Хайнц Конзалик - Штрафбат 999 Страница 41

— Вы! Вы! — срываясь на дискант, заорал Беферн с перекошенным от страха и возмущения лицом.

И тут попытался позвать на помощь, но кто мог услышать его здесь? Это был конец, тот, кто сидел перед ним, сейчас убьет его. И никто ему не поможет. Беферн понимал это и продолжал вопить уже не столько ради того, чтобы кто-то пришел ему на выручку, а от того, что стремился этим криком избавиться от охватившего его животного страха, он обращался к единственной на свете женщине, у которой мы по привычке ищем защиту, — к матери. Той самой тихой, незаметной женщине, которую когда-то презирал за мягкотелость, за непонимание и неприятие его идеалов, и он в ту минуту призывал не только мать, он призывал все, что олицетворяло это слово, всех матерей мира, готовых прийти на помощь своим сыновьям, избавить их от неминуемой гибели. И тут Шванеке нанес удар. Беферн, обмякнув, умолк. Теперь действовать нужно было быстро, и Шванеке действовал, будто все это было рассчитано уже давным-давно. Вскинув автомат, он выпустил в лесную гущу несколько коротких очередей — он знал наверняка, что лес не пуст, что там укрылись как минимум двое, а может, и трое русских снайперов. Еще раз ударив Беферну ребром ладони по сонной артерии, он подхватил вдруг потяжелевшее тело обер-лейтенанта под мышки и, оттащив его к пулеметной амбразуре, приподнял его над мешками с песком.

Ждать пришлось недолго. Минуты две спустя, может, чуть больше он почувствовал, как тело Беферна дрогнуло, и тут же из лесу донесся сухой треск выстрела. Он бросил тело и осмотрел его. На самой переносице темнело идеально круглое небольшое отверстие, а сзади на каске — рваная дыра, оставленная прошедшей навылет снайперской пулей. Да, мрачно усмехнулся про себя Шванеке, бывает, что даже из войны можно извлечь пользу. А эти ребята, русские, стреляют что надо…

После этого он бросился к пулемету и открыл беспорядочный огонь длинными очередями по лесу, нажимая и нажимая на спуск, пока не истощилась лента. Шванеке заправил новую и вновь продолжал прочесывать лес, чувствуя, как молотит в плечо приклад. Глаза его горели безумно-веселой яростью.

— Ну вот, — процедил он, — хватит пока.

Гибель обер-лейтенанта Беферна была воспринята в батальоне весьма сдержанно.

Его фамилия появилась в соответствующих документах. Гауптман Барт сообщил по телефону Обермайеру:

— Он всегда был очень порывистым молодым человеком. Такие встречаются, и нередко.

А Вернер, для которого с гибелью Беферна разом отпали все проблемы, с оттенком простодушия произнес:

— Бедняга! Отправился на тот свет, даже не переспав ни с одной девчонкой…

Вот только Крюль впал в задумчивость. Надо сказать, что батальон не скорбел по героически павшему от злодейской пули русского снайпера, нет. Напротив, подразделение вздохнуло с облегчением, в особенности его тыловые службы, к которым покойный Беферн так трепетно относился. И Крюль, понимая, какую ненависть этот обер-лейтенант вызывал решительно среди всех солдат, да и не только солдат 999-го штрафбата, невольно задумался и о своей участи. И хотя после знаменательного эпизода в траншее и выхода из-под обстрела русских отношение солдат к нему изменилось в лучшую сторону, Крюль все же не мог гарантировать, что и с ним в один прекрасный день не обойдутся подобным же образом. В конце концов, к чему в армии фельдфебель? Чтобы отравлять жизнь солдату.

Для рядового же Шванеке история не закончилась скромными похоронами обер-лейтенанта на солдатском погосте за хатами Бабиничей.

Первым, кто стал расспрашивать его о деталях, причем еще на похоронах, был унтер-офицер Хефе.

— Его снайпер снял! — кашляя, объяснял Шванеке.

Будучи непревзойденным актером, Шванеке следил, чтобы голос его звучал как можно правдоподобнее.

— Где это произошло?

— Там, где я был на посту, у самого леса.

— Ах так… — протянул Хефе, искоса поглядев на Шванеке. — Впрочем, туда и дорога этой скотине. А кто еще был при этом?

— Никого. Я да он.

— Выходит, ты — единственный свидетель?

— Выходит.

— И ты не помешал этому идиоту, когда тот высунул башку из окопа?

— Разве можно указывать офицеру?

— Ты хоть его предупредил?

— Ну конечно.

Разговор с Обермайером оказался посложнее. Этот долго и нудно выспрашивал обо всех подробностях.

— Сколько времени пробыл обер-лейтенант Беферн у вас на посту?

Шванеке задумчиво уставился в потолок:

— Да минут, наверное, с пять, не больше.

— И что вам говорил обер-лейтенант Беферн?

— Ну, когда увидел меня, он сказал: «Ты — свинья тупая!»

Обер-лейтенант внимательно посмотрел на руки стоявшего перед ним Шванеке. И хотя он не испытывал ни малейшей жалости по поводу героической гибели ненавистного адъютанта батальона, этот инцидент показался ему подозрительным. И его долг офицера — да и не только офицера — состоял в том, чтобы всесторонне изучить обстоятельства гибели Беферна. С другой стороны, Обермайер готов был верить в то, что это была трагическая случайность, и на этом закрыть дело. Но ни одного свидетеля у Шванеке не было, кроме его самого, разумеется, размышлял Обермайер, так что этот Шванеке вполне мог и насочинять. В таком случае последствия могли бы быть чудовищными. Все было слишком запутанно, чтобы провести мало-мальски объективное расследование, и все же… И все же, в лице Шванеке мы имеем дело не просто с каким-то там солдатиком, а с уголовным преступником, стоит только взглянуть ему в глаза, и ты сразу понимаешь, что такой человек способен на что угодно, вплоть до преднамеренного убийства.

— Как это случилось?

— Ну говорю вам: прошу прощения, герр обер-лейтенант, там залегли стрелки-сибиряки, а он мне: «Вы что же, перепугались, болван вы этакий!» Я ему: «Но они бьют без промаха!» А он мне: «Ерунда!», а сам возьми да высунись, и тут бац, и он падает. Вот так все и было. Герр обер-лейтенант, я и оглянуться не успел, а он уже лежит… Ему всегда хотелось всем доказать, что он…

Обермайер махнул рукой:

— Ладно-ладно, можете идти. Доложите обер-фельдфебелю Крюлю.

Вздохнув с облегчением, Шванеке отбыл, оставив Обермайера наедине со своими мыслями. Шванеке забрел в канцелярию, увидев там пару знакомых лиц, поздоровался. После этого отправился на доклад к Крюлю. Шванеке считал, что все позади — кто что может сейчас доказать? Обер-лейтенант грозился передать дело в трибунал, да вот не успел — погиб геройской смертью. К стенке меня поставить хотел, со злостью подумал Шванеке, но сам отправился на тот свет от пули в лоб. Вот тебе и трибунал… Дьявол тебя забрал к себе поближе, продолжал рассуждать про себя Шванеке, предупреждал я тебя — со мной такие дела не проходят, с кем угодно, но не со мной!..

Когда Шванеке без стука вошел, обер-фельдфебель Крюль удивленно поднял голову. Откинувшись на стуле, он скрестил руки на груди и покачал головой:

— Ну разумеется, кто же еще так мог впереться. Только невоспитанный хам, чуть ли не половой преступник и бандит!

— «Чуть ли не» спокойно можете опустить, — ухмыльнулся Шванеке.

— А как насчет «убийцы»? Если бы я сказал «чуть ли не убийца»?

Шванеке злобно прищурился, лицо его перекосилось. Нахлынувшая жаркой волной злоба едва не поглотила рассудок, который всегда оставался начеку.

— И до вас тоже очередь дойдет! — прошипел он.

Крюль даже вскочил.

— Что значит — «тоже»? — взвизгнул он.

— «Тоже» означает, что и вы, как любой из нас, не заговорен ни от чего.

К Шванеке вернулась его всегдашняя осмотрительность.

— Знаешь — это можно по-разному понимать. Не считай меня круглым дураком! — хрипло произнес в ответ Крюль.

Он поймал себя на мысли, что боится этого коренастого здоровяка, стоявшего перед ним безо всякой боязни, не говоря об учтивости, и вперившего в него свой рыбий взор.

— Можно, — невозмутимо согласился Шванеке.

Крюль почувствовал, как похолодела спина, и его затрясло — первый признак того, что необходимо было срочно излить накопившуюся злобу на кого-нибудь.

— Вот что я тебе скажу, малыш… И ты можешь быть уверен, что я с тобой шутить не намерен.

Крюль ритмично мотал толстой головой из стороны в сторону, как всегда, когда он обдумывал или вещал что-то важное.

— Так вот, заруби себе на носу, малыш: в тот день, когда тебе отсекут башку, я надену парадную форму и вдрызг налижусь!

Шванеке в ответ молчал. Но выходя из каморки Крюля, не мог отказать себе в удовольствии смачно харкнуть в угол.

Час спустя в хату, превращенную Обермайером в «командный пункт», явился штабсарцт доктор Берген.

— Ну, теперь на неделю, а то и больше мы обеспечены перевязочным материалом и всем необходимым, — устало поделился он. — Ваш Дойчман блестяще со всем справился. Через неделю надо будет еще раз послать его в Оршу… На склады должна прибыть очередная партия материалов. Похоже, что-то затевается…