Игорь Берег - Приказ: дойти до Амазонки Страница 43

Он, наконец, оторвался от оконца и повернулся к командиру. Миронов сидел, прислонясь спиной к стене, и смотрел в небо. Леня сел рядом.

— Джонни би гуд, — сказал Евгений меланхолично.

— Что? — не понял Шишов.

— Песня такая, — пояснил Миронов. — Это ее Мегги поет.

— Никогда не слышал, — признался Леонид. — Понять же ничего нельзя, так орут!

— Я понял, — вздохнул Евгений. — Она ведь по-английски поет, а они подпевают по-немецки. Что делать будем?

Шишов задумался. Потом еще раз заглянул в окно.

— А знаешь, командир, — начал он нерешительно. Потом, уже тверже, сказал: — Не похоже это на дружескую вечеринку и угощение заезжих знаменитостей!

— С чего ты взял? — все так же меланхолично спросил Миронов. — Видел же, веселятся, пиво пьют, песни распевают.

— Не похожи наши американцы на счастливых гостей. Не так гости выглядят! Я специально еще раз посмотрел. Эта Мегги чуть не плачет и, по-моему, жутко боится. А ее дружок, хоть и здоровяк, аж скорчился за пианино.

— Да-а? — протянул Евгений. — А ну-ка, дай поглядеть!

Он опять припал к окну и на этот раз не отлипал от него гораздо дольше, так, что Леонид стал побаиваться. Вдруг кто-то из веселящихся в погребке сейчас посмотрит вверх и увидит в окне изумленную физиономию его командира? Но все обошлось, Миронов опять сел к стене и сильно потер ладонями лицо. Помолчал и, наконец, сказал:

— Знаешь, ты, похоже, прав. Местные точно веселятся. А вот гостям не до смеха. Может быть, и не наврали наши пленные.

— Так что делать будем? — чуть не подскочил с земли Шишов.

— Ждать, — сказал Евгений. — Только не здесь. Давай-ка с площади убираться.

Они перебежали к стене дома, подождали, пока вернутся остальные, которые караулили ратушу.

— Значит, так, — сказал Миронов. — Американцы есть, они там публику развлекают. И делают это не по своей охоте. Они именно пленники, а не гости. Поэтому, скорее всего, обряды посвящения и прочие хреновины все же должны состояться. Но — не сегодня. Вряд ли эта упившаяся кодла способна сейчас маршировать с факелами и орать «Хайль Гитлер!». Завтра будут посвящать. А это значит, что ночь у нас в запасе есть. Сейчас возвращаемся к тому сараю, где их раньше держали, и ныкаемся, дожидаясь, пока назад не приведут. Скорее всего, так и будет. Чего им с рабами церемониться? Потом займемся освобождением и отходом. Мишка, остаешься здесь и внимательно за всем наблюдаешь. Когда поведут — быстрее них доберешься и доложишь. Все остальные — подъем и вперед!

У Анхеля осталось после всех приключений только шесть человек, не считая индейца-кечуа. Он понимал — этого мало, чтобы штурмовать немецкую деревню, но что он мог поделать? Дополнительных бойцов потребовать у хозяина нельзя. Во-первых, сеньор Гутиеррес разозлится так, как никогда еще не злился, и чем это закончится, предположить не мог никто. Даже сам дон Виктор. А во-вторых, настоящих, способных воевать серьезно людей просто негде было взять. Но те, за кем бандиты гнались все это время, были здесь, в поселке! Их надо выковырнуть оттуда и перебить, доставив хозяину головы мерзавцев, посмевших уничтожить его лабораторию.

Как это сделать? Лежа в кустах и разглядывая странную деревню, Анхель ломал голову. Вооруженная охрана на въезде и выезде, бетонные стены, перекрывающие улицы. И много крепких мужчин, которые наверняка умеют обращаться с оружием.

Сумерки сгущались, скоро должна упасть ночь. Может быть, попробовать проникнуть в деревню под покровом темноты? И где там искать нужных ему людей? Уничтожить такой поселок, как он сделал с индейской деревушкой, Анхель никогда не решится. Индейцы — это одно, а белые люди — совсем другое. Нет, штурмовать нельзя.

А вот захватить заложников можно. Надо только подождать, когда кто-нибудь выйдет за периметр, отловить, допросить и потом использовать для обмена. Шанс слабый, но он все же есть.

Выставив двух человек наблюдать за въездом, Анхель отыскал место посуше и решил подремать. Ноги и зад, натруженные ездой на лошади, болели невыносимо. Им нужен был отдых.

Капитан Митчелл со своими подчиненными добрался до Нойдорфа уже в темноте. Вот так шли, шли по лесной дороге и вдруг в разрыве лесной чащи заблестели огни. Группа скрылась в джунглях и, подобравшись ближе, стала изучать поселок. Привязанный к дереву Михель слышал шорохи, раздававшиеся поблизости, но голос подать не решался. Он был трусом с самого детства, потому и бросил свой «фауст», когда увидел первые русские танки. Трусость помогала ему всю жизнь. Но пути судьбы неисповедимы. Когда-то эмигрировав из полуразрушенной Германии сюда, на спокойный южный континент, он посчитал, что наконец обрел пристанище. Случайно встреченный в Буэнос-Айресе школьный приятель посоветовал перебраться в Боливию и даже дал рекомендации к надежным людям. То, что Михель не совершал никаких военных преступлений, к делу не относилось. Он немец, а немцы в чужой стране должны держаться вместе! Эмигрант покорно согласился со словами приятеля и поехал сначала в Ла-Пас, а потом и сюда, в начинавший тогда строиться Нойдорф.

Поначалу все было действительно мирно и спокойно. Они работали, они создавали кусочек фатерланда на этой дикой и щедрой земле. Но по прошествии довольно короткого отрезка времени появились какие-то новые люди с военной выправкой, и жизнь колонии изменилась. Порядок в ней был и раньше, но теперь он стал военным. Жизнью управлял не бургомистр, а комендант. Нет, деревня не стала концентрационным лагерем. Но… Проводились лекции о величии арийской нации и упражнения с оружием. Слава богу, не случалось изнуряющей строевой подготовки! Так, редкие построения группы самообороны на площади в дни государственных праздников рейха. Молодежь воспитывали в духе любви к исторической родине и фюреру. Здесь никто не верил, что вождь нации покончил жизнь самоубийством в мае 1945 года, как об этом врали буржуазные газеты и радио. Все были уверены, что Адольф Гитлер спасся из окруженного Берлина и сейчас находится где-то здесь, в Латинской Америке. Он готовит свое триумфальное возвращение, копит силы и собирает вокруг себя самых преданных людей. Об этом впрямую говорили те важные лица, которые периодически приезжали в Нойдорф и читали лекции местному населению. Фюрер жив, и все как один должны быть готовы в определенный день и час выступить в победный поход.

Впрочем, буржуазные газеты сюда попадали нечасто. Раз в неделю выходила местная газетка на одной странице. Она называлась почти как главная газета рейха «Зюдлихер фелькишер беобахтер» — «Южный народный обозреватель». Печатались в ней заметки из жизни колонии и передовые статьи о германской истории. Молодежь должна была знать родину предков, а старшие не имели права эту родину забывать.

Иностранное радио почти не слушали. Несмотря на то, что Нойдорф располагался в испаноязычной стране, знание местного языка не поощрялось. Разумеется, те, кто осуществлял связи деревни с внешним миром, испанским и английским владели. Но круг этих людей был очень узок и строго очерчен. В маленькой школе преподавали только немецкий язык и его диалекты. Основным предметом была все та же история Германии. Правда, немного давали всемирную историю и географию. Специальным дисциплинам: химии, физике, математике, биологии обучали практические специалисты и только тех, кто имел способности к этим наукам. Специалисты сами отбирали себе учеников и делали упор не на теорию, а на практику. Ведь кто-то должен заменить их, когда придет время и наступит старость?

Постепенно, с годами пафос лекций и передовиц в газете снижался, энтузиазм гас. О любимом фюрере перестали говорить. Никто просто не поднимал тему, хотя все понимали, что каким бы великим ни был вождь, но и он смертен. Даже если Гитлер благополучно эвакуировался из Берлина, прошло достаточно много времени, чтобы умер даже самый из самых долгожителей.

Несмотря на это, режим в Нойдорфе оставался прежним. Жители его старались не растерять ни крупинки из воспоминаний о своей родине. Даже сигареты, которые здесь делал герр Клозер в своей маленькой мастерской, носили название «Юно».

Многое, конечно, привозилось из большого мира. Например, ткань для одежды, кожа для обуви. Продукты — все свои. Их производили на месте, в количестве, достаточном для пропитания живущих в деревне. Скрытые в джунглях поляны засевались пшеницей, ячменем, кукурузой, фасолью. Имелись общественные огороды и сады, но если кто-то хотел разнообразить свой стол, не возбранялось возделывать собственный маленький огородик. Работала маленькая пивоварня и спиртоперегонная лаборатория. И пиво, и корн получались отменные.

Собственных денег в Нойдорфе не водилось, ни к чему они были. А вот для закупок необходимых товаров у руководства всегда деньги имелись. Откуда они брались — простой народ не знал, да никто и не спрашивал. Излишнее любопытство приводит к чрезмерным хлопотам. Может быть, присылали из-за рубежа, а может… Ходили слухи, что тут нечисто, но никто эти слухи не поддерживал и не опровергал и они затухали сами собой.