Дмитрий Панов - Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели Страница 45

И вот на фоне всей этой исторический драмы я стал присматриваться к девушке из рыбацкой семьи, не так давно перебравшейся из Темрюка в Ахтари, Вере Комаровой, старшей дочери рыбака Комаря, чем немало огорчил свою бедную мать, строившую сложные, порой многоходовые варианты моей выгодной женитьбы. Должен сказать, что семья Комаровых оказалась в Ахтарях весьма своеобразно. Мой тесть, Антон Алексеевич, мужчина среднего роста, обладатель висящих усов, маленьких голубых глаз, блондин с крупным славянским носом с горбинкой, не страдал особенным пристрастием к активной трудовой деятельности или исполнению каких-либо обязанностей, в том числе и семейных. Рано начав свой трудовой путь, с четырнадцати лет в море, среди рыбаков, он проникся глубоким отвращением ко всякой суете и если его жизнь входила в зону относительного покоя, как лодка в тихую гавань, то Антон Алексеевич имел привычку, махнув на все рукой, предаться нирване. Видимо, семейная жизнь отца трех дочерей с женой, имевшей крутоватый характер, сильно его утомила. И потому когда жесточайший шторм погнал его лодку от родного села Черный Ерик, что под Темрюком на реке Кубань, прямо в Ахтари, километров за сто, и выкинул ночью под грохот огромных волн на песчаную косу возле ахтарского маяка, то Антон Алексеевич решил не противиться судьбе.

Пристроился на постой к вдове Петрак по улице Братской и потихоньку занялся рыбной ловлей в колхозе «Красный Октябрь», не подавая семье никаких известий. Он принадлежал к породе русских людей — «мыслителей», хорошо описанных Гоголем, которые и мыслить не научились, имея к тому природную склонность и делать ничего не хотели, потому как всю жизнь бывали заняты — пробовали мыслить. А моя теща с тремя дочерьми, решившая, что ее муж погиб, переживала примерно такое же время как наша семья зимой 1921 года, когда дед выкуривал нас из хаты голодом и холодом. Хорошо, что на помощь подоспел «дедунька», Петро Анисимович Бондаренко — принес кое-какого харча и тридцать рублей денег. Так семья дотянула до весны. А там и Антон Алексеевич, которому все в этой жизни быстро надоедало, видимо надоел постой у вдовы, подал о себе весточку. Моя теща, видимо решив, что если гора не идет к Магомету, то Магомет должен пойти к горе, погрузилась с двумя младшими на пароход и прибыла в Ахтари. Скажем, ради справедливости, что в Ахтарях была хорошая рыбалка, и место для жизни, по своим климатическим условиям, получше, чем в Темрюке: еще и это могло привлечь деда Антона. Да и возможность украсть больше рыбы — в Темрюке был всего один маленький причал на реке Кубани, который властям легко было держать под контролем. Но, повторяю, как бы там ни было, но семья Комаровых начала приживаться в Ахтарях. Сестры моей жены, Серафима и Павлина, были тогда еще маленькие, и их появление прошло мимо моего внимания. Вера приехала, закончив восьмой класс школы в городе Темрюке. И я сразу обратил внимание на черноглазую, с длинной гривой черных кудрей, девочку, лет четырнадцати, пришедшую со сверстницами в городской сад.

Как известно, девушки из другого села всегда привлекают больше внимания. Ахтарские красавицы успели здорово примелькаться, и простые жизни их были известны мне вплоть до деталей. Кроме того, Вера показалась мне дочерью состоятельных родителей — девочка из какого-то другого, более устроенного и упорядоченного мира. Думаю, что сказалось и разница характеров: она была взрывной, а я спокойным и уравновешенным. Видимо поработала и мать-природа, всегда стремящаяся перемешать блондинов с брюнетами и шатенов с серо-буро-малиновыми. Говорят, сказал свое слово и гороскоп. Я был немало удивлен, встретив таинственную незнакомку из городского сада в комитете комсомола рыб-колхоза «Красный Октябрь» — единого с рыбкомбинатовским, где она обсуждала с секретарем Гришей Синегубом вопрос вступления в ряды Ленинского Союза Молодежи. Года два мы были просто товарищами по комсомольской организации. Как-то Вера поинтересовалась, почему я пропускаю комсомольские собрания? Я ответил, что в здании ШКМ — школы крестьянской молодежи, открылись курсы по подготовке в рыбный техникум, который собираются открывать в Ахтарях. Вера заинтересовалась моим сообщением и, как я понял, тоже захотела записаться на эти курсы.

Через несколько дней вечером, уже после начала урока, она зашла в класс, извинилась и попросила разрешение присутствовать в качестве новой слушательницы. Нас было в классе человек двенадцать, в основном парни. Вера осмотрела всех не спеша и придирчиво, как это делают симпатичные девушки, понимающие, что имеют возможность выбора и остановилась на пустующем месте возле меня. Спросила разрешение и присела. Как позже выяснилось — надолго.

Конечно же, после занятий я отправился ее провожать, а вскоре уже носился за ней по всей станице от берега к вокзалу и от вокзала к берегу. Моя возлюбленная оказалась очень быстроногой, подвижной, с настроением, которое менялось гораздо быстрее, чем неустойчивая приморская погода. Комари или Комаровы были тоже очень смешанной семьей с присутствием элемента кавказской черкесской крови. По семейным преданиям, кто-то из предков-казаков то ли украл, то ли купил, то ли просто увез по добровольному согласию девушку-черкешенку во время одного из столкновений казаков с горцами, и она стала его женой — продолжательницей рода. Присутствие восточной или южной крови было заметно в моей жене и теще очень явственно: большие темные глаза, вороные черные волосы, решительные движения и поступки. Когда теща, в минуты семейного конфликта раскрывала свои большие глаза, сверкавшие гневом, то робкий Антон Алексеевич, провозгласив: «У бисова душа — черкесяка!», стремился поскорей выскочить из хаты. К осени тридцатого года я познакомился со своими будущими тещей и тестем: нельзя было без конца стоять на сыром ветру у забора или сидеть на промокшей лавочке.

Жили Комаровы скромно, даже бедно: снимали старую хату из двух комнат у Гунченко, а заработки деда в рыбколхозе известны. Самой богатой вещью в доме был маленький стол, накрытый газетой, где лежали Верины учебники. К осени мы закончили курсы по подготовке в техникум и поступили на первый курс вечернего обучения.

Дело явно шло к свадьбе, потому что учеба, как вы понимаете, перемежалась с прогулками и поцелуями. Это явно ломало планы моей матери. Реальными кандидатурами были дочери Парфиловых — Дуся и Настя. Парфилиха с моей матерью даже называли друг друга «свахами». Настя Парфилова была выше меня ростом и старше на один год. Добрая, но безграмотная девушка, лупившая меня палкою в малолетстве, что уже в юношеском возрасте заставляло относиться к ней очень настороженно.

Мама рисовала следующую перспективу: нам с Настей дают корову и построят дом. Были и другие кандидатуры — подружки матери стремились устроить судьбу дочерей, а моей бедной матери очень льстило, что она, наконец-то, оказалась в центре внимания своих подруг, ранее относившихся к ней свысока. Речь шла о Тосе Бут (не путать с нашими соседями) — ничего не скажешь, красивой смуглой девушке с каштановыми волосами. Рассматривалась Фрося Чистоклетова, наша соседка через улицу, девушка с изумительно красивыми черными глазами и волосами, но к сожалению со вздернутым курносым носом, сестры Лысаки.

Кроме всего прочего, женскую ахтарскую общественность видимо возмущало, что стоило подрасти парню, как он попал в руки приезжей. Кроме того, из бедной, неизвестного происхождения, рыбацкой семьи. В селах вообще очень плохо приживаются новые люди. О них рассказывают небылицы, пускают сплетни и слухи. Это же произошло и с Комаровыми. Еще и через несколько десятилетий многие обязательно прибавляли к их фамилии обозначение «темрючане», а значит, вроде бы не ахтарские, потому моя мать была категорически против нашего брака. А это не улучшало отношений между моей будущей женой и матерью. Домой к нам Вера не заходила, но время от времени я выносил ей из дому что-нибудь из съестного: то кусочек колбасы, то кусочек сала с хлебом, а иной раз и пирожки, испеченные матерью. Антон Алексеевич Комаров и его жена Антонина Петровна возлагали все надежды на рыбацкую удачу и чем-либо еще: он кроме рыбной ловли, а она воспитанием детей, заниматься не умели, да и не желали. Если так еще можно было жить раньше, когда при удаче одним своим уловом рыбак мог обеспечить семью чуть ли не на год, то теперь, в колхозе за этот улов платили копейки, а продашь на сторону — огромный тюремный срок. Потому, как ни воровал дед Антон по-мелкому, пряча судак в штаны, семья жила впроголодь. Нужна была какая-то постоянная производственная активность, очень утомительная, конечно, для не привыкших к ней людей.

Иной раз я думаю: сколько поколений будет объедаться наш народ, даже если получит ровное и стабильное снабжение всеми необходимыми продуктами? Ажиотажный спрос, которым славится наша торговля, пришел к нам и из глубины столетий и из недавних десятилетий, когда над человеком, подобно его первобытному предку, постоянно висела угроза голодной смерти. «Главголод» — такое почетное наименование дал Сталин Постышеву, посылая его на Украину.