Аурел Михале - Тревожные ночи Страница 44

За день полк дважды поднимался в атаку, однако каждый раз был вынужден залечь и вернуться в окопы. После третьей попытки мы, понеся большие потери, вернулись на исходные позиции. Настроение у всех было скверное. Люди утратили веру в свои силы. Некоторое время мы не высовывали носа из ячеек и окопов, почти потеряв голову от шквального огня, который нам пришлось вынести. Однако, перевязав раны, мы начали снова готовиться к атаке. Несколько разведчиков ползком отправились сквозь заросли кустарника и камыша на разведку огневых точек гитлеровцев. Но, кроме одного пулеметного гнезда да немецких укреплений в глубине помещичьей усадьбы, они не смогли ничего обнаружить. Тогда мы потребовали от артиллеристов, чтобы они обработали позиции немцев метр за метром, участок за участком. Несколько минут на линии наших позиций раздавались лишь команды артиллерийских наблюдателей. И вдруг воздух загудел от проносившихся над нами снарядов, немецкие позиции покрылись дымом. Вся прилегающая к усадьбе площадь, на которой укрепились немцы, превратилась в кромешный ад. Мины глухо шуршали и устремлялись к земле, словно хищные птицы. Снаряды из противотанковых пушек летели с высоким и резким свистом, оставляя за собой еле заметный молниевидный светящийся след, а снаряды тяжелой артиллерии, словно заблудившись, с протяжным воем клокотали в воздухе, долго и тяжело сотрясая его. Земля вокруг усадьбы бурлила как в котле. Разрывы распознавались лишь по слуху: фил-фил-буф! — хлопали мины… тиу-бу, тиу-бу! — били противотанковые снаряды… ууах, ууах! — стонали снаряды тяжелой артиллерии.

Вначале было видно, как то тут, то там взметываются вверх фонтаны земли. Потом они слились воедино, превратившись в сплошное облако из грязи, дыма, пыли и огня, под которым горело все, даже сама земля. Целый час били орудия по усадьбе и по расположенным вокруг нее строениям. После этого артиллерийский огонь разделился: одна часть огненного шквала была перенесена на немецкие позиции второй линии, другая — передвинулась на укрепленные позиции первой линии. И так они били еще полчаса, затем еще полчаса обрабатывали немецкие позиции на флангах нашего расположения. Я заметил, что справа от нас снаряды выбрасывают к небу большие куски льда и гигантские фонтаны воды. Значит, за топью, где мы залегли, простирается озерцо, в которое упирается фланг немцев.

Когда закончилась артподготовка, нужно было снова подниматься в атаку. Страх, вызванный первыми неудачными атаками, понемногу рассеялся, и солдаты даже начали шутить.

— Видел, Ионикэ, — потянул меня за рукав капрал Стэникэ, — неплохо мы угостили немцев!

— Теперь, думаю, они насытились! — проговорил я сумрачно.

— Пройдем, как нож сквозь сливочное масло! — добавил кто-то.

— Вот это да, — проговорил другой, — ни одному, наверное, не удалось выскочить!

— Куда там! Все поджарились, — подхватил Стэникэ и повел носом. — Эй, браток, кажется, даже жареным пахнет, ей-богу, пахнет!

Нависшие над усадьбой черные тучи начали рассеиваться. Сквозь постепенно редеющую завесу мы уже видели местность, которую только что обстреливала артиллерия. От усадьбы не осталось ничего, даже стен. Все было сметено, стерто с поверхности земли; среди дымящихся развалин появились новые огромные воронки.

Не успели рассеяться дым и пыль, как мы снова пошли в атаку, но немцы открыли еще более сильный и яростный огонь. Всего яростнее били справа, из-за развалин. Цепь пехотинцев с одного конца до другого вновь залегла, но только на мгновение… В промежутке между залпами минометов и очередями гитлеровских пулеметов прозвучала команда. Мы снова бросились в атаку… еще раз! Однако через несколько перебежек огонь заставил нас опять залечь. Поливает немец — и все тут! Перевели дух — и вновь прозвучала команда! Снова поднялись, теперь уже в третий раз! Но опять напрасно; в свои окопы мы возвратились с еще большими потерями.

Казалось, что место, откуда враг вел огонь, просто заколдовано, его никак нельзя нащупать. Кроме небольших зарослей камыша, снежных плешин, льда да развороченной топкой земли, ничего не было видно.

— Мать их!.. — выругался один из солдат, выплевывая смешанную с кровью землю. — Ну ничего, братцы, ночью обязательно до них доберемся!

Мы возвратились на исходные позиции. Большинство солдат улеглись на землю лицом вверх и стали следить за облаками, проплывающими к юго-востоку, в сторону Румынии. Раненые кто как мог добрались до пунктов первой помощи. Тяжелораненых подобрали санитары и отнесли в укрытые места, где их ожидали повозки. Несколько солдат из второй линии окопов ползком доставили нам боеприпасы.

Подошло время обеда, но о нем не могло быть и речи. Мы молча принялись грызть сухари, которые были у нас в продовольственных сумках. Немцы не стреляли; пока мы находились на своих позициях, их минометы и пулеметы молчали.

— Ну, браток Ионикэ, видел? — проворчал с горечью Стэникэ.

— У, сволочи проклятые!.. — взорвался другой. — Ну, где ж они?

Никто не ответил. Мне не хотелось нарушать воцарившуюся тишину. В голову лезли мысли о доме, о родных. Брат мой Ангел был убит на Дону, мать и невестка с маленькими детьми остались одни, не имея никаких средств к существованию. Ходили слухи, что у нас на родине по-другому завертелось колесо; среди солдат все чаще и чаще поговаривали о наших правах на человеческую жизнь; до нас доходили вести о борьбе рабочих и крестьян. Я думал о приближающейся весне. Много надежд возлагали мы на нее, когда в августе 1944 года выступили против немцев. «Немцы почти на коленях!» — говорил я тогда и радовался, что, может быть, скоро вернусь домой. Чувствовал — что-то должно измениться в нашей жизни. Но перемены эти могли прийти только вместе с новым законом о земле… «Иначе, что же я буду пахать? Опять землю помещика Стэнеску? Нет! Теперь этому не бывать! Надо как-то кончать с боярами».

— Эй, Ионикэ, — оторвал меня от мыслей Стэникэ. — Айда!

Я приподнялся: солдаты вокруг меня отползли назад в окопы или в заросли камыша. Тогда и я пополз за ними, держась подле Стэникэ.

Мы отползли далеко назад, за вторую линию траншей. Потом опять перешли через какие-то окопы и траншеи, проползли сквозь редкие заросли камыша, захваченные накануне, и, сделав большой крюк, повернули вправо. Остановились мы на краю белого ледяного поля; это было озеро, один из берегов которого был занят немцами.

Я сразу же сообразил, для чего был сделан этот маневр.

— Вот теперь, Стэникэ, мы ударим немцам в бок, — обрадовался я.

— Как? По льду?! — удивился он.

— По льду!.. Ведь они же и не думают, что мы решимся на это!

— Ей-богу?

И действительно, было решено, что наш батальон атакует немцев прямо через озеро. Наша первая рота развернулась в цепь под прикрытием зарослей камыша на берегу озера. Другие роты были сосредоточены немного сзади во второй линии.

По ту сторону камышовых зарослей, в которых мы залегли, лед был светлый, гладкий и блестел, как зеленовато-белое зеркало. Мороз в последние ночи покрепчал, так что по озеру могли пройти даже танки. По границе ледяного поля, слева, кое-где редкими кучками торчал камыш и сухой тростник. Перед усадьбой не было ничего; один лишь гладкий лед, на котором можно было бы заметить даже винтовочный патрон.

— Здесь нас всех до одного перещелкают! — испуганно прошептал Стэникэ, глядя вперед сквозь камыши.

— Лишь бы не обнаружили! — проворчал я. — Сколько будет тут? Метров триста… Несколько перебежек — и мы в тылу у немцев.

Люди, скопившиеся в камышах и застывшие в напряженном ожидании, недоверчиво молчали. Лица у солдат слева и справа от меня, так же как лицо Стэникэ, постепенно мрачнели, словно на них надвигалась тень.

Тут екнуло и мое сердце. Однако у нас не было времени думать об опасности — по стрелковой цепи передали команду:

— По белой ракете идем… Только первая рота! Только первая рота!

Команда, передаваемая из уст в уста, пошла по рядам, затихая, как отдаляющийся рокот волны.

После этого над всем ледяным полем установилась еще более глубокая, более напряженная тишина. Меня тоже стал охватывать страх. Это чувство я всегда испытывал перед атакой. От мрачных мыслей, от воспоминаний обо всем пережитом буквально бросало в жар. Руки, сжимавшие автомат, стали влажными. Я поправил на груди лопату и вытянулся на льду, ожидая сигнала.

Вдалеке, из бескрайной мадьярской степи медленно надвигались сумерки.

Вдруг на развалины бывшей усадьбы обрушился с диким грохотом ливень снарядов. Теперь залпы артиллерии раздавались по ту сторону наших позиций, из районов расположения советских войск. Тяжелые орудия русских, которые до сих пор грохотали где-то справа, перенесли огненный всеуничтожающий шквал на усадьбу. Казалось, что сама земля раскалывалась под сверкающим разрывами дымным облаком, которое опять покрыло развалины.