться. Даже «Обрубок» вчера раскланялся. «Господин Померанцев, вы есть хороший журналист». А когда-то говорил: «Нам не нужны таланты, нам нужны послушные».

«Да-а, неплохо бы что-нибудь еще сотворить», — подумал Иван. Родзаевский как-то говорил ему, что военная миссия получает советские книги, журналы и газеты. И у него возникла мысль — переделать что-нибудь на свой лад и издать. Никто здесь об этом не узнает.

Он поделился своим соображением с Родзаевский, попросил достать несколько советских книг.

Вождь был доволен такой изобретательностью Померанцева, обещал с кем-то из японцев поговорить.

Вскоре Ивана вызвали в военную миссию к самому начальнику. Дои неплохо говорил по-русски, но, по существовавшему этикету, редко разговаривал с русскими без переводчика. В беседе с Померанцевым он изменил этому правилу.

— В России вы что-нибудь публиковали? — Голос у Дои тихий, хрипловатый. А глаза сверлящие, пронизывающие. Померанцеву казалось, что этот человек читает его мысли.

— Да, кое-что печатал в военных газетах, — солгал Иван.

— А что думаете показать в новой книге? Померанцев и сам еще толком не знал, что будет показывать, но был уверен, что японцы одобрят любой замысел, лишь бы против коммунистов.

— Покажу, Дои-сан, обреченность советского государства. Что народ недоволен большевиками и ждет избавления от них с Востока.

Замысел Ивана совпадал с желанием «сынов солнца». Дои взял его на службу в военную миссию. Померанцеву был назначен высокий оклад. Его прикрепили к военному кооперативу, где по карточкам отпускались лучшие продукты. Военная миссия располагала богатой библиотекой. Для Ивана создали все условия, только знай работай.

В комнате, где он сидел, было три стола. Один из них занимал капитан Асакура, всегда улыбчивый и учтивый, но весьма жестокий. Осуществляя контроль за русским радиовещанием, он, как и все японские чины, относился к своим обязанностям с исключительной педантичностью. И если кто допускал отклонения от текста, того он сурово карал. Померанцеву рассказывали, как во время радиопередачи русский диктор оговорился. Нужно было прочитать: «Входящие в Сайгон ниппонские войска население встречало весьма радушно», а диктор сказал: «равнодушно». Асакура сообщил об этом в жандармерию. После передачи диктора арестовали, и больше его никто не видел.

Иван побаивался Асакуру, лишний раз не заводил с ним разговор. Он больше тяготел к высокому светловолосому поручику Ямадзи. Этот человек не был японцем и оказался среди них волею нелепых обстоятельств. Во время оккупации Приморья офицер Ямадзи женился на русской женщине мадам Шестериной, муж которой где-то сражался за Советскую Республику. Когда японцев изгнали из Владивостока, Ямадзи увез Шестерину с трехлетним сыном в свою страну. Там Вася окончил гимназию, затем отчим определил его в разведшколу в Токио. Василий был хорошо подготовлен, владел русским и японским языками. Его направили служить в Маньчжурию, в Харбинскую военную миссию.

Таким назначением он был очень доволен. С детства мечтал увидеть Россию, о которой ему рассказывала мать. И хотя Харбин не был Россией, в нем жило много русских. Работая в военной миссии газетным цензором, он близко соприкасался с ними, обогатил язык, познал их нравы и обычаи. В скрытной душе его зрела неприязнь к японцам. В детстве ему немало пришлось перенести насмешек от сверстников за свой высокий рост, русые волосы, белый цвет лица. Друзей у Васи не было. Он рос замкнутым, одиноким. Теперь у него теплилась надежда на поражение Японии в будущей войне с Россией. Тогда он может обрести родину. Но для этого нужно было сделать для нее что-то доброе, за что его могли бы оценить. А что именно, он не знал.

Однажды, просматривая советские газеты, он нашел среди награжденных командиров фамилию Леонида Ивановича Шестерина. Возможно, то был однофамилец, но Василий внушил себе, что это родной отец, оставшийся до сих пор в живых. Теперь у него неприязнь перешла в ненависть ко всему японскому: к языку, к обычаям, к людям. Возникло острое желание сблизиться с русскими. До сих пор отношения с ними были чисто официальные. И русские при нем не высказывали сокровенных дум. Василию хотелось открыть свое истинное лицо. Но кому? Среди русских было много таких, которые лакейски служили японцам. Только о заместителе начальника одного из отделов БРЭМ Перовском он не мог сказать этого. Виктор Иванович не выслуживался перед японцами, держался с достоинством, знал себе цену: Василий иногда бывал с ним более откровенным, чем с другими.

Как-то в конце рабочего дня Перовский зашел к Ямадзи по делам службы. В кабинете, кроме них, никого не было. Завязалась непринужденная беседа. Василий коснулся будущей войны с Россией, которая была предметом его бесконечных раздумий.

— Мне кажется, Японии не одолеть Россию. С Китаем не разделались, а тут еще ввязались с Америкой. Где же взять столько сил? А вы как считаете, Виктор Иванович?

Перовский не знал, что ответить. Может, его испытывают? Ведь японские офицеры коварны: на словах у них одно, а на деле — другое.

— Ямадзи-сан, я не военный, чтобы судить о таких вещах. Видимо, генеральный штаб рассчитывает на свои силы.

«Не доверяет, боится меня», — подумал Василий.

— Виктор Иванович, давайте будем близкими товарищами. Зовите меня Василием Леонидовичем и не считайте своим потенциальным врагом. Не скрою, до сих пор я был таким. Когда вы спросили, почему я, русский, оказался в Японии, я сказал вам неправду. Теперь хочу иметь друга, говорить с ним откровенно.

И поведал о том, как попал в Японию.

Перовский сначала слушал с недоверием, но когда Василий рассказал об отце, показал советскую газету, сомнения в искренности Василия исчезли. Вот, оказывается, каков он, этот молчаливый недоступный «русский самурай!» Как долго скрывал свою душу от соотечественников!

— Теперь мне часто грезится Россия и встреча с родным отцом. Но ведь я ему враг.

Как радовался Перовский, что перед ним сидел тот человек, который нужен был его товарищам по подпольной борьбе! А может, он признается ему не первому?

— Благодарю вас, Василий Леонидович, за такое откровение. Только чем я заслужил его у вас? Или я не первый?

— Нет, дорогой Виктор Иванович, вы первый. К вам я давно присматривался. И, надеюсь, не ошибся, вверив свою судьбу. Впрочем, большого риска с моей стороны тут нет. Если бы вы вздумали сообщить о нашем разговоре, вам бы не поверили, посчитали за клевету.

— Предавать друзей, разумеется, не в моем характере, — сказал Перовский. — Ваши мечты о родине и о встрече с отцом мне очень близки и понятны. Но ведь мечты, Василий Леонидович, сбываются только тогда, когда идут им навстречу.

— Если бы знать, что они сбудутся, Виктор Иванович, я пошел бы хоть на край света…

Спустя некоторое время Василию было предложено небольшое задание. Он охотно выполнил его. Так Ямадзи-Шестерин стал передавать сведения, касающиеся подготовки японского командования к войне с Россией..

Когда Померанцев пришел в военную миссию, ему хотелось сблизиться с белым японцем. Иван старался вызвать его на откровенный разговор, заинтересовать какой-нибудь присказкой, анекдотом из жизни в России. Но Василий холодно отнесся к нему, презирая изменника.

— Вы же русский. Почему вас не интересует Россия? — домогался Иван.

— Я вырос в Японии, и Россия меня интересует лишь как военный объект.

«Бесчувственный самурай! Ничем его не проймешь».

После работы Померанцев предложил Ямадзи заглянуть в ресторан, поговорить за рюмкой коньяка. Василий сказал, что дома у него какие-то неотложные дела.