Йозеф Секера - Чешская рапсодия Страница 43

— Лучше бы я поехал с тобой, Войта!

— Встретимся вон там, у маленькой церкви справа, — улыбнулся бывший гусар и сжал Курту плечо.

Паровоз бронепоезда засвистел — протяжно, клокочуще, точно смеялся. Маруся стояла между шпалами на своей командирской площадке и махала рукой на прощание. Позади нее, как тень, представитель Носовича с папиросой в зубах.

Курт Вайнерт наклонился к Бартаку:

— Вот уже два дня, как я хочу тебя спросить — получилось ли у тебя с Марусей? Когда ты тогда шел с ней, вид у тебя был, словно дело в шляпе.

Войта фыркнул.

— По правде сказать, мне было просто любопытно, с какими людьми в Алексикове она общается, на том все и кончилось. Теперь я узнал это, и больше меня ничего не интересует. Она жестока и властолюбива. И предала собственного мужа.

— До свидания, Войтех Францевич! — крикнула Маруся.

Бартак послал ей улыбку. Бронепоезд понемногу набирал скорость, уползая за гребень холма. Полк двинулся. Чешская кавалерия ждала сигнал. Полковой командир Книжек шел с пехотой. В сторонке, с самокруткой в зубах, шагал Вацлав Сыхра. Он небрежно придерживал шашку и сосредоточенно смотрел вперед. Начдив шел с ним рядом со своим адъютантом и связными. Кавалеристам Бартака был хорошо виден фланг Голубирека и сам Голубирек, который ехал верхом в центре батальона; вот он крикнул что-то бойцам у тачанок — тачанки разом повернулись стволами пулеметов к городу, и в тот же момент раздались первые выстрелы.

— Дамы и господа, представление начинается! — вскричал певец Костка. — Какое, собственно, сегодня число?

— Двадцатое июля тысяча девятьсот восемнадцатого года, — ответил длинный Шама, вскакивая на своего серого в яблоках коня.

Урюпинская отозвалась. Белые обстреливали полк, но красноармейцы шли вперед, словно двигался мощный вал. Книжек приказал рассредоточить цепи. Сыхра скрутил новую цигарку и, стиснув ее зубами, ждал, пока Голубирек двинется вперед. Киквидзе морщил лоб и что-то бормотал, чего не мог разобрать даже его адъютант. Пулеметы второго батальона продвинулись еще вперед. Пули долетали уже до окраинных улиц Урюпинской. Сыхра оглянулся на Книжека: командир полка расстегивал кобуру. Вацлав кинул взгляд на Бартака — Войта вел свою роту в угрюмом молчании. Тогда Сыхра невольно повернулся к кавалеристам — прикрывают ли фланги пехоты? — и вдруг ахнул: из лощины, в которой полчаса назад скрылся бронепоезд, выскочили казаки. Флаг белых бился в вечереющем небе. С пиками наперевес казаки мчались на кавалерийский полк Володина, находившийся на левом фланге красноармейской пехоты.

— Враг с тыла! — закричал Войта. С быстротою молнии повернулся он к Вайнерту, махнул ему рукой, чтобы тот принял на себя командование ротой, и вскочил на коня. Чешские кавалеристы уже были готовы.

У Василия Киквидзе сверкнули глаза. Он мгновенно взлетел в седло и помчался к батальону Голубирека. Тот уже знал о нападении и приказал повернуть тачанки и орудия против казаков. Белоказаки, дав первый залп, лавиной катились на полк Володина. Володин упал с пулей в груди. Его помощник не успел выхватить шашки. Красные пулеметы поливали казаков, но из лощины выскакивали все новые и новые их части. Потрясенные гибелью своего командира, кавалеристы Володина беспорядочно бежали на правый фланг, ускользая из окружения, но оставляя без прикрытия левый фланг Голубирека и орудия. Голубирек орал на конников, бил их шашкой плашмя, но те, поддавшись панике, мчались очертя голову. Пулеметы и орудия Голубирека скосили первые ряды казаков, но наваливались все новые и новые, и вот уже цепи их вклинились в ряды пехоты. Вот уже пали оба крайних взвода, чехословацкий и сербский, и орудийная прислуга. Под Голубиреком убили коня, Голубирек лег за пулемет, оттолкнув мертвого пулеметчика, и открыл огонь. В этом страшном хаосе и реве Сыхра все же сумел повернуть огонь своего батальона на помощь Голубиреку, но большего он сделать не мог. К счастью, среди бойцов Голубирека появился комиссар Кнышев — его кожанка видна была издалека. Комиссар взмахнул винтовкой, и тотчас ружейный огонь усилился. Коничек был ранен в плечо. Войта Бартак со своими кавалеристами наскочил на группу казаков, которые расстреливали остатки батальона Голубирека. Певец Костка вырвался вперед, Даниел — за ним. Рубя налево и направо, они наносили смертельные удары, но казаки окружили их… В Костку сбоку выстрелил хорунжий. Отын Даниел продолжал биться один.

Киквидзе с адъютантом старались остановить кавалеристов Володина. Красный от гнева и огорчения Киквидзе хлестал их нагайкой и кричал:

— Товарищи, что вы делаете? Трусы! Позор!

Но его могли слышать лишь те, что были поблизости. Начдив оглянулся, ища Бартака. Войта и его кавалеристы рубились с казаками.

Шестой кавалерийский проскакал вдоль линии пехоты к пятому кавалерийскому, который ожидал приказа начдива. Киквидзе хотел добраться до Звонарева, но кавалеристы шестого полка очутились там раньше и вызвали в полку Звонарева панику. Лошади шарахались, всадники потеряв голову бросились врассыпную. И когда Киквидзе все же прорвался к ним, они увлекли за собой и эскадроны Звонарева, которые оказали было сопротивление казакам. Бегущие остановились только на холме у березовой рощи, но организовать оборону было уже некогда. Звонарев пал, лошадь его была убита. Натиск казаков был мощным — за каких-нибудь четверть часа они разогнали кавалеристов по степи и, разъяренные собственными потерями, обрушились на чехословацкую пехоту. Полк чехословаков оказался без прикрытия, о вторжении в Урюпинскую нечего было и думать. Полковник Книжек бегал от роты к роте, уговаривая добровольцев не падать духом. «Круговая оборона!» — осенило Сыхру. Он послал связного к Голубиреку и Бартаку. Книжек в отчаянии кричал: «Братья, это неразумно!» Но тут к ним подскакал Киквидзе, пылающий негодованием.

Вацлав Сыхра доложил начдиву о своем замысле. Киквидзе резко повернулся в седле и крикнул связным:

— Скорее!

Книжек, взяв из рук погибшего бойца винтовку и патроны, начал стрелять по одиночным казакам и многих сразил.

Начдив соскочил с коня.

— Анатолий, — мрачно сказал он адъютанту, — отправляйтесь к Голубиреку.

Отъехав всего несколько шагов, адъютант вдруг взмахнул руками и сполз с коня. Киквидзе хотел послать во второй батальон связного, но вспомнил, что тот был убит, еще когда они пробивались к Звонареву. Сыхра сам выполнял свой замысел. Он стягивал правый фланг полка, крича бойцам, чтоб стреляли в каждого казака, который приблизится на выстрел. Казаки уже не отваживались на фронтальную атаку, но, как осы, нападали мелкими группами на яростно отбивавшихся красноармейцев. Киквидзе, ругая на чем свет стоит оба кавалерийских полка, все смотрел, живы ли еще Сыхра, Бартак и Голубирек. Сыхра на правом фланге, прикрываясь пулеметным огнем, вел бойцов на казаков, постепенно сближаясь с левым флангом, который уже тоже подтягивался к нему.

«Надо пробиться любой ценой» — таков был приказ Киквидзе, отправленный Сыхре и Голубиреку. К начдиву подъехал Войта Бартак. Конь его был уже весь в крови от нескольких ран, с губ его падала пена, и он весь дрожал, но Войта оставался в седле. Начдив радостно обернулся к нему, спросил:

— Сколько ваших осталось?

— Трудно сказать…

— Пока никаких атак, конница нам понадобится на обратном пути. Кто ведет твою роту?

— Курт Вайнерт, видите, вон он там, товарищ начдив, — и Войта показал рукой на Курта, который в это время возбужденно говорил что-то Сыхре.

— Останешься при мне, друг, — сказал Киквидзе. Чехословацкие кавалеристы спешились. Киквидзе кивнул Ганзе. Ганза подбежал к командиру.

— Передайте батальонным командирам: пробиваться из окружения любой ценой. Патроны беречь, стрелять только наверняка. Казаки хитры, они дразнят нас, чтобы, мы расстреляли боеприпасы, тогда они нас переколют пиками и подавят конями. Чехословаки хладнокровны и стойки, они поймут, что нужно. Пробьемся к железной дороге и будем отступать к Алексикову. Надеяться мы можем только на свои силы да на то, что скоро настанет кромешная тьма. Повторите приказ.

Беда Ганза, вытянувшись в струнку, повторил приказ слово в слово и по знаку начдива повернулся и побежал отыскивать командиров. Он нашел их всех вместе, с ними был и командир полка. Выслушав Ганзу, Книжек сказал:

— Доложите начдиву: приказ поняли.

Книжек снял пропотевшую фуражку и стал обмахивать лицо.

Сыхра насыпал Аршину махорки в ладонь. Уходя, Аршин расслышал слова Голубирека: «Наши кавалеристы как огненный меч». И ответ Сыхры: «Была бы у нас их тысяча — я бы пошел с ними против любой казацкой бригады».

Эти слова окрылили Аршина.

Построившись, полк двинулся к железной дороге. Казаки эту хитрость поняли и пытались прорвать строй, но красноармейцы отбивались. Каждый был сам себе командир. Всякий раз там, где происходила стычка с казаками, появлялись Киквидзе и Бартак, они ложились в цепь и стреляли. Сыхра и Книжек были в голове отступающего полка. Голубирек и Коничек — последний с забинтованным плечом — держались в арьергарде, сдерживая пулеметным огнем натиск казаков. Начинало смеркаться, стрельба теряла смысл. Налеты казаков шли на убыль — после каждого столкновения с красноармейцами откатывалась едва лишь половина нападавших.