Иван Дедюля - Партизанский фронт Страница 46

Как-то поздним вечером, едва оторвавшись от наседавших карателей, отряд занял оборону на выгодном рубеже по холмам у деревень Броды, Тартак и Холмовка.

Штаб отряда расположился в лесу вблизи той небольшой деревушки Крайцы, в которой год назад ожидали нас каратели, когда мы шли из-за линии фронта. Ситуация ухудшалась с каждым днем. Полукольцо немцев методично сжималось и наконец охватило дальние подступы большого паликовского болотистого массива, в котором ранее царила относительно спокойная жизнь.

Для врага не было секретом, что Палик являлся колыбелью белорусских партизан Борисовско-Бегомльской зоны, их крепким бастионом. Достигнув его границ, каратели не отважились с ходу преодолевать внушавшие им страх сплошные леса и болота. Они остановились, окопались по всему сплошному фронту, создали двойную линию обороны, закупорили все возможные выходы и начали активную разведку огромного массива с воздуха.

Большую роль в завершении блокады нацистское командование отвело своей авиации, которая по мере ведения воздушной разведки интенсивно удлиняла радиус своих действий. Вскоре налеты охватили зону обороны и нашего отряда. Десятки черных штурмовиков с рассвета до позднего вечера обрушивали бомбы туда, где обнаруживали малейший признак жизни, — на поля, деревни, поляны и просеки в лесу. На подозрительное место сбрасывались сотни зажигательных и фугасных бомб. Освободившись от бомбового груза, фашистские летчики переходили на бреющий полет и поливали землю свинцом из пулеметов и пушек. Наши потери от авиационных налетов были невелики: партизаны еще до этого научились хорошо маскироваться в лесу и укрываться в отрытых щелях.

Труднее приходилось санитарной части отряда, которая разместилась в крестьянской хате, расположенной под тенистыми липами. Во дворе теснилось около десятка подвод с ранеными партизанами. Здесь же, под открытым небом, раненым оказывалась первая помощь. Наш немногочисленный медицинский персонал работал круглосуточно и самоотверженно. Врачам приходилось спасать не только раненых партизан, но и местных жителей от свирепствовавшего брюшного тифа. Не имея почти никаких медикаментов, они порой исцеляли людей, применяя лишь народные средства, начиная с крапивы, горькой полыни, болотного бобка, малины и черники и кончая крепкой самогонкой и тертым серпорезником, заменяющим йод.

Опытный хирург Тихомиров, врачи Геня Рогенбоген и Мария Юлиановна Силич, невзирая на бомбежки и обстрелы с самолетов, забывая о сне и отдыхе, буквально в адских условиях боролись за спасение людей. Они вернули к жизни сотни взрослых и детей. Ни один раненый партизан не забыл своих спасителей. А спасенные от смерти жители Палика и по сей день беспредельно благодарны им.

10 июня после многодневной авиационной обработки лесного массива каратели пошли на штурм. От ударов артиллерии и авиации застонали земля и небо. Пехота и танки противника вскоре подавили сопротивление на востоке партизанской бригады имени Кирова, отрядов «За Родину» и «Гвардеец», а на юге отбросили к Палику бригаду «Дяди Коли». Несмотря на ожесточенное сопротивление партизан, карателям удалось выйти непосредственно к границам Паликовского леса. Вражеское кольцо замкнулось еще плотнее, а зона маневра для партизан катастрофически уменьшалась. В это время партизанам во многом помогала нерешительность и «лесобоязнь» карателей. Вновь наступила пауза. Лишь после повторной двухдневной воздушной и артиллерийской обработки подозрительных районов гитлеровцы рискнули повести наступление через лес, вбивая клин между бригадой «Дяди Коли» и бригадой имени Кирова.

На этом направлении находились наши запасные базы и госпитали. Над ними нависла серьезная угроза. По приказу штаба отряда начальники запасных баз немедленно вывезли и раздали партизанам неприкосновенный запас сухарей, муки, крупы, сушеного мяса и соли. Было решено рассредоточить раненых и больных в самых глухих и недоступных местах, хорошо укрыть и замаскировать их. К каждому раненому выделили по два здоровых бойца для ухода и охраны.

Почти неделю отряд с боями отступал вдоль лесной дороги к деревне Пострежье. Над нами круглосуточно рвались снаряды и мины. Росли наши потери. С наступлением дня, когда на нас обрушивалась еще и авиация, начинался настоящий ад. Артиллерийская канонада и огонь захлебывающихся пулеметов смешивались с гулом авиации, грохотом рвавшихся бомб. Кругом бушевало пламя пожаров и стлался едкий дым. Метались не только люди, но и дикие звери. Даже осторожные лоси после многодневных шараханий присоединились к домашним животным скрывавшихся в лесу крестьян и следовали за ними. Как мы ни пытались уклониться от столкновений с немцами, стычки происходили каждый день. Они истощали наш скудный боезапас. Мы все время стремились вырваться из блокады в северном направлении — к Западной Двине, но все наши, преимущественно ночные, попытки оставались безуспешными. Поэтому нам пришлось покинуть сушу и перебраться на гнилое Домжерицкое болото, покрытое густой острой осокой, зарослями лозняка, мшистыми кочками да тощим березняком. На этой обширной трясине было разбросано множество небольших островков и гряд. Здесь под кронами редких елей и сосен временно укрылись от карателей наши партизаны и местные жители. Однако враг неумолимо подбирался и сюда. Зловещий грохот становится все сильнее. Обстановка усложнялась. Патронов не было, продукты кончились. Брусника, клюква и разные болотные травы не могли утолить голод. Люди заметно ослабли, похудели, многие начали пухнуть, руки и ноги покрывались язвами. Было настолько трудно, что, казалось, уже нет выхода из создавшегося положения.

В это время немецкие самолеты сбросили над нами множество листков, в которых говорилось:

«Партизан, сдавайся! Твое положение безвыходно!»

В листовке значилось, что она служит пропуском для перехода к немцам я гарантией сохранения жизни. Кругом пестрели листовки. Но они вызывали только проклятия партизан.

С нашего небольшого островка, затерявшегося в трясине и простреливаемого артиллерией немцев, полетело «SOS», переданное на Большую землю отрядной рацией. Одной лаконичной фразой мы с командиром просили лишь патронов и хлеба. Радиограмма была послана утром. По правде говоря, мы почти не рассчитывали на быструю помощь. А она как раз пришла неожиданно быстро — в первую же ночь. Ответная радиограмма о присылке самолета и требовании обозначить для него кострами район сбрасывания парашютов с грузовыми контейнерами пришла перед вечером. Узнав об этом, партизаны от радости плясали. Едва послышался гул самолета, как сразу же вспыхнули костры, обозначая квадрат. Резко снизившись, самолет сделал круг и очень точно на восьми парашютах сбросил предназначавшийся нам груз: пять контейнеров было найдено еще ночью, а три партизаны нашли, утопая по грудь в болоте, уже утром. Драгоценный груз — патроны и сухари — воскресил отряд. Как он был кстати! Помощь Большой земли поставила партизан отряда на ноги, вооружила их и дала возможность выйти из такого критического положения, в котором отряд, пожалуй, еще ни разу не был. Отряд стал готовиться к прорыву блокады.

Мы не сомневались, что рано или поздно каратели все же полезут в болото. И действительно, запасшись резиновыми сапогами, надувными жилетами, шестами, проводниками и собаками, немцы полезли в болото. По Домжерицкому болоту покатилась дикая волна смерти, поглотившая многих бойцов и местных жителей. То тут, то там на болоте разыгрывались трагедии, многие из которых так и остались безызвестными.

Одна из них произошла на густо заросшем островке, где был укрыт партизан с ампутированной ногой и его два телохранителя — пожилой боец с дочерью, недавно прибывшие к нам в отряд из Логойска.

— Отец, к островку уже близко, совсем близко подходят каратели, — тревожно сообщила запыхавшаяся девушка и присела рядом.

— Много их, наверно, там?

— Все болото усеяно. Скоро будут здесь. Что же делать, папа? Ведь нас боеспособных только двое.

Еще раз посмотрев на дочь, партизан крепко сжал губы. Сурово насупились его лохматые брови. Мысли партизана бились, как птица в клетке. Он понимал, что ему вверена судьба и раненого бойца и родной дочери. Наступала минута трагической развязки, и он должен был с честью выдержать, быть может, последнее в жизни испытание. Уйти с безногим они, конечно, не могут. «Значит, остается одно, — решил он, — быть здесь до конца. Да и лучшего места, чем этот островок, окруженный болотной водой, не найти».

Вдруг до островка донеслись совсем близкие выкрики-команды. А вслед за ними раздались душераздирающий крик ребенка и нечеловеческий вопль женщины:

— О-о-й! Сы-но-чек! Гады, за што закололи крошку?! Людоеды!.. Режьте и меня, проклятые, за што лишили его жизни?..