Иван Дедюля - Партизанский фронт Страница 44

Озадаченные партизаны обступили его со всех сторон. Их съедало любопытство. Друзья долго просили его рассказать о том, что видел, даже обещали молчать как рыба, но и это не помогло. Тогда они пошушукались, азартно свистнули и вцепились в Николая.

— Поставить ему банки — сразу поумнеет! — крикнул кто-то.

Через секунду Николай лежал на нарах животом вверх. Он понял, что с ним не шутят: живот загорелся огнем, а мастера банок под общий хохот не унимались. Ему стало не до смеха.

— Сдаюсь! — завопил он диким голосом.

— Обманешь — получишь двойную порцию!

Мазур потрогал рукой раскрасневшийся живот, обвел виновников сердитым взглядом и недовольно проворчал:

— Людоеды, тигры вы!

— Ближе к делу, Коля, — зашумели шутники.

Николай помялся, чертыхнулся и начал свой рассказ:

— Дело это лирическое, не простое. Ночь, луна, аромат цветов, красота кругом, как в сказке. По всему лагерю прошел невидимкой сон. Он всех угомонил, но оказался бессильным перед любовью. И вот одна возлюбленная пара выпорхнула из своих гнездышек, с оглядкой перескочила просеку и остановилась у кудрявой березы, почти рядом со мной. Я стою на посту и не знаю, что мне делать. А они тем временем обхватились руками и сладко целуются. О боже, что было потом! Аж страшно становится. — Мазур выпучил глаза и схватился за голову.

Друзья переглянулись и закричали:

— Да говори же, чертова душа!

— Они ворковали сначала мирно и ласково, как голуби, — продолжал Николай. — И вдруг долетело до меня приглушенное сердитое слово и гулкая затрещина, а потом на просеке появился на четвереньках и сам голубь. И здесь голубка не оставила его в покое. Она как начала крестить его то одной, то другой ногой под то самое место, откуда ноги растут… Рубит сапогом и приговаривает:

— Вот тебе за нахальство, а это на память. Получай да помни, что настоящая любовь не с юбки начинается… Понял или еще подсыпать?

Партизаны долго смеялись вместе с Николаем, острили и фантазировали, как кто умел. Наконец им захотелось знать и героев ночи.

— Не скажу! И банки здесь не помогут! — сердито ответил Николай.

На отряд надвигалась гроза. Наши надежды на стабильное положение в этом районе развеялись. Уже к середине мая немцы вновь начали готовиться к очередному летнему наступлению. Фронту требовались все новые резервы живой силы, техника и боеприпасы. Своевременной доставке всего этого по сильно растянутым коммуникациям Белоруссии мешали действия народных мстителей. Поэтому ставка Гитлера приказала оккупационным властям очистить от партизанских соединений и частей лесные массивы и максимально повысить пропускную способность железных и шоссейных дорог. К концу мая во все гарнизоны прибыли крупные вражеские подкрепления.

На очередной встрече, состоявшейся в Борисовке, «Фигаро» сообщил Чуянову все, что ему удалось узнать о планах карателей. На этот раз немцы готовились провести еще более крупную операцию под кодовым названием «Котбус». Документы противника свидетельствуют о том, что эта акция гитлеровцев была рассчитана на полное истребление людей в зоне боевых действий и превращение территории в безжизненную пустыню, где были бы уничтожены все возможности для жизни. Операцией руководил СС — бригаденфюрер, генерал-майор полиции фон Готберг.

Силами нескольких дивизий оккупанты намеревались огнем и мечом пройтись по партизанской зоне северо-восточной части Минской области. При этом главный удар противник планировал нанести по Бегомлю, в котором партизаны были подлинными хозяевами и имели непрерывно функционирующий аэродром для связи с Большой землей. Гитлеровцы намеревались сплошь прочесать Смолевичский, Логойский, Плещеницкий, Лепельский и Холопеничский районы, а также северную часть Борисовщины вплоть до Западной Двины.

Враг готовился к длительной осаде. На узловых станциях появились бронепоезда, в гарнизоны прибыли мотопехота, танки и артиллерия разных калибров.

Чтобы выстоять в предстоящих схватках, отряду нужно было в короткий срок серьезно подготовиться.

В первую очередь встал вопрос о пополнении боеприпасами. Кому не ясно, что с 10—15 патронами на винтовку и 200 на пулемет долго не навоюешь. Да и этот комплект с каждым днем заметно таял. На поиски боеприпасов ежедневно уходило несколько боевых групп. Они устраивали засады на шоссе, большаках, отбивали обозы, громили небольшие автоколонны. Однако, как назло, среди разбитых машин и повозок не попадалось ни одной с патронами. Часто группам даже за счет захваченного трофейного оружия не удавалось компенсировать израсходованные патроны. У всех на уме была одна мысль — где достать патроны?

Очень большую надежду штаб отряда возлагал на три группы партизан, которых переодели в форму немецких регулировщиков. Несколько дней подряд, невзирая на огромный риск, они выходили на дороги, «проверяли» документы и «регулировали» движение вражеского автотранспорта. Бесстрашные партизаны, применив эту хитрость, захватили и пригнали в лагерь несколько грузовиков с продовольствием и разным снаряжением. Но, увы, ни в одном из них боеприпасов не оказалось. Вскоре враг, заметив бесследное исчезновение машин, насторожился. Наша уловка была разгадана, и последовал секретный приказ — в случае появления на дорогах пеших партизанских «патрулей» или «регулировщиков», в отличие от немецких на мотоциклах, — открывать по ним огонь без предупреждения. Фашистские автомобилисты стали выполнять приказ в точности, и нашим партизанам пришлось отступить.

Нам оставалось одно — обратиться за помощью в соседние отряды и к руководству партизанским движением Борисовской зоны. Однако скоро выяснилось, что соседние партизанские соединения, как и мы, сидели на мели. Некоторую помощь оказал лишь штаб Борисовской зоны, выделив из своих фондов 10 тысяч винтовочных патронов и противотанковое ружье с боекомплектом. В нашем положении это было все же ощутимым подспорьем.

Как-то к концу дня вместе с этим драгоценным грузом наши связные доставили в отряд также приказ командования партизанской зоны — форсированным маршем выступить в район партизанской бригады «Железняк» для защиты районного центра Бегомль и расположенного вблизи него партизанского аэродрома.

Так неожиданно пришел конец нашей «оседлости». Отряду было приказано прикрыть Бегомль совместно с бригадой «Мститель» от карателей, сосредоточившихся в Плещеницком гарнизоне. Для этого нам требовалось к рассвету оседлать шоссе Плещеницы — Бегомль, расположенное примерно в 60 километрах от нас. Медлить мы не могли. На переход у нас оставалась только короткая ночь.

Этот марш мне очень хорошо запомнился. Партизаны, напрягая все силы, за ночь форсированным броском преодолели не один десяток километров. Причем не раздалось ни одной жалобы и никто не отстал.

В музее истории Великой Отечественной войны в Минске меня растрогала до слез экспозиция, рассказывающая о подвигах юных героев Белоруссии, орлятах великой битвы. Хотя среди портретов юных партизан и фронтовых сыновей полков я не увидел славных орлят наших подразделений, но это ни в коем случае не значит, что у нас их не было. Первыми проложили дорогу к нам подростки из детдома имени Крупской, находившегося в деревне Антополье, того самого детдома, который перед войной был переведен в эти края с Витебщины.

Четыре бывших детдомовца — Костя, Андрей, Саша и Сережа — еще с вечера наотрез отказались ехать на телеге с обозом. Не согласились они остаться и с третьей ротой в районе Мыльницы, которой было приказано действовать в тылу группировки карателей.

Детдомовцам, уже понюхавшим пороху, хотелось принять участие в защите Бегомльского района, полностью очищенного от захватчиков и жившего уже несколько месяцев по законам Советской власти. Над Бегомлем гордо развевалось родное красное знамя. Это был дорогой сердцу каждого партизана и белоруса островок Советской власти на оккупированной земле.

Убеждая юных партизан ехать с обозом ради сохранения сил, я вспомнил первую встречу с ними поздней осенью возле мельницы в Антополье. Насквозь промокшие ребята упорно искали что-то на дне речушки у плотины, не обращая внимания на холодный дождь и студеный ветер. Я спешился, подошел к ним и, стараясь преодолеть шум воды, крикнул:

— Здорово, хлопцы! Что, налимы попадаются?

— Лучше проваливай отсюда, — грубовато ответил другой, нехотя повернувшись в мою сторону. Детдомовцы, устремив взгляды на берег, замерли без движения. Постояв несколько секунд молча, они негромко заспорили, размахивая раскрасневшимися от холода руками. До меня донеслись отрывки фраз: «…Он же со звездочкой…», «Сам бачу, а ты откуда знаешь, что у него под звездою? Белошивый[17] тоже может нацепить к шапке звезду и ходить, вынюхивать, где чем пахнет…», «Нет, это наш…»