Евгений Жидилов - Мы отстаивали Севастополь Страница 42

Адъютант вводит меня к командующему. Октябрьский ходит по кабинету и диктует распоряжения. Начальник штаба капитан 1 ранга А. Г. Васильев записывает их в большой блокнот. За столом сидят генерал Петров и дивизионный комиссар Кулаков. По воспаленным провалившимся глазам видно, что люди давно забыли об отдыхе. Петров чаще обычного подергивает головой (старая контузия все дает себя знать). По фразам, которые диктует Октябрьский, понимаю, что речь идет о прорыве блокады Севастополя с моря, о подвозе с моря в город [184] войск и боеприпасов. Ответив на мое приветствие, командующий флотом говорит генералу Петрову:

— Иван Ефимович, давай задание Жидилову.

— Садитесь, товарищ полковник, и слушайте. — Петров вынимает из планшета и разворачивает исчерченную, потертую карту. — Впрочем, вы и без карты знаете каждый куст, каждый бугор. Вот станция Мекензиевы горы. Пехота и танки противника вклинились здесь между Чапаевской и девяносто пятой стрелковыми дивизиями, рвутся к Северной бухте. Положение угрожающее. Необходимо ликвидировать прорыв, отрезать вклинившиеся вражеские части и уничтожить их. На вас лично, — генерал делает ударение на слове «лично», — с двумя батальонами, артиллерийской и минометной батареями возлагается выполнить эту задачу во взаимодействии с Чапаевской дивизией. Исходный рубеж для наступления — огневая позиция тридцатой береговой батареи. Завтра к исходу дня вы должны выйти к виадуку у отметки десять ноль, где встретитесь с частями Чапаевской дивизии, которые будут наступать от хутора Мекензи № 1. На время этого боя вы поступаете в оперативное подчинение к командиру четвертого сектора полковнику Капитохину.

— Кто за вас останется у Итальянского кладбища? — спрашивает Октябрьский.

— Начальник штаба Кольницкий.

— Ну что же, он, пожалуй, справится, — соглашается адмирал.

— Пусть и Ищенко идет с тобой, — включается в разговор Н. М. Кулаков. — Дело серьезное, одному тебе будет тяжело. Жалко, что нет Ехлакова, там сибиряк развернулся бы. Лежит, брат, в Пятигорске твой боевой друг. Ну ничего, Ищенко тоже хороший комиссар.

По плану, разработанному мною и начальником штаба Васильевым, переброску нашего отряда на Северную сторону намечается произвести завтра, в 5 часов утра. Закончив дела в штабе флота, я выхожу с КП и поднимаюсь на улицу Ленина. Отсюда, с высокого берега Южной бухты, хорошо видна Северная сторона. Станция Мекензиевы горы скрыта в дыму. Громовые раскаты доносятся оттуда. Через несколько часов мы ринемся в это пекло... Мне захотелось заглянуть к себе домой. На машине проехать оказалось невозможным. Груды битого кирпича, глубокие воронки преграждают путь. Но дом [185] наш пока цел. В квартире все сохранилось так, как было оставлено в августе прошлого года. Из жильцов в доме — никого: одни эвакуировались, другие в бомбоубежищах.

Сажусь за стол и пишу в Сухуми своей семье. Жена сохранила это письмо:

«Мои родные Шура и Кларочка!

Пишу вам под грохот бомб. Он не прекращается с утра до ночи. Все превращается в развалины. Даже наша «неприкосновенная» квартира, наверное, не уцелеет. Вот уже третий день бомбы сыплются на город.

Что можно сказать о себе? Исполняем свой долг. Все напряжено до предела. Мне сейчас приходится мало спать. Мы держимся, ободряя друг друга. Ведь это теперь главное. Выйдет победителем тот, у кого крепче нервы.

Приходится заканчивать письмо. Снова налет, бомбы падают где-то очень близко.

Кларуся! Ты пишешь, что предстоят ожесточенные бои. Да, это верно. Надо быть готовыми ко всему. Но мы тут люди привычные, всякое видели. Не дрогнем.

Мои дорогие! Желаю вам больше бодрости. Не теряйте надежды на лучшие времена.

Целую вас крепко».

Прежде чем направиться на свой КП, заезжаю на Куликово поле, приказываю командиру третьего батальона капитану Я. А. Рудь подготовиться к переброске на Северную сторону.

Пока я ездил на флагманский командный пункт, наши батальоны на переднем крае отражали очередную атаку противника. В первом батальоне, расположенном на Федюхиных высотах, ранило командира — майора Запорощенко. В командование вступил начальник штаба батальона капитан Головин. Теперь не проходит дня, чтобы мы не несли потерь в командном составе. Случается, утром назначаю одного командира, а к вечеру узнаю, что подразделением командует уже другой офицер.

Полковник Кольницкий не особенно доволен тем, что остается один в такой трудный момент. Противник уже четвертый день атакует наш правый фланг.

— У нас сейчас очень крепкий штаб, — стараюсь поднять дух Кольницкого. — Смотрите, какие у вас помощники: капитан 1 ранга Евсеев, капитан 3 ранга Бабурин, начальник артиллерии майор Черенков. И все службы [186] остаются здесь. Никакого штаба с собой я не беру. У меня будет лишь адъютант да группа связи.

— А моим заместителем здесь останется комиссар первого батальона Крыжановский, — добавляет Ищенко.

Мы прощаемся с товарищами. Расставание грустное. Увидимся ли снова?

Ночь проходит в хлопотах. В темноте наши второй и третий батальоны, четырехорудийная артиллерийская батарея 76-миллиметровых пушек и рота 82-миллиметровых минометов подтягиваются к бывшей Царской пристани в Южной бухте. На двух баржах еще до рассвета переправляемся на Инженерную пристань Северной стороны. Надо спешить, чтобы с утра начать наступление. Направив свой отряд к совхозу имени Софьи Перовской, мы с Ищенко разыскиваем командный пункт четвертого сектора. Перед нами Братское кладбище. Здесь похоронены герои первой обороны Севастополя. Кипарисовая аллея поднимается к часовне. Прекрасна планировка этого некрополя. Радиально расходящиеся от центра дорожки, посыпанные светлой морской галькой, обсажены вечнозелеными кустарниками. В тени высоких пирамидальных кипарисов и приземистых густых туй стоят памятники-надгробия, рассказывающие о доблести русских воинов.

До войны я, как и все севастопольцы, любил бывать здесь, внимать торжественной тишине священных могил. Мне знаком здесь каждый камень. С волнением вновь и вновь перечитывал надписи на надгробиях. Вот и сейчас останавливаюсь у могилы генерала Хрулева и читаю вслух слова, высеченные на камне:

— «Пораздайтесь, холмы погребальные, потеснитесь и вы, благодетели, вот старатель ваш пришел доказать вам любовь свою, дабы видели все, что и в славных боях, и в могильных рядах не отстал он от вас.

Сомкните же теснее ряды свои, храбрецы беспримерные, и героя Севастопольской битвы окружите дружнее в вашей семейной могиле».

Мысленно представляю себе картину давнего боя. Армия генерала Хрулева отбивает атаки войск интервентов. Впереди русских полков верхом на коне старый Хрулев с окладистой бородой во всю грудь, в белой фуражке. Размахивая шашкой, кричит он солдатам: «Благодетели мои! За мной, вперед!» [187]

И вот лежит он, герой Севастопольской битвы, окруженный своими богатырями. Они с честью исполнили долг свой. Теперь очередь за нами. И тут же я вспоминаю другой памятник, тот, что высился над могилой адмирала Корнилова на Малаховом кургане. На цоколе его пламенела золотом короткая фраза:

«Отстаивайте же Севастополь!»

Нет уже этого памятника: его разрушили фашисты. Но призыв адмирала будет жить вечно. «Отстаивайте же Севастополь!» — эти слова у каждого из нас в сердце.

Сейчас вокруг перепаханного снарядами Братского кладбища разместились, зарывшись в землю, тыловые объекты войск сектора — кухни, склады, мастерские. А в самом центре кладбища, под высоким холмом, на котором стоит часовня, оборудован командный пункт командира сектора полковника Александра Григорьевича Капитохина.

КП сделан солидно. Потолком служит накат из стальных швеллерных балок в три ряда, над ними трехметровый слой камня.

— Вот такой бы командный пункт на Федюхиных высотах, — с завистью говорит Ищенко.

— Не завидуй, Саша, чужое всегда кажется лучше. Погоди, вернемся к себе — если вернемся, — мы еще раз сравним, чей КП лучше. А пока нам с тобой в подобном укрытии нечего делать.

Полковник Капитохин ожидал нашего прибытия. Он уже трое суток без отдыха руководил отражением вражеских атак. Все время был на передовой, совершенно потерял голос. Его длинный нос еще больше заострился. Рослый, стройный, он и в этой обширной землянке вынужден был нагибаться, при этом под гимнастеркой топорщились лопатки, подчеркивая его худобу.

— Очень рад вашему прибытию, — здороваясь со мной и Ищенко, хрипит Александр Григорьевич. — Дела у нас не совсем важно идут. Двумя дивизиями прет на нас немец. У него и авиация, и танки, и шестиствольные минометы. Хочет отрезать нас от своих: ведь мы на отшибе, левее нас никого нет. Отбиваемся как можем. Потери у врага громадные, но все же вклинился он в нашу оборону. Помогите нам отрезать этот клин. — Полковник резко проводит ногтем черту на карте от позиций 30-й батареи [188] до высоты 205,7 на Мекензиевых горах. — А тогда уж мы разделаемся с гадами.