Шамиль Ракипов - О чём грустят кипарисы Страница 46

— Нет, слушаю. Ты права, но не совсем. В крымском аду нам просто повезло.

— Повезти может одному экипажу, но не полку.

— Тоже верно, — согласилась я. — Ты меня совсем сбила с толку…

Мне не хотелось сейчас серьёзно спорить — не было сил. Говорила я, не задумываясь. Но Валя, как всегда, была во всеоружии. Сейчас разделает меня под орех. Пусть.

— Понимаешь, в чём секрет, — с воодушевлением продолжала она. — Сам факт, что мы наступаем и наступаем успешно, действует на немцев угнетающе…

— Руки у них трясутся, глаза отуманены страхом, снаряды и пули идут в молоко, — я рассмеялась. — Так что ли?

— Не смейся. По существу, так оно и есть. Они чувствуют: война проиграна, но когда затишье, стреляют спокойнее, точнее, это факт.

— Значит, как говорит Бершанская, будем внимательны.

— Она знает, что говорит, — заключила Валя и, немного подумав, добавила: — Не напрасно её посылали в Москву. Только вот нашли время… Послали бы меня, я бы такую речь закатила…

— А с кем бы я летала?

— Ни с кем. Ты сидела бы в зале и прерывала моё выступление бурными аплодисментами.

— Нет. Не хочу, — возразила я. — Не поеду.

— И я не хочу, и Бершанская не хотела. Я это к тому, что надо было послать кого угодно, если уж так было необходимо, только не командира полка.

— Приказы не обсуждают.

Возле окон нашего дома, тарахтя мотором, прошла автомашина, кузов затянут брезентом — видать, повезли бомбы. Выждав, когда снова наступила тишина, Валя продолжала:

— Это только так говорится. Обсуждают и осуждают, да ещё как. Помнишь, как мы шумели, когда прилетели в Белоруссию? Прибыли воевать, а нам приказывают: тренируйтесь, тренируйтесь, тренируйтесь.

— Ну и что? Напрасно шумели.

— Почему напрасно? — приподнялась Валя. — С командиром дивизии познакомились. Пусть мы ошиблись, нас поправили, ничего страшного. А ошибётся начальство, попробуй его поправь. Так что приказы приказам рознь. Бывают даже несвоевременные приказы…

— Ты слышала о таких?

— Мне девочки рассказывали, которые побывали в санатории для лётного состава.

— Фольклор.

— Дыма без огня не бывает. Нам повезло не в Крыму, а в Москве — сначала с Расковой, потом с Бершанской. Наши женщины, если возьмутся… — Валя махнула рукой, опять опустилась на подушку. — Прикажи мне спать, командир.

— Спи, штурман.

— Есть. Умный, своевременный приказ. Какое может быть обсуждение. Сплю…

«В основном она права, — подвела я итог дискуссии. — Дисциплина должна быть сознательной, а не бездумной, это главное. В немецкой армии дисциплина, с первого взгляда, железная. Но она — тупая. Фюрер думает за всех, а миллионы бандитов послушно исполняют его бесчеловечные приказы. Всё держится на страхе, а на нём далеко не уедешь. Из истории известно, чем это кончается. На царском флоте была, например, палочная дисциплина, но пришло время, и «Аврора» шарахнула по Зимнему дворцу…»

Катю Олейник и Олю Яковлеву в госпиталь не отправили, раны оказались не опасными. А перкаль на их самолёте сменили, поставили новый.

Ночь восемьсот шестьдесят четвёртая

Мы снова разместились в усадьбе сбежавшего помещика, возле польского хутора Далеке, на этот раз надолго. Наступила осень, или проливные дожди, у нас появилось много свободного времени. И в полку неожиданно вспыхнула эпидемия… вышивания. Чтобы обзавестись цветными нитками, девушки распускали старые кофточки, кашне, перчатки — любой трикотаж, наматывали клубки и целыми часами вышивали салфетки, коврики, подушечки, занавески. Откуда только терпение бралось. Каждая цветная тряпочка шла в дело. Даже Бершанская поддалась общему увлечению, быстро постигла тайны древнего женского рукоделия и впервые в жизни вышила на салфетке алую розу. Да не как-нибудь — строгим и чётким болгарским крестом. В письмах домой девушки умоляли родственниц срочно прислать нитки, как можно больше, если не на весь полк, то хотя бы на одну эскадрилью.

Общежитие преобразилось. В комнату входишь как в цветущий сад. Всюду незабудки, ромашки, маки, розы, ландыши, другие растения и цветы, причудливые орнаменты. От вышивок девушек веяло родными просторами, домашним уютом.

В эти ненастные дни и ночи полковой ансамбль песни и пляски расширил свой и без того богатый репертуар и достиг зенита славы особенно за счёт вновь открытых дарований. Очередной номер рукописного «Крокодила», по единодушному мнению читателей, ни в чём не уступал своему московскому собрату, а может даже превосходил его.

На высоком, головокружительном уровне проходили диспуты на исторические и философские темы. Суть споров я, конечно, не помню, но в ушах звенит от них до сих пор.

Там, в Далеке, мы впервые испытали приступы ностальгии.

Тоска по Родине… Фашистам это чувство неведомо, им всё равно, где жить, — в Тироле или в Крыму, было бы вдоволь сосисок с капустой да пива, но для советских людей разлука с Родиной, даже временная, — суровое испытание. Ностальгия приглушает все другие чувства, щемит сердце, и лекарство от неё одно — воспоминания.

Закрываю глаза и вижу маленькую босоногую девочку в бледно-голубом с белым горошком платьице, идущую по песчаному берегу Усени. Эта девочка — я. Поднимаюсь на обрыв, подбегаю к старому дубу и, обняв тёплый бугристый ствол, шепчу «Здравствуй». Потом иду дальше. Глаза разбегаются: россыпи цветов, дикие яблони, черёмуха, рябина, ёлочки, а за рекой — луга, горох, овсы, рожь. Красное лето! Иду в деревню к бабушке, одна. Боюсь волков, но мама сказала, что они меня не тронут.

Навстречу выплывает празднично-весёлая берёзовая роща, сквозь белые стволы струится золотистое сияние. Откуда оно? Вскоре я разгадала эту загадку: с солнечной стороны к роще подступают сосны, их красные стволы, отражая солнечные лучи, рассеивают их. Очень красиво, я невольно замедляю шаг. Почему люди живут в городах, непонятно.

За рощей — небольшое круглое озеро. Значит, иду правильно, не заблудилась. Скоро первый привал. Съем ватрушку, запью топлёным молоком, отдохну и зашагаю дальше. На противоположном берегу озера полукругом выстроились вётлы-великанши. Их вершинам солнце посылает свои первые и последние лучи. Как и в прошлом, и в позапрошлом году вётлы о чём-то думают, грустят. Наверно, вспоминают своё далёкое детство.

Озеро оторочено зелёными ладошками кувшинок. На них — белые комочки цветов, свежие-свежие, словно только что поднятые со дна. На поверхности то тут, то там — трепетные круги — от родников: озеро улыбается, кажется живым.

Каким-то образом я оказалась в лодке, плыву па течению — куда? Усень впадает в реку Ик, а та — в Каму. Унесёт, думаю, меня в море. Испугалась — как далеко заплыла! Проснулась — мороз по коже…

Смотрю сквозь слёзы в окно и тихонько скулю: кара-а урма-а-н… кара-а урма-а-н…

Когда я узнаю, что кто-то добровольно покинул Родину, каждый раз поражаюсь. Оборвать все корни, все корешки, поселиться и жить в другой стране, где всё чужое — люди, язык, песни, предания, природа… Непостижимо! Для этих отщепенцев превыше всего — личное благополучие. В войну такие люди часто становились полицаями. Просчитались! Многие сейчас обивают пороги, просятся обратно. Ни за что бы не пустила. Туда — пожалуйста, скатертью дорожка, а обратно…

Они не одумались, а потерпели неудачу. Один затаившийся иуда, для которого нет ничего святого, хуже, чем сотни явных врагов. Человек, переметнувшийся в дни войны на сторону врага, — это предатель, не заслуживающий никакого снисхождения, а изменивший Родине в мирное время — просто блудный сыночек? Не согласна…

Наконец мы дождались команды:

— Боевые экипажи — на аэродром!..

Сидим в кабинах. Хмурый октябрьский вечер, небо затянуто тучами, до нижней кромки — меньше ста метров.

— Учебная тревога, — сказала Валя. — Сейчас начальство явится, из дивизии давно никого не было.

Она ошиблась — это была боевая тревога. Бершанская пригласила к себе командиров эскадрилий, самых опытных штурманов, и сказала:

— Ответственное задание. Необходимо нанести удар по укреплениям противника, — она указала объект на карте. — От действий полка зависит успех важной наступательной операции. Какие будут соображения?

Мнение девушек было единодушным: бомбить из-под нижней кромки облачности. Бершанская этот вариант отвергла:

— Погубим людей и самолёты. Воздушная волна будет слишком сильной, и от осколков своих бомб не уберечься. Думайте.

Положение казалось безвыходным. И всё же общими усилиями задача была решена, невозможное стало возможным, самолёты один за другим уносились в сторону фронта. Мы с Валей стартовали пятыми.

— Высота 60 метров, — доложила она. — Через пять минут — контрольный ориентир.

Видимость почти нулевая, сможет ли штурман разглядеть этот ориентир — реку Нарев, разделяющую наши и вражеские войска?