Владимир Рудный - Гангутцы Страница 44

Сокур смотрел в амбразуру и думал о родной Украине.

Странная тут местность, в этой Финляндии. Будто все переломано гремучим штормом, навалено одно на другое. Далека, далека Украина. Цела ли родная Демковка?..

Тихо над просекой на узком перешейке, тихо, как до войны. Ветер упрятался куда-то в небеса. Только в заливах с двух сторон шелестит волна. И Андриенко что-то бормочет про звезды.

Сокур увидел на перешейке тени — семь сломанных теней падало со скалы.

— Довольно про звезды, — он толкнул товарища, — доложи командиру: вижу семерых разведчиков.

— Семеро разведчиков у финской проволоки, — сказал в телефон Андриенко. Он накрыл голову шинелью и старался говорить возможно тише. — Лезут на свое минное поле. На ловушки Думичева.

— Пропустить и продолжать наблюдение, — ответил командир взвода.

Два комсомольца насторожились в окопе. Четыре глаза глядят в амбразуру: два черных — Сокура, два серых — его товарища.

— Семеро разведчиков у финской проволоки! — доложил командир взвода в штаб батальона. — Проход через вражеское минное поле закрыт саперами.

— Финская разведка переходит рубеж! — передали дальше в штаб соединения. — Слышим взрывы. Подрываются на ловушках.

«Начинают!» — понял Кабанов; он ждал в эту ночь штурма.

Сигнал шел дальше — к артиллеристам, на аэродром.

Кончилось затишье над просекой. Взметнулась позади окопа земля, и в лесу упала высокая сосна.

На финской стороне вспыхивали зарницы. Снаряд за снарядом рубили за просекой лес. Мины рвали проволоку на «линии Репнина».

Два бойца притаились в окопе. Над окопом в один ряд лежали бревна. Над бревнами камень, на камне хворост. Рядом ударила мина, хворост загорелся.

Дым затуманил звезды на небе. Стало душно, горько дышать.

— Выкуривают. — Андриенко вытер слезы и всем телом прижался к товарищу.

— Не выкурят! — прошептал Сокур.

Над амбразурой горела маскировка. Желтое пламя закрыло кругозор. В пламени мелькали фигурки людей.

— Два взвода перешли границу, — доложил командиру Сокур. — Маскировка над окопом сгорела. Разрешите в случае необходимости стрелять?

— Разрешаю.

Хворост над окопом догорал. Дымились камни, пламя стихало. Потянуло влажным ветерком с залива. Но тут в амбразуру ударила земля. Разорвалась мина, и землей забило просвет.

Сокур сбросил с доски шинель. Доской он пробуровил амбразуру…

Бледное небо светлело. Окоп окружали финские стрелки. Свободен остался только ход сообщений — путь в тыл, к своим.

— Отходить не будем? — спросил Андриенко.

— Останемся здесь, — ответил Сокур.

Они вышли из окопа и встали в канаве — спиной к спине. Каждый держал в руке по гранате. Один бросал вправо, другой — влево.

— Закрывай проход, — сказал Сокур.

Андриенко подтащил к канаве бревна. Бревно на бревно — и ход закрыт.

— Одни остались… — вздохнул Андриенко. — Может, помирать придется, Петро Трофимович.

— Поживем еще. Ты стой тут. А я пойду гляну в амбразуру.

Сокур и Андриенко отбивались вдвоем. На войне это называют круговой обороной.

В ту ночь Маннергейм приказал любой ценой захватить Ханко. Флотилия катеров пыталась прорваться в бухты полуострова. С запада и с востока шюцкоровцы атаковали батарейцев на островах. Авиация и артиллерия «Ударной группы» не жалели бомб и снарядов. Но нигде, за исключением перешейка, противнику не удалось перешагнуть наши рубежи.

Удар по перешейку был главным. В узкую горловину шли рота за ротой. На узкой полосе суши держались наши опорные пункты — по два, по три бойца в каждом.

Позади финских рот рычали моторы танков. У самой линии фронта они наткнулись на глубокий ров и повернули обратно. Пехота наступала без поддержки танков.

Финны применили тактику своих учителей — немцев. Они попробовали в карликовом масштабе скопировать и повторить на Ханко все гитлеровское наступление. Пусть русские задыхаются в дыму и огне. Пусть остаются позади, как остались за фронтом германских армий Либава или Брест. Вперед — ценою гибнущих взводов и рот! На материке еще достаточно резервов!

Финны обошли окоп Сокура.

У скалы постукивал финский пулемет. Каску Андриенко рикошетом задела пуля.

— Войди в окоп, — сказал Сокур.

Андриенко встал у выхода из окопа.

— Справа у скалы крупнокалиберный, — доложил Сокур по телефону.

Связь на полуслове прервалась.

Между скалой и окопом упал наш снаряд. Песок и осколки осыпали окоп.

Сокур досадовал:

— Сидим здесь, а поправить не можем…

Второй снаряд угодил в скалу. Захлебнулся пулемет. Одинокая лиственница полетела корнями вперед к заливу.

Сокур пожалел:

— Хороша была ловушка для «кукушек».

В окопе стемнело, в просветах исчезло небо: кто-то лег на бревна и застучал из автомата.

Андриенко схватил Сокура за руку:

— Петро, финн над нами!

— Не волнуйся. Сейчас я его…

Сокур выстрелил в щель между бревнами. Донесся тяжелый стон и шорох. Закапала кровь. В щели над головой вновь открылось чистое небо.

Трое финнов — офицер и два солдата — по ходу сообщений бежали к окопу Сокура. У Сокура и Андриенко осталось только по гранате и снайперская винтовка. Диск автомата пустой. Когда финны подошли вплотную, Сокур поднялся и вскинул над головой гранату:

— Ложись!

Двое солдат упали ничком. Офицер что-то закричал. Андриенко выстрелил из винтовки Сокура. Офицер, раненный, упал.

— А ну, перевернуться на спину! — скомандовал Сокур.

Финны как будто не поняли.

— Андриенко, переведи-ка им на финский!

В лесу загремел голос командира взвода:

— Мандебура! Доставить мне Сокура с Андриенко живыми или мертвыми!

— Так мы здесь! — крикнул Андриенко. — Сюда идите!

К окопу бежали бойцы.

— Петро Трофимович! — кричал Мандебура. — А мы думали, вы зовсим убитые.

— Не зовсим, Мандебура, не зовсим. Осторожнее, не споткнись. Раздавишь трофеи…

Над просекой светило утреннее солнце.

Мандебура ходил кругом окопа и считал:

— Трое пленных. Тринадцать убитых…

— Наверху еще четырнадцатый. — Сокур показал на камни — там лежал убитый автоматчик. — А ты, Мандебура, подобрал мой личный подарок?

— Уже открыл боевой счет, — похвастал Мандебура, тряхнув трофейным автоматом.

— Оставайтесь, Мандебура, здесь, — приказал командир взвода, — а вы, Сокур, ведите пленных в штаб батальона.

Сокур повел пленных по канавке к лесу.

Первый, бой на Петровской просеке длился ночь и все утро. К полудню восстановилась прежняя линия фронта. Штурмовой батальон финнов погиб бесславно и без пользы для планов своего командования: ни одного клочка Гангута противник не захватил.

Сокур выбрался с пленными в лес, оттуда на шоссе и направился в штаб батальона.

Его обогнала повозка с ранеными.

— Садись, Петро, подвезем, эти теперь сами притопают! — крикнул знакомый санинструктор.

Сокур отказался. Пленные, правда, не собирались бежать; они, кажется, были рады, что выбрались из боя живыми. Но доставить их к командиру батальона Сокур должен сам.

Недалеко отошел Сокур, когда с финской стороны засвистел снаряд. Пленные легли на шоссе. И Сокуру хотелось прижаться к земле. Но равняться с врагами совестно. Он стоял.

Снаряд оказался необычным — по лесу и по дороге разметало серые листки.

Сокур поднял один листок, прочитал и рассмеялся. Листок был адресован лично командиру батальона и сочинен, видимо, заранее, до штурма. Финны писали: «Русские солдаты! Вы почувствовали силу нашего первого удара. Бегством от нас не спасетесь. Позади вас море. Сдавайтесь, или мы сотрем вас в порошок».

Сокур спрятал листовку в карман и прикрикнул на перепуганных пленных:

— А ну, вояки, шагу…

Перед землянкой штаба батальона очередь: толпа пленных ожидала допроса. Допрос вел командир батальона капитан Сукач вместе с капитаном Граниным, «блоха» которого стояла возле КП.

Гранин прослышал про пленных и приехал, чтобы расспросить их про Моргонланд. Его все еще интересовало: почему взорвался маяк? Но, допросив с десяток солдат, он так ничего и не добился. Финны разговаривали охотно. Они выкладывали все, что знали про свои части, и назойливо добавляли: «Русская артиллерия — это страшно».

— Что это за «языки»? — корил Гранин Сукача. — Хоть бы одного офицерика приволокли!..

А тут как раз и появился Сокур. Его пропустили в штаб вне очереди: офицера привел!

— Двойная вам благодарность, — обрадовался Сукач. — Спасибо за службу от меня и от товарища Гранина.

— Служу Советскому Союзу! — ответил Сокур и замялся, стесняясь постороннего командира.