Марина Чечнева - «Ласточки» над фронтом Страница 44

Аппараты эти были довольно капризные. Они состояли из нескольких агрегатов, размещавшихся в различных местах самолета. «Командный прибор» из шести лампочек разного цвета помещался в кабине штурмана. Загораясь в определенной очередности, лампочки сигнализировали об исправности агрегатов.

Мороки с аппаратами было немало, но отказов в работе ни разу не случалось. Каждую ночь наши самолеты летали на фотографирование, и каждую ночь Рая проводила на старте. Фотопленку с результатами бомбежек отправляли в дивизию, где ее дешифровали.

— Я поражалась самоотверженности, смелости экипажей, летавших на фотографирование, — вспоминает Рахима Рахимовна. — Какая выдержка им требовалась, сколько сил, умения! Вернутся из полета, спрашиваем штурманов: «Очень трудно было?» «Нормально», — отвечают. А я еще по работе в разведполку знала, как это опасно и сложно. Помню, опоздали из боевого вылета Сима Амосова и Лора Розанова. Все, кто позже вылетели, уже вернулись, а их все нет и нет. Хожу, места себе найти не могу. Села зачем-то в машину, что бомбы развозит, и слезы градом. Вдруг бегут девчонки, кричат: «Прилетели!» Оказалось, Симину «ласточку» «мессер» обстрелял, им пришлось делать несколько заходов и уходить на предельно малой высоте… Подбежала я к машине, Лариса обняла меня, закружила, а я и плачу, и смеюсь от радости… И сколько таких полетов они выполнили!

Меня в нашей Раечке всегда поражало удивительное сочетание душевности, нежной деликатности с очень веселым, полным юмора отношением к жизненным невзгодам, неурядицам.

Нужно было слышать, как Рая рассказывала, например, о своей учебе в военном авиационном училище разведчиков, в Башкирии. Орлова училась на отделении грамметристов-дешифровщиков. Трехгодичную программу в училище заканчивали за шесть месяцев, занимались исключительно напряженно. Кроме учебы приходилось работать и на поле, в колхозных огородах, проделывать марши по 15–17 километров по плохим дорогам. Ребята косили, а девушки вязали снопы. Рая тоже научилась вязать снопы, только они у нее получались совсем маленькие — сама-то она была тоненькая, как тростиночка, и ростом чуть повыше снопа. После обеда полагался час отдыха.

— И представляете, девочки, — рассказывала Рая, — заберемся мы в стог, уснем, и до чего же через час вставать не хочется, ну, просто сил никаких нет. Так наш командир батальона, внешне очень похожий на Суворова, на белом коне носится по полю, от стога к стогу, и призывает: «Мамаши, вставайте! Мамаши!»

Это «Мамаши, вставайте!» стало у нас потом, с легкой Раиной руки, крылатым выражением…

22 июня 1941 года. Более сорока лет прошло с этого дня. Война отодвинулась во времени, ушла в прошлое. Но и сегодня, спустя десятилетия, мы не можем говорить о ней бесстрастно, со спокойной объективностью ученого-историка. Нет, не можем! Вновь и вновь памятью сердца возвращаемся мы к этим огненным дням, вновь и вновь вспоминаем тех, кто на своих плечах вынес Родину из огня. И не было на войне маленьких людей — каждый выполнял самое главное, самое святое дело: защищал Отечество. Только одному выпала звонкая доля, а другому тихая, не очень заметная, но не более легкая оттого.

Просто рассказывать о ратном пути летчиков, десантников, разведчиков. В военной биографии каждого из них нередки дни — взлеты, яркие события, в которых зримо отразились силы души, мужество и самоотверженность защитников Родины. Но сколько было на фронте незаметных, скромных тружеников, без чьего великого труда и бесконечного терпеливого мужества не было бы наших маленьких и больших побед.

Техники, механики, вооруженцы, прибористы… Милые наши девчонки, самые надежные, самые бескорыстные друзья! В замасленных спецовочках, с обветренными лицами, простуженными голосами, с обмороженными руками, сколько же работы — тяжелой, утомительной и не имеющей конца — переделали вы. Ничто не могло остановить эту работу — ни морозы с ветрами, ни дожди, ни туманная слякоть, ни тьма кромешная. Без громких фраз, без слова жалобы, озябшие, бывало, голодные и всегда невыспавшиеся, готовили вы машины к вылетам, а потом с волнением вглядывались и вслушивались в ночное небо, ожидая нашего возвращения. Среди ваших наград немало орденов, чуть побольше медалей, но великая благодарность за ваш каждодневный подвиг всегда живет в сердцах боевых друзей.

Фронтовая закалка

С фронтовой фотографии глядит на меня милое девичье лицо. Нежный рот в улыбке. С той же затаенной улыбкой смотрят и глаза-вишни. Высокий лоб, по-казачьи вольный разлет широких темных бровей. Весь облик чернобровой казачки говорит о незаурядном характере человека волевого, решительного, целеустремленного. Да, фотоснимок на редкость удачен — именно такой все мы, однополчане, знаем Шуру Попову, авиамеханика, штурмана, геолога…

Дон и Волга — две исконно русские реки, с ними связаны детство и юность Шуры. Родилась она в городе Серафимовиче, бывшей станице Усть-Медведицкая. Росла, как росли все девчонки и мальчишки в станице, ничем особенно не выделяясь. Сильная, ловкая и азартная, любила спортивные игры, всяческие соревнования.

— А самой большой моей привязанностью, — вспоминает Шура, — было плавание. Плавать выучилась рано, благо река под боком, и в воде чувствовала себя легко, свободно и радостно. Когда в 1935 году мы переехали в Саратов, меня покорила Волга. Жемчужная краса ее вольного разлива вызывала в душе светлое волнение. А какие над Волгой закаты, восходы, какой удивительно нежной чистоты облака… И себя испытать, свои силы манили волжские просторы. Не раз и переплывала Волгу, за что дома крепко доставалось!

Я не знала Шуру в ранней юности, но хорошо представляю себе, какой она была в те годы, как увлеченно и жадно жила. В ней всегда чувствовался веселый, жаркий азарт к жизни.

В школе она активно участвовала в общественной работе, была членом комитета комсомола, успевала заниматься в авиамодельном кружке (ее рано стала привлекать авиация) и выступать на многочисленных спортивных соревнованиях: лыжи, легкая атлетика и, конечно, плавание. В 1940 году с отличием окончила среднюю школу, одновременно занимаясь в аэроклубе. Поступила на геолого-почвенный факультет Саратовского государственного университета. Училась отлично, а в свободное время продолжала летать в аэроклубе.

Мне иной раз кажется, что в те годы большинство из нас словно спешили жить — учиться, умнеть, постигать искусство, радоваться красоте… Будто мы знали, какие тяжкие испытания выпадут на долю нашего поколения, и набирались радости и счастья впрок, чтобы потом, в трудные дни и месяцы войны, они переплавились в наш запас прочности — в стойкость и оптимизм…

В своем дневнике Шура писала в те счастливые весенние дни: «Не знаю почему, но я для себя заново открываю все. Как будто не было до этого ни книг, ни музыки, ни многого другого. Влюбилась заново в Чайковского. „Онегин“ неповторим… Завтра соревнование по волейболу. Ну и зададим жару соседям!»

И в то ясное солнечное утро — 22 июня — Шура тоже собиралась «задать жару» команде соперников. Окончание учебного года студенты университета решили отметить большим спортивным праздником. В предвкушении его Шура, напевая, гладила платье, когда по радио передали:

— Сегодня в четыре часа по московскому времени без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города — Житомир, Киев, Севастополь, Каунас…

Утюг выпал из рук. Потрясенная страшным известием, Шура разбудила близких:

— Мама, папа! Вставайте — война!

Война, все изменившая, все перечеркнувшая, разделила жизнь на две части: светлую, полную надежд довоенную и сегодняшнюю — с одной целью, с одной мечтой — победить. Вместо каникул студенты убирали урожай, рыли окопы. Шура работала вместе со всеми, но ее не оставляла мысль о фронте. Как и многим ее товарищам, девушке казалось, она убеждена была, что ее место — на фронте, на переднем крае борьбы с врагом.

Сначала она идет работать на военный завод. Узнав о наборе в школу связистов, подает заявление туда. По окончании специальных курсов Шура вернулась в Саратов, где должна была получить направление для дальнейшей службы. Услышав о формировании женской авиационной части, побежала в райком комсомола с заявлением-просьбой о зачислении в эту часть. Первые ее слова к комиссии были:

— Примите меня! Хочу на фронт, чтобы вместе со всеми громить врага.

— А что вы умеете делать?

— Окончила аэроклуб.

— Хорошо, — сказала майор Раскова. — Значит, решили воевать?

— Да.

— Ну что ж, собирайтесь. Завтра будет машина.

В часть, формируемую по инициативе М. Расковой, пришли Оля Клюева, Ира Дрягина, Алла Казанцева, Ася Пинчук, Рая Аронова и другие девушки студентки саратовских вузов и техникумов, в прошлом окончившие аэроклубы или авиационные технические училища. У Шуры был совсем небольшой налет, и поэтому она попала в группу авиамехаников.