Борис Сопельняк - Солдат по кличке Рекс Страница 45

Землянка буквально взорвалась от смеха. Все трое еще хохотали, когда приоткрылась дверь и вошел тщательно выбритый и аккуратно причесанный человек.

— Разрешите? — неуверенно обратился он.

— А, это ты, — вытер слезящиеся глаза Собко. — Входи, Герман, входи.

— Может, я некстати? Может, испорчу ваше веселье? — чуть обиженно дрогнул его голос.

— Не испортишь. Знакомься. Товарищи прибыли с левого берега, чтобы изучить твой план.

— Старший лейтенант Герман Крайс! — вытянулся гость.

— Капитан Громов, — приподнялся Виктор Маралов тоже приподнялся, нечленораздельно буркнул свою фамилию и снова забился в угол.

— Садись, Герман, — пододвинул чурбак Собко. — Разговор, как я понимаю, будет долгий.

Крайс пододвинулся к столу, поправил и без того идеальный пробор и поднял глаза на Громова.

«Похож, — отметил про себя Виктор. — Даже слишком похож. И пробор на левой стороне, и родинка под левым ухом, и… Что еще? Других особых примет вроде нет».

— Вы меня извините, — откашлявшись, начал Виктор, — но несколько вопросов я должен задать.

— Конечно. Я понимаю, — немного побледнел Крайс.

— Фамилия начальника вашего училища? — начал Громов с самого простого вопроса.

— Начальника? Сейчас вспомню, — потер Крайс переносицу. — Якушевич? Точно, Якушевич.

— Сколько окон было в казарме?

— Н-не помню, — еще больше побледнел Крайс. — Не считал. Даже в голову не приходило.

— Здание пятиэтажное?

— Учебный корпус — да. А казарма трехэтажная.

— На каком ярусе вы спали: верхнем или нижнем?

— На нижнем. Верхнего вообще не было.

— Только в вашей роте?

— Да нет. В казарме стояли только одноярусные койки.

— На каком маршруте трамвая ездили в увольнение?

— Ни на каком. Трамвая там и близко не было.

— Ранение у вас осколочное или пулевое?

— Осколочное.

— Покажите.

— Вы серьезно?

— Абсолютно.

Крайс снял сапог, размотал портянку и закатал штанину — красно-синий рубец наискось пересекал неровно сросшуюся голень.

— Спасибо. Еще раз извините, — сел на свое место Виктор. — Связь с семьей поддерживаете?

— С прошлого месяца. Раньше не было возможности: не знал, куда эвакуировалась жена.

— И где она теперь?

— В Оренбурге.

— Сколько получили писем?

— Два.

— А написали?

— Три.

«Все верно, — подумал Виктор. — И Галиулин почерк сличал, и жена признала почерк мужа». И тут из угла выдвинулся Маралов.

— У меня к вам всего один вопрос, — сказал он, — вернее, одна просьба.

Крайс вопросительно поднял глаза.

— Покажите ваши руки.

Крайс положил на стол ладони.

— Не припомните, где расплющили ноготь большого пальца?

— Подо Львовом. Во время отступления. Меняли траки на гусенице. Я помогал. А механик-водитель промахнулся и кувалдой звезданул по пальцу, — поморщился Крайс.

— Как он выглядел?

— Кто?

— Ну, тот, с кувалдой?

— О-о, этого злодея я никогда не забуду! — усмехнулся Крайс. — И фамилия у него, как говорится, от бога: сам рыжий, как морковка, и фамилия Рыжаков.

— Точно! — обрадовался Маралов. — А меня не помните?

— Извините, — смутился Крайс. — Но… сами понимаете. Вы танкист, это ясно. И ранение ваше типичное для танкиста. Нет, не припоминаю. Вернее, не узнаю.

— Да Маралов же я! Лейтенант Маралов! — вскочил он.

— Мара-алов?! — вскочил и Крайс. — Тот самый лейтенант, который двадцать километров тащил меня на буксире?!

Маралов порывисто обнял Крайса. Хлюпнул носом. Взъерошил его волосы и виновато сказал:

— Извини, Герман. Но, сам понимаешь, надо было убедиться, что ты — это ты.

— Я не в претензии, — моргал покрасневшими глазами Крайс. — Понимаю… Всякое бывает.

— Уф-ф, — вздохнул Громов. — Ну просто гора с плеч!

— Вот и ладно. Вот и хорошо, — радостно засуетился Собко, доставая бутыль, кружки и ломоть сала. — По русскому обычаю такое дело надо обмыть.

— И утопить, — добавил, потирая руки, Маралов, — чтобы, значит, больше не думалось и не гадалось.

— Как старший по возрасту и как хозяин этого дома, — обвел Собко взглядом стены землянки, — предлагаю выпить за знакомство — это раз! — поднял он палец. — А во-вторых, давайте перейдем на «ты», забудем звания и должности. У партизан все проще, мы обращаемся друг к другу по именам, фамилиям, а то и по прозвищам.

Все дружно осушили кружки и стали закусывать.

— А собаке? — всполошился Собко.

— Он сало не ест, — ответил Громов. — Попозже сварганю какую-нибудь похлебку.

— Тогда давайте о деле, — расчистил стол Собко. — Докладывай, Герман, о твоем плане.

Крайс достал карту, разложил ее на столе и приступил к делу.

— В общих чертах план вам известен. За мостом мы наблюдаем уже две недели. Знаем его пропускную способность, составили график смены караулов, начертили схему противовоздушной обороны и, самое главное, убедились, что мост заминирован. Основной заряд в районе третьей опоры. Провода идут под нижней частью перекрытия, следовательно, ни осколки, ни пули им не страшны.

— Прекрасно! — не удержался Виктор. — Это то, что нам надо.

Крайс с удивлением взглянул на Громова, но тот махнул рукой: продолжай, мол, дальше.

— Бункер управления в пятидесяти метрах от моста. Подобраться к нему невозможно. Уничтожить — тем более: эту бетонную чашу не возьмет ни одна бомба. Значит, работать надо на мосту. В нашем распоряжении новенький «опель-капитан», документы на имя полковника Крюгера и…

— … сам Крюгер, — закончил Громов.

— Нет. Он уже на левом берегу. Крюгером заинтересовались в Москве.

— Жаль.

— Нет, Виктор, жалеть не о чем. Крюгер прибыл с инспекционным заданием, он хорошо знает структуру тылов, организацию долговременной обороны, а в нашей операции он совершенно бесполезен. Но раз наш оберет — инспектор из ставки, почему бы ему не проверить систему уничтожения моста? Главное, добраться до проводов, а там я что-нибудь придумаю. Но как до них добраться, ума не приложу.

— Я уже придумал, — бросил Виктор и стал рассказывать о своей идее ложной бомбежки моста. — Во время бомбежки мы должны быть в районе третьей опоры, — подчеркнул он.

— Все понял. На мосту спрятаться негде, поэтому будет совершенно естественно, если мы заберемся под перекрытие, поближе к проводам.

— Вот именно!

— А если летчики промажут и угодят в мост? — покачал головой Собко. — Если заряд сдетонирует? Если охрана вас разоблачит? Если…

— Да брось ты, Федор! — отмахнулся Громов. — На войне этих «если» каждый день по тысяче — и ничего, живем, бьем фрицев и в Берлин еще войдем.

— Въедем, — поправил Маралов. — Я обещал подвезти тебя на броне? Обещал. Значит, сделаю. Да и Герман, глядишь, подключится. Соскучился, поди, по танкам-то?

— Еще как! — вздохнул Крайс. — Когда работал в гараже, хотел угнать «пантеру» и посадить на нее партизан.

— Было дело, — усмехнулся Собко. — Еле отговорил. Не партизанское это дело — разъезжать на танках. Как, впрочем, и захватывать мосты. Подорвать — другое дело.

— Не ворчи, — остановил его Виктор. — Мост будут брать офицеры доблестной Красной Армии. — Громов встал и торжественно продолжил: — Разрешите выполнить почетную миссию, которую на меня возложило командование, и вручить старшему лейтенанту Крайсу погоны офицера Красной Армии.

Герман вытянулся по стойке «смирно», облизнул пересохшие губы, отчеканил «Служу Советскому Союзу!» и бережно взял погоны с тремя маленькими звездочками и символическими изображениями танков.

— Ну вот, одним танкистом теперь больше! — поздравил его Маралов. — Пошли пехоту к черту и валяй в мой батальон! Роту дам с ходу.

— Володька, не сманивай людей из разведки, — погрозил пальцем Громов. — Не то пожалуюсь Рексу.

— А-а, — отмахнулся Маралов. — С Рексом мы договоримся. Нет, в самом деле. Тебе же, Герман, наверное, и ходить трудновато, не то что бегать.

— Ничего, я привык, — ответил Крайс. — Хотя, конечно, иной раз сам себя тащу за шиворот.

— Ну вот, а в танке будешь кум королю!

Крайс и так и этак вертел погоны, не стесняясь, гладил.

— Я же носил петлицы, — виновато пояснил он. — А погоны… Их я даже не видел.

— Надо примерить! — подхватил Маралов.

— Не на что. У меня нет ни гимнастерки, ни тем более кителя.

— Не тушуйся, Герман. Все будет. И гимнастерка, и китель, и дырки под ордена просверлим. Но сперва надо взять мост, — гнул свое Виктор. — Итак, ты работаешь в форме оберста. А я?

— Вахмайстера… А как у тебя с немецким?

Громов произнес несколько фраз. Крайс неодобрительно покачал головой.

— С таким произношением лучше помалкивать. Или мычать что-нибудь нечленораздельное. Идея! — воскликнул он. — Будем считать, что после контузии у вахмайстера еще не полностью восстановилась речь. Но, так или иначе, с этого момента говорим только по-немецки и ходим в немецкой форме. Ферштеен, герр вахмайстер?