Николай Тимофеев - Трагедия казачества. Война и судьбы-5 Страница 42

Я сказал, что подумаю, посчитав, что для таких решений еще время не настало.

Работы на колонне разворачивались по всем направлениям: и по строительству зданий в зоне и за зоной, и по мостам, и по дороге, и уже начаты траншеи нефтепровода, прорабом на которых был Володя Тимкин. Он по образованию был техником-мелиоратором, и всяческие канавы были для него родимым делом. Вот именно он и не был контрой, т. е. не был осужден по 58-й статье.

Постоянно поступали этапы с заключенными. Прибывали они на баржах по Амуру, их разгружали в Осиповке и потом гнали пешком до колонны. Расстояние было небольшое, и обычно переход этот происходил безо всяких происшествий. Но однажды в ответ на непочтительные высказывания какого-то зэка в адрес конвоиров, один из них неожиданно выпустил очередь прямо по колонне шагающих зэков. Результат: один убитый и человек пять раненых. Это вообще бы не имело никаких последствий, если бы вслед за колонной не шло несколько женщин, которые обычно подходили к вновь причалившей барже по разным своим надобностям, и видели эту стрельбу.

Поэтому приехал следователь, дело тянулось месяцев шесть и кончилось тем, что стрелявшего демобилизовали.

Было закончено строительство и введено в действие здание бани. Я сообщаю об этом не только по причине возможности с этого времени получать нужные гигиенические процедуры. Старшим банщиком был пожилой, под шестьдесят, дед с длинной рыжей с проседью бородой. Мы все звали его за глаза «Рыжий дед», а в глаза просто «Дед». Был он убежденным антисоветчиком и, хотя особой грамотностью не обладал, однако положительно обладал здравым смыслом, жизненным опытом и иногда просто ставил нас в тупик своими рассуждениями. Я говорю «нас», потому что постепенно в этой самой новой бане образовался кружок из «контры», и мы частенько собирались вечером в бане потрепаться на всякие политически опасные темы. А Дед был при этом не только хозяйкой, но и кем-то вроде старосты этого кружка.

Ни один разговор не мог обойти корейскую тему. Война в Корее развернулась по-настоящему, в нее уже включились и советские, и китайские, и американские войска, хотя, конечно, в советской печати, как обычно, все преподносилось стопроцентно лживо, но мы могли, используя свою близость к месту событий и возможность получения кое-какой информации, помимо официальных каналов, и в газетах читать между строк. Для Дальнего Востока, где численность заключенных превышала численность вольного населения, тема близости театра полномасштабных боевых действий имела особое значение.

Колонна наша все увеличивалась и по численности зэков, и по объему и по разнообразию выполненных работ. Мне уже требовался помощник.

Проблема разрешилась сама собой.

К нам прибыл новый начальник колонны, майор Аникин, дипломированный инженер. Все ожидали, что чрезмерно суровый режим несколько смягчится (мол, интеллигент), но особых изменений не произошло.

Мне как нормировщику нужно было побывать на одном объекте, а для этого приходилось маршировать туда с бригадами под общим конвоем. Встал пораньше и намеревался уже направиться на развод, когда в нашу палатку вошел Анацкий в сопровождении молоденького паренька.

— Вот, — говорит он мне, — прислали тебе помощника из Циммермановки. Парень ученый, из Комсомольска, вольный. Курсы закончил.

— Хорошо, — отвечаю, — тебе с нарядами приходилось дело иметь? По строительному профилю или вообще с какими-нибудь?

— Нет, такого нам не преподавали.

— Тогда вот что. Я сейчас ухожу, меня до вечера не будет. А ты бери, вот они лежат, наряды за предыдущие месяцы и читай описание работ. В цифры пока не лезь, только описание работы. Если непонятные слова попадутся, на бумажку их, потом мне скажешь.

И ушел на развод.

Прихожу в палатку, он сидит с горой нарядов (к сожалению, забыл его имя).

— Как, — спрашиваю, — попадается что-нибудь незнакомое?

— Попадается. Все незнакомое.

И начинает задавать вопросы: что такое лага, что такое балка, что такое основание, что такое группа грунта, и далее, и далее. Я терпеливо отвечаю, даже рисую что-то на бумаге, а сам думаю, что же это за человек, таких простейших понятий не знает. Хотя, конечно, пацан совсем, да и жил в городе, деревянного строительства в своей жизни, скорее всего, и в глаза не видел.

Выхожу утром из своей палатки, иду по зоне, вижу: на строящемся бревенчатом бараке двое зэков отрезают по отвесу углы готового сруба, а мой новоявленный помощник стоит и разговаривает с ними.

Подхожу, прислушиваюсь.

— Ребята, — говорит он, посматривая в бумажку, — а что такое фронтон?

— А вот, — отвечают те, — то самое, что мы отрезаем.

— Так что, он совсем не нужен?

— Конечно, на хрена же он кому нужен.

Подхожу к нему вплотную, завожу в нашу палатку.

— Что ж ты делаешь? — говорю. — Они же над тобой издеваются. Ничего ни у кого, кроме меня, не спрашивай.

Он начал оправдываться, что, мол, стесняется того, что он ничего не знает, не понимает. Что я о нем подумаю?

— Я о тебе подумаю то, чего ты стоишь. А если хочешь работать, то всему научишься. Только учись.

Прошло три месяца. Был он послушным, смирным и исполнительным, звезд с неба не хватал, но и очень уж тупым не был. К настоящему нормированию, то есть к определению норм и расценок я его еще не допускал, но он уже много занимался с нарядами и помогал бригадирам заполнять в них описания работ, частично подсчитывая объемы работ — одним словом, он мог со временем стать и настоящим помощником.

И грянул гром. Из Циммермановки нам сообщили, что к нам, именно в нашу колонну, едет комиссия из Москвы. Из Москвы!!!

Что такое для лагеря комиссия, да еще из Москвы (это было настолько невероятно, что наше начальство сразу не поверило, и его долго уговаривали из Циммермановки), это объяснять, по-моему, никому не надо. Вся территория, бараки, кухня, баня, медпункт — все чистилось и блистилось, из медпункта срочно выписывались, выдворялись подозрительные больные (как правило из блатных), из зоны вывозились на работу абсолютно все, даже знаменитый в нашей колонне отказчик, с которым что только ни делали для выхода на работу: и морили в карцере, и били беспощадно, и вывозили из зоны привязанным цепью к трелевочному передку (это было довольно часто применяемая процедура). На этот раз он за булку хлеба и половину соленой кетины согласился появиться на траншее.

Комиссия прибыла: двое из Москвы, из МВД и еще человек пять из Комсомольска (Нижне-Амурлаг) и Циммермановки. Мы все на траншее. Как только вся немалая группа начальства показалась в пределах видимости, все, и я в том числе, и даже воры в законе спрыгнули в траншею и взяли в руки лопаты, так как и высокие блатные авторитеты не будут по пустякам портить отношений с лагерной администрацией.

Один только тот самый, временно купленный злостный отказчик, не проявлял сознательности, а наоборот, влез на самый высокий пень с огромным куском хлеба в одной руке и с кетиной в другой, и принялся за трапезу.

Конечно, комиссия сразу же заметила его.

— Видно, неплохо тебе живется, — говорит ему главный в этой комиссии, полковник из Москвы.

— А вы приезжайте почаще из своей Москвы, так и вообще жизнь будет мировая, — отвечает тот, еле-еле произнося слова набитым ртом.

— Это почему же? — не понимает полковник.

И тот, прожевавши то, что уже было запихано в рот, честно рассказывает, как и за что он получил то, что сейчас у него в руках. Тут майор Аникин включается в беседу и, видя, что мистификация полностью разоблачена, докладывает полковнику, какой это отвратительный и вредный человек.

— А что ж ты так? — вновь обращается полковник к отказчику. — Ведь Ленин сказал: «Кто не работает, тот не ест!»

— Брось, гражданин начальник. Ленин таку херню (он выразился гораздо круче) не скажет.

На этом беседа закончилась без малейшего воспитательного эффекта, комиссия двинулась дальше, и все было без сучка и задоринки.

Комиссия пробыла у нас три дня. Один из членов комиссии, какой-то начальник из Комсомольска, когда уже, как поняло наше начальство, не было нужды прятать своих «зачумленных» работников (с 58 статьей), просмотрел у меня пачку нарядов и не нашел в них туфты (иначе, чтобы я был за спец?).

Перед отъездом комиссия провела секретное собрание вольнонаемного состава колонны, а ее глава, московский полковник, произнес речь, которую, несмотря на секретность, я передаю в изложении.

«Вы все сразу, конечно, поняли, что мы приехали из Москвы не для того, чтобы посмотреть на траншею и трубу. Мы приехали для того, чтобы проверить, как выполняются приказы Министерства внутренних дел и вообще политика партии в отношении заключенных, осужденных за контрреволюционные преступления по ст. 58 УК РСФСР. И сделали мы это по сигналу, поступившему отсюда же.