Канта Ибрагимов - Учитель истории Страница 45

— Постой, постой, чуть не забыл, — уже от воды вернулся Радамист, пуще прежнего разозлил «немую» охрану Аны. — Смотри, тебя в воде никто не догонит, но будешь обратно плыть, сделай крюк, обойди эту массу, не то напарники тамгаша тебя остановят, а могут и вовсе утопить.

Виделась Ана и с Астархом — уже свободным гражданином, его Зембрия выкупил у городского протектората за гроши, и так он был слаб, буквально при смерти, что доктор его поместил в одну из своих лечебниц.

Уже известно, где находятся плененные воины Алтазура. Восемьсот, еще точно живых, в каменоломных карьерах Никомидии. Их хозяин, богатый полуперс-полуармянин, заплатил за каждого еще здорового по золотому, а узнав, что их хотят выкупить, уже за полудохлых, изможденных — заломил в три раза дороже.

В общем, под нежным оком Аны Мних «не дремлет», и перечисленное только толика его забот, а основные помыслы поглощены другим — участием Аны в олимпиаде. Каждый день, с утра, она совершает заплыв в море, и теперь не одна, а в сопровождении двух лодок, четырех человек. Потом по специальной, спешно сделанной тропе по периметру территории она бегает, и столько же людей это хронографируют, а вечером самое приятное занятие — выездка, под ней блестяще-черный жеребец-ахалтекинец, баснословно прекрасный подарок Зембрия Мниха.

За неделю до старта олимпиады заканчивается регистрация участников. Дабы не рисковать, Зембрия договорился, что член регистрата сам явится к Ане на виллу.

Взнос уплачен, необходимо заполнить короткий опросный лист. Ана неграмотна, поэтому регистратор сам заполняет бланк: имя — Ана, возраст — 21 год, место рождения — Аргун.

— Что такое Аргун? — спрашивает регистратор.

— Река.

— А где она?

— В Алании.

— Вот, значит, ты, — нарекают ее, — есть — Ана Аланская-Аргунская! И твой порядковый номер — 112.

С этого момента до сих пор рвавшуюся в бой Ану охватила неописуемая хандра, и как ни пыталась она это скрыть, все это чувствовали. И тогда Мних привлек знакомого индийца — странствующего монаха. Буквально после двух-трех занятий психика Аны восстановилась, и ей стало стыдно за свою слабость.

— Так ты будешь выступать? — вкрадчиво интересовался доктор.

— Конечно! — теперь показно ерепенится Ана, и сводя тему в другую плоскость. — Вы сделали ставки?

— Да. Я один на тебя поставил... и немало.

— Прекрасно! Выигрыш пополам.

Все-таки заигрывает Ана с ним, думает — он тоже многое высчитывает. Накануне олимпиады решился он остаться на всю ночь с ней, изрядно выпил вина, вел какие-то пространные речи о религиозно-философской доктрине, стал описывать свою роль в этой исторической миссии, понесенную им жертву ради этого тысячелетнего секрета его народа...

— Зембрия, дорогой! — перебила его Ана, еле скрывая зевоту. — Мне надо выспаться сегодня.

— Что! — встрепенулся Мних. — Нет! Не пущу! Ты не будешь там! Ты одна у меня, Бог тебя мне даровал, и расставаться я не намерен.

— А Басро? А уплаченные деньги? — не без издевки спрашивает Ана.

— Замолчи! Не смей! Разберусь я с этим ублюдком!.. А деньги, вот, вот, — он легко отодвинул вроде массивный стенной шкаф, а там скрытый фресками проем; посыпалась горой, звеня, катаясь по полу, золотая чеканка. — Вот! вот! Все бери, все! Тут десять тысяч, и еще в десять раз больше ты получишь, а туда я тебя не пущу! Слышишь?

— Я буду участвовать, — вскипела Ана.

— Ана, пожалей! — на детский стал похож его фальцет, он неожиданно заплакал, бросился перед ней на колени, с силой обнял ее ноги, стал целовать.

— Успокойтесь, успокойтесь, Зембрия, — сильно тронула эта сцена Ану, она сама очень расчувствовалась. — Идите, идите, дорогой, спать, а завтра все решим.

— Нет! Я останусь с тобой! У меня больше никого нет!

— Уходите, — повелела строго она, — у меня завтра решающий день.

Эту ночь Ана плохо спала, теперь не олимпиада, а что-то другое, доселе неведомое, беспокоило ее, она с трепетом ждала утра и встречи с Мнихом. И, к ее крайнему изумлению, еще больше повзрослевший за ночь Зембрия, может, не так эмоционально, как накануне, но более настойчиво стал говорить ей то же самое.

— Ана, дорогая, мы уедем отсюда, уедем навсегда, я давно этого хочу и мне так надо. Мы уедем к тебе, в твою Хазарию, в Аланию, к твоему Аргуну.

— Нет, Зембрия, — молвила Ана, — мне отсюда ехать пока нельзя, у меня здесь много родных и близких в неволе.

— Ну это ведь бред! Ты не сможешь их всех найти и тем более освободить.

— Смогу.

— Ну бери эти деньги, выкупай всех.

— Зембрия, этого мало. В Византии деньгами никого не удивишь, надо заиметь имя.

— Не пущу! — запищал Мних.

— Пустите. Вечером станет все ясно.

— А если... — оборвал свою речь Мних.

— Тогда не судьба, — натянуто улыбнулась Ана. — Зато я рада, что встретила Вас, — она прильнула к нему, и ласковым шепотом на ухо. — Вы настоящий мужчина! Спасибо!

По рассказам бабушки — царицы амазонок, Ана знает, что еще в детстве, в пору девичьей зрелости, амазонкам прижигали правую или обе груди, чтобы не мешали на охоте или в поединке. Мать Аны — Малх-Азни при этой процедуре подняла такую истерику, что ее, по указу матери-царицы, пожалели, а потом царица сама жалела всю жизнь: именно ее дочь, покинув царство с любимым Алтазуром, показала пример остальным; подрастающее поколение не захотело встречаться только раз в году с представителями сильного пола, предопределив распад анахронизма. И, конечно, царства амазонок уже нет и не будет, да Ана верит, что она, как последняя представительница этого рода, поставит достойную точку в анналах истории Кавказа.

В этот краеугольный день в ее судьбе она не ела, только с зарей ходила босиком по сочной траве, собирала руками росу, которая наподобие меда осела на прибрежной растительности, испила два-три янтарных глотка; глубоко, свободно подышала и стала собираться в путь — к обновляющей заре, или к мучительно продолжающемуся закату.

Сперва надела Ана специально сшитый к этому мероприятию элегантный костюм амазонки. А под ним необходимый для марафона атрибут: повязали служанки ее грудь, так, чтобы не мешала. Потом надела черную льняную тунику; а на голову, прикрывая волосы и шею, плотно повязала шаль на манер чалмы; сверху плащ из тонкой шерсти, пока будет скакать. Амуниции у нее совсем мало, многого она не унесет; зато мудро обдуманной, не случайной. Два арабских кинжала висят у нее на золоченом пояске. Поверх талии обернуты два кнутовища, и не простых, сделанных на заказ, со свинцовыми набалдашниками на концах, и еще сверхпрочный аркан из сыромятной крокодильей кожи, с искусно вкрапленной металлической прожилкой, какие используют персы при захвате высоких крепостей.

День был не по-осеннему жаркий, душный, солнечный и безветренный. На окраине Константинополя несметное количество людей. Вся эта толпа вместе со стартом ринется к возвышенному берегу, откуда, как на ладони, будет обозревать весь марафон, однако на двадцатитысячный стадион попадут не все, там места давно выкуплены, и плата за вход немалая.

На обширной стартовой площадке гомон, крик, толкотня, разные диалекты и цвета кожи; звон металла, ржание коней, нервные окрики и бесшабашный смех; встревоженная копытами тяжелая пыль, конский пот, запахи изысканного парфюма и давно не мытых людских тел.

Наконец, по списку стали вызывать участников. На одних никак не реагируют, других освистывают, над третьими смеются, знаменитых встречают с восторгом и рукоплесканиями. То, что в марафоне участвует женщина, уже как сенсация, всем известно, только об этом как блажном балагурстве богатой особы с ехидством сплетничают, с нетерпением ждут ее появления.

— Ана Аланская-Аргунская! — объявил регистратор.

Волнообразный, будто из-под земли, гул сотряс воздух, это был дикий рев толпы. На Ану это никак не подействовало, она с самого утра уже отрешилась от обыденной реальности, мобилизовала все силы на цель.

Около полутора сотен всадников выстроили в ряд, долго выравнивали, да кони резвятся, на месте не стоят, и всадники ерзают, все в центр, к короткому пути стать норовят, лишнюю десятину стадии выгадать хотят. А Ана примостилась с краю, только смотрит в даль, только ждет команды.

Основных фаворитов пять-семь, на них сделаны громадные ставки, целые состояния. У каждого фаворита по пять-шесть помощников, или, в случае чего, дублеров. Задача помощников оградить своего лидера, и как можно больше навредить, вплоть до нанесения в суматохе раны, хотя бы коню соперника.

Дан старт! В центре началась смертельная давка; заржали кони, заорали участники; несколько животных споткнулись, подмяли седоков; обвешанные оружием всадники неповоротливы, не могут маневрировать скакуном. От проломленного копытом черепа кто-то истошно взвыл. Пыль столбом, бряцание металла, топот копыт — началась нечестная схватка.