Ганад Чарказян - Горький запах полыни Страница 41

Я пожал плечами: «На все воля Аллаха». Фаруз улыбнулся: «Наш человек. Нам такие люди нужны. Если и на этот раз пройдет все удачно, я поговорю с кем надо, и не придется тебе больше ходить по кишлакам искать работу. Работа сама будет за тобой бегать».

Оказалось, что идут они в Кундуз на границе с Таджикистаном. У меня даже сердце заколотилось от радости, я готов был обнять беззубого, как брата. Пути осуществления наших желаний неисповедимы.

К вечеру мы подошли к полуразрушенной конусообразной башне. Это, как объяснили новые хозяева, сторожевой пост Тамерлана — теперь работает на нас. А дальше, немного в стороне от нашего маршрута, лежит и его разрушенный дворец. Во мне, несмотря на усталость, шевельнулось желание побывать на этих руинах. Башню украшала голубая блестящая опояска, выдержавшая напор времени. Я знал, что секрет старинной эмали давно утерян. Спутники мои привычно развели огонь на прокопченном очаге, приготовили чай. Погружаясь в сон, испытывал некоторое удовольствие оттого, что довелось заночевать в таком историческом месте. А завтра, может, взгляну и на дворец Тамерлана. Или на то, что от него осталось. Перед сном на всякий случай тяжелым щитом из жердей закрыли вход — от шакалов.

Но совершить экскурсию не удалось. На рассвете нас разбудили далекие автоматные очереди. Все проснулись. Фаруз сказал, что стреляют на нашем маршруте. Видно, опять что-то не поделили. Но ведь, вроде, договаривались — своих не трогать. Фаруз приказал не разводить огонь и почистить оружие — из него уже давно не стреляли. Попили воды с черствыми лепешками и принялись за чистку автоматов.

Пока спутники приводили в порядок оружие, я подвязал веревочками галоши, которые подарил мне когда-то Сайдулло. Берег их, надевал редко, и только иногда взглядывал на такую простую и волнующую меня надпись — made in Belarus. Именно их и обул, навсегда покидая свой кишлак. Я был уже готов к дороге и глядел, как мои спутники занимались когда-то привычным и для меня делом — чисткой оружия. Фаруз управился быстро, а вот Арман и Джафар что-то задерживались. Слышно было, как Джафар раздраженно ругается. Оказывается, в давно не чищенном стволе застрял шомпол. Джафар протянул приклад автомата Арману и попросил подержать, пока он будет выдергивать этот чертов шомпол. Я подумал, что нет на них старшего сержанта Гусева. Оба тотчас бы получили по наряду вне очереди. Правда, в последний момент Джафар догадался отсоединить магазин. Арман ухватился ручищами за приклад, а Джафар за шомпол. Одновременно резко дернули в разные стороны. Грохнул выстрел, оба упали, я вскочил и бросился к ним. Джафар держался за живот. В его глазах с расширившимися зрачками стояло удивление ребенка. Серая рубаха стремительно становилась вишнево-красной.

Патрон в патроннике — классическая ошибка новичков или полусонных солдат. Джафар забыл, что загнал патрон в патронник, когда ткнул меня дулом в живот. А проверить не догадался. Арман, дернувший что есть силы, скользнул пальцем по курку. А так как присутствовала и вторая ошибка — автомат был снят с предохранителя, — то случился выстрел. Шомпол пробил Джафара насквозь и вошел наполовину в старинную стену. «Калашников» — это не игрушки. Он запросто пробивает кирпичную кладку.

Схватившись за живот, Джафар катался по каменному полу с остатками мозаики. Я никогда не думал, что в человеке так много крови. К нему невозможно было подойти, он выл по-волчьи и все перекатывался и перекатывался с боку на бок. Все медленнее и медленнее. Наконец затих.

Арман растерянно полулежал, опираясь локтями на пол.

К Джафару подошел Фаруз, немного постоял, наклонился над ним и закрыл его навсегда удивленные глаза с до предела расширенными зрачками.

Арман все еще не поднимался и растерянно глядел на Фаруза. Тот старался не встречаться с ним взглядом.

Похоронить Джафара оказалось непросто. Но не оставлять же его шакалам и грифам. В окрестных скалах нашлась подходящая щель, куда мы сумели втиснуть несчастного. Ее отыскал Арман, суетливо пытавшийся хоть как-то загладить свою случайную вину. Поместив туда Джафара, мы сначала аккуратно засыпали его мелкими камнями, а потом камнями покрупнее. Наверх удалось поместить довольно приличный валун.

Только когда были совершены все подобающие молитвы, Фаруз признался со слезами на глазах, что Джафар — его двоюродный брат.

— Что я скажу его матери, что скажу отцу? Я подбил Джафара на эту поездку, совсем обнищал мой брат. Но уж лучше оставался бы нищим, чем мертвым. Я, я виновен в его смерти. Ведь он совсем молодой, ему только тридцать четыре. Смерть искала меня, а наткнулась случайно на него.

Арман тем временем не находил себе места. Хотя Фаруз обнимал его над могилой и говорил, что он ни в чем не виноват. Родственникам обещал ничего не говорить — не надо лишних пересудов. Погиб в перестрелке с кафирами — вот и все.

Перед погребением Фаруз достал тугой сверток из кармана залитой кровью безрукавки Джафара.

— Джафар был нашим казначеем. Теперь пусть эти деньги будут у тебя, Халеб.

Так я стал сверхценным объектом: кроме рюкзака стоимостью под миллион баксов прибавилась и дорожная касса. Но прибавилось и внимания со стороны моих спутников. Теперь любое мое нестандартное действие могло быть расценено как попытка присвоить их ценности. Надо признать, что Фаруз поступил очень разумно. Вместо того, чтобы беспокойно следить друг за другом, они спокойно сосредоточились на мне. А четыре глаза всегда лучше, чем два.

Продолжив путь, мы вскоре наткнулись еще на два трупа. Они лежали у тлеющего костра лицом вниз. Левая ладонь одного из них понемногу жарилась на углях и распространяла сладковатый запах человечьего мяса. Оба были убиты выстрелами в спину. Видно, именно эти очереди и разбудили нас.

Фаруз перевернул их лицами вверх. Одного узнал — коллега. Немолодой мужчина из соседнего кишлака. Не раз пересекались на горных тропах. Однажды даже шли вместе.

— Вот шакалы! — выругался Фаруз. — Даже не похоронили. Деньги забрали и бросили, как падаль. Нет, найдет их Аллах. Куда катится мир! Ради этих зеленых бумажек готовы на все. Ты видел, сколько у меня зубов? Только восемь, и те спрятаны. Остальные выдергивали кузнечными клещами и посылали моему деду, пока он не собрал деньги на выкуп. Бандюг в наших краях с каждым днем становится больше. Война отменяет все человеческие законы. Да и до законов ли, когда сегодня жив, а завтра уже покойник. Прав тот, кто выстрелил первым. Оружие есть, патроны есть, работы нет, а жить хочется. И жить хочется хорошо. Похитить ребенка, человека ничего не стоит. Лишь бы заработать. Дед продал все что мог, даже дом. Расстался с золотым запасом. Выплатил выкуп, вернул меня живого, хотя и беззубого. Потом все-таки выследил бандитов. Оказались дальние родственники из соседнего кишлака. Дед убил троих — вместе с главарем, но и сам получил смертельную пулю. Два месяца умирал дома. Вот такая наша жизнь, обложили со всех сторон. Если не ты убиваешь, тебя убивают.

Была в словах Фаруза и своя горькая правда, и своя сладкая ложь. Все мы склонны находить оправдание любым своим действиям.

Мы пристроили в расселинах и завалили камнями тела и этих двух несчастных. Решили пока дальше не идти, чтобы ненароком не пересечься с бандитами. Похороны утром и похороны вечером — для одного дня достаточно.

Через неделю пути мы добрались до Кабульской долины. Старались идти как можно осторожнее — в рассветных и вечерних сумерках, порою волка. Но здесь, как объяснил Фаруз, бдительность надо удвоить. Окрестности кишат войсками кафиров. У них добавочный интерес: весь героин присваивают себе, а курьеров просто расстреливают.

— Теперь ты понимаешь, Халеб, какая у нас работа? И как легко мы получаем эти зеленые бумажки? Если тебя убьют, твой рюкзак возьмет другой бедняк — потому что деваться ему некуда. А ведь пуштуны раньше выращивали и мак, и коноплю исключительно для самих себя. А вот пришла цивилизация, и все пошло по-другому. Мы вместе со всем миром покатились в пропасть, к концу света. А ведь мы могли бы еще при жизни создать настоящий рай на земле — и для себя, и для потомков. Но непомерная алчность одних ввергает в безысходную нищету других, которые готовы на все, чтобы только выжить…

Притаившись в своем укрытии и внимательно изучая окрестности, мы пролежали целый день, до сумерек. Фаруз оказался любителем порассуждать, и многие его мысли отзывались и во мне. Я подавал только отдельные реплики, но слушал очень внимательно — надо было узнать о моих нынешних хозяевах как можно больше.

Выйдя на вечернюю тропу, хорошо знакомую Фарузу, — он мог бы передвигаться по ней с завязанными глазами, — мы почти наткнулись на засаду. Тут же повисли осветительные ракеты. Началась активная и беспорядочная стрельба — явно не прицельная, а только для устрашения и самоуспокоения. Вызвал переполох камень, о который я споткнулся. Он покатился в пропасть, наполняя гулом темное и узкое ущелье.