Петр Елисеев - Привал на Эльбе Страница 43

— Конечно, — продолжал острить Пермяков, — шелковая роза, как вишня спелая на Дону, тоже лечебное средство.

— Капитан стал искать кости в яйце, — весело сказала Галина Николаевна. — А у вас прекрасный лирический тенор, — она перевела свой взор на Михаила. — Вам бы в солисты самодеятельности.

— Я думал в солисты ансамбля песни и пляски Красной Армии, — шутя проговорил Михаил.

— Дайте срок, — поднял указательный палец Пермяков. — Я назначу вас руководителем полкового ансамбля.

— Назначьте меня, — шутливо попросил Тахав, выпивший немного больше других.

— А что вы умеете делать? — спросила Галина Николаевна.

— Языком птиц ловить, — защелкал джигит языком. Посматривая то на Веру, то на Галину Николаевну, он добавил: — Догадайтесь, о ком сейчас скажу?

Вот ты пришла. И поцелуемЯ встретил, милая, тебя.И ты дала тоске забвенье,Ручьев журчанье — тишине.Березе — листья, птицам — пенье,Цветы — фиалке, ну, а мне?

Тахав ткнул себя в грудь, осклабился во весь рот, смотря на девушек. Никто не отвечал на вопрос. Галина Николаевна задумалась над понравившимися ей словами, а Вера качала головой, как бы говоря, что эти слова не относятся к ней. Тахав протянул руку уральской девушке и, щелкнув языком, продолжил загадку:

Она, смеясь, проговорилаВ сиянье света и тепла:«И я тебя не разлюбила,Себя тебе я принесла!»

— Кто она? — не унимался Тахав. — Весна! — ответил он. — Написал бабай Сайфи Кудаш[16]. Как, могу быть начальником ансамбля?

— Конечно! — воскликнул Михаил. — Вы отлично можете убирать со сцены стулья. А почему Элвадзе приумолк?

— Потому, что у меня два уха, один рот. Слушать умные слова — тоже отвага.

— Ты брось гостем быть. Давай на круг, как на сабантуе, — вытащил Тахав Элвадзе из-за стола. — Показывай свои номера… Не умеешь? Давай бороться, на палке тягаться, — разошелся Тахав, как распорядитель сабантуя.

— У нас вроде вечера самодеятельности, — проговорила Галина Николаевна. — А что же Вера не участвует?

Все уставились на девушку, бурно захлопали в ладоши. Вера смущенно улыбалась, как бы в оправдание сказала:

— Я без музыки не могу, хоть бы дуду белорусскую.

— А курай? — расставил пальцы перед собой Тахав. — Куда ваша дуда против него.

Он выбежал и быстро вернулся с небольшой тонкой дудкой, которую принес с собой, но спрятал в прихожей, чтобы потом сделать всем сюрприз. Дудку подарил Тахаву его седоусый бабай и наказывал:

— Бери, внук, курай, на нем, говорит предание, играл Салават Юлаев перед войсками. Играй песни победы и возвращайся с победой.

За окном совсем стемнело, и пришлось зажечь керосиновую лампу.

Тахав для пробы медленно повел пальцами сверху вниз, потом вдруг быстро заиграл плясовую. Пламя лампы чуть закачалось, бросая вокруг желтые блики.

Веселые переливы курая почему-то напомнили Вере дуду, несложный знакомый инструмент, на котором в ее родной стороне играют почти все парни, будь они баянисты, гитаристы или мандолинисты. Вера вспомнила сельские девичьи прибаутки и пустилась в пляс под курай, припевая:

Як я дудку почую,Сами ножки танцуют.

Вера махнула платочком, плавно описала круг. Звонко отстукивая каблуками, она чуть наклонилась вперед, протянула в обе стороны руки, стрельнув в Михаила жарким взглядом, стала припевать:

Ай, гости мои,Вы любовненькие,Попляшите со мной,Развеселенькие,

Елизаров словно очнулся. Забылась глупая ссора, пустяковая размолвка. Ему захотелось признаться девушке, что он специально дразнил ее, делая вид, что ухаживает за свердловчанкой. Глядя на легкие движения рук и ног Веры, слушая ее мягкий приятный голос, у Михаила вдруг возникло желание броситься к ней, взять на руки, носить по комнате. Он лихо притопнул и тоже начал выбивать «Казачка» под звуки курая. Не выдержал и Элвадзе. Он расставил руки и мелко, отщелкивая носками сапог грузинский пляс, как бы бросился на Веру, но вдруг словно замер, и на одном месте четко рассыпал ногами барабанную дробь.

Галина Николаевна была очарована. Она смотрела то на белорусскую девушку, легкую и нежную, то на азартного грузина, раскинувшего руки, как орел крылья, то на казака, закружившегося на одной ноге, как вихрь, то на башкира, дующего в курай.

Галина Николаевна и Пермяков переглянулись между собой, радуясь этому чудесному фронтовому вечеру, непринужденному веселью, своей неожиданной долгожданной встрече.

Пермякову особенно приятно было. В этот вечер у заметно развеселившихся людей он увидел новые черты в их характерах. Михаил, оказывается, и занимательный компаньон, и остряк, и способный импровизатор. Вера прекрасно танцует, умеет веселиться. Правда, Тахав немного развязен, часто говорит о себе. Словно подтверждая наблюдения Пермякова, башкир заявил:

— Все, хорошего помаленьку, — поднял Тахав курай вверх. — Давай гарнец, — щелкнул он себя под горло.

— Тахав, — одернул его Пермяков, — надо быть поскромнее. Почему вы все время говорите «давай»?

— Музыканту всегда лишняя чарка!

Плясуны расселись по своим местам.

— А кто много просит — бывает и палка, — полу-сердито сказал Пермяков вполголоса.

Тахав впервые слышал от командира такое колкое замечание. Ему стало до злости обидно. Он ли не уважал Пермякова, не заботился о нем больше, чем о себе. И Тахав решил высказаться; в другое время, может, промолчал бы, а теперь при такой компании не выдержал.

— Отпустите меня в эскадрон. Не буду ординарцем, раз командир плохо говорит обо мне.

— Вы неправильно поняли меня, Тахав, — сказал Пермяков. — Завтра обсудим это.

— Товарищ капитан, — несмело сказала Вера, — теперь ваш номер.

— Я ничем не могу повеселить вас. Я ведь только маленький историк.

— Что-нибудь из истории.

— Хорошо, — согласился Пермяков и голосом сказочника начал: — Двести с лишним лет назад на Урале в деревне Шарташ — теперь на том месте Свердловск — жил рабочий человек Ерофей Марков. Напал он в горах на золотую жилу и сказал богачам. Те велели ему показать место находки. Ерофеи Марков сбился, не нашел. Выпороли его, как за обман. Но он твердо уверял, что найдет. Дали срок и предупредили: если не найдет, то казнят его. Опять не нашел золотую руду, опять угрозы, порка. Так терзали Ерофея Маркова почти двадцать пять лет. В 1745 году уралец нашел-таки золотую руду.

— Вот это сабантуй! — сыграл Тахав на курае какие-то поздравительные фанфары. — А золото отдали бабаю Маркову?

— Березовое, по спине.

— Шайтаны, — хрустнул зубами башкир. — Я бы человека премией наградил, грамоту дал.

— А вы правнучке Ерофея Маркова, Галине Николаевне, дайте за новые методы операций, — шутя сказал. Михаил Тахаву.

— Получит, — убежденно произнес Тахав. — Проверю я такую операцию, напишу в Кремль. Там посмотрят письмо, решат: «Дать!» Тахав, скажут, зря не напишет.

Вера начала расспрашивать уральскую девушку о ее работе. Галина Николаевна объяснила, что работает она ассистенткой крупного хирурга Благоразова, что не один раз пришлось им бороться за человеческие жизни. Рассказы свердловчанки взволновали всех. Вопросов было много, главный — всем ли людям помогают операции?

Галина Николаевна покачала головой.

— Бывают случаи, когда медицина бессильна, но, к счастью, это происходит не так часто. Недавно привезли человека с гангреной руки. Казалось, выход единственный — отрезать руку. Но Благоразов сумел избежать этого.

— Простите, — перебил Михаил, — он не в Ростове работал до войны?

— Правильно, — подтвердила Галина Николаевна.

— Я знаю его, — вдруг похвалился Елизаров. — Он удлинил одному нашему рыбаку ногу. Был совсем хромой, а после операции стакан воды на голове носил не разливая.

— Тебе очень повезло, — радовался Пермяков.

У профессора Благоразова знаменитая система. Тебе легко будет работать над диссертацией. Тем более он может помочь, дать совет.

— Ну, друзья, мне пора ехать, — поднялась Галина Николаевна. — Очень хорошо с вами, но не то время. Желаю всем остаться живыми и здоровыми. Вот мой адрес, пишите мне все. Это будет наш адресный стол и явка после войны. — Она пожала всем руки и стала прощаться.

Пермяков сдержанно обнял ее за плечи. Она вытерла уголки глаз ладонью.

— Ну вот, малютка, заплакала, — сказал Пермяков. — Не навсегда ведь прощаемся.

— На войне всяко бывает. Так хочется быть вместе! Береги себя, родной.

— Как же иначе, — успокаивал Пермяков, — но если для спасения жизни многих моя жизнь потребуется — выбирать не придется.