Валентин Варенников - Неповторимое. Книга 4 Страница 46

Кстати, целесообразно отметить, что критикующая часть дипломатов совершенно не учитывала тот факт, что все военно-политические предложения руководству страны (о чем я уже писал раньше) разрабатывались именно в Генштабе, а не в МИДе. Для этого при Генштабе был создан по указанию ЦК специальный орган — «пятерка», которым довелось руководить мне.

Значительно позже, когда я был в Афганистане уже на постоянной основе, мне приходилось встречаться с новым министром иностранных дел Шеварднадзе. В беседах у него частенько проскальзывала такая мысль: «Ну, почему вы не можете такой огромной нашей армией и правительственными войсками Афганистана нейтрализовать все банды и закрыть границу с Пакистаном и Ираном, чтобы оттуда не подбрасывалось подкрепление?» Я смотрел на него и думал: «Взять бы тебя хоть один раз на два-три дня на боевые действия, где тебя обстреливают и ты тоже должен стрелять и убивать, чтобы самому не погибнуть, где смерть подстерегает на каждом шагу, где теряешь друзей и боевых товарищей, где палящее солнце в пустынях Кандагара и болотах Джелалабада поддерживает температуру в тени не ниже +50 градусов, а воды уже нет, или в горах Гиндукуша, где зимой минус 30–40 градусов с ветром, а костров жечь нельзя, да и не из чего. Какую песню ты бы запел тогда?» Тем более цель-то не ставилась кого-то победить. А чтобы все это разбить, надо было ввести еще триста тысяч, прюс авиацией и ракетами уничтожить всю инфраструктуру мятежных банд на востоке Пакистана.

Дилетанты, как правило, всегда высокого о себе мнения и считают, что они все знают и все умеют. Вот и в Афганистане все так просто представлялось деятелю на высоком государственном посту, хотя сам он представление о боевых действиях имел только по рассказам. Так же было и с южнокорейским самолетом. Тем, кому казалось простым делом посадить самолет-нарушитель на наш аэродром, когда экипаж этого самолета отказался выполнять наши команды, надо было хотя бы мысленно взлететь вместе с нашими летчиками на самолете-перехватчике в ночное небо, догнать нарушителя, попытаться связаться с ним — а он этого не хочет, потребовать многократно сделать посадку на нашем аэродроме — а он это игнорирует, оказать на экипаж-нарушитель максимальное давление путем стрельбы снарядами. Уверен, что после полетов с нашим летчиком, демагогов бы поуменьшилось.

Разве в условиях «холодной войны» и той истерии антисоветизма, которую развернули официальные круги США, наши разведывательные органы и Министерство обороны не могли допустить, что «боинг» переоборудован для разведывательных целей? Могут, конечно. Тем более что известны случаи, когда на обычных рейсовых самолетах, дисциплинированно летающих только по утвержденным авиалиниям, устанавливалась специальная аппаратура разведывательного характера.

Поэтому, если даже допустить, что наш пилот видел перед собой летящий самолет, внешне выглядящий как пассажирский лайнер, — это еще не значит, что это не разведчик. Но в конечном результате при всех условиях команда на открытие огня дается с земли.

Если же и на земле, и в воздухе наши средства ПВО были убеждены, что мы имеем дело с иностранными разведчиками, если последние не реагируют ни на какие наши запросы, сигналы и требования, — в этих условиях не могло быть никакого другого решения. Только — сбить. Печально и трагично, что погибли совершенно невинные люди. Но ответственность за это должны нести провокаторы, организовавшие этот полет. Иного быть не должно!

А наше руководство частично подпало под влияние фактически неумышленно проамерикански настроенных дипломатов. Другая его часть в вопросе о южнокорейском лайнере была настроена по всем их позициям правильно. Так, собственно, выступали и на Политбюро: одни — обвиняли военных, другие — их оправдывали.

В связи с этим был интересный эпизод. Очевидно, «пронюхав», что вопрос вынесен на заседание Политбюро и что мнения и оценки действий военных у членов Политбюро неоднозначны, мне позвонил И. М. Третьяк.

— Валентин Иванович, вот видишь, какой оборот принимает все это дело с «боингом»?! Ты меня втянул в это дело, а теперь неизвестно, чем все это кончится.

— Во-первых, — говорю я ему, — ты меня должен благодарить за то, что я тебя «втянул». Твоя обязанность и без моего втягивания отвечать за все, что происходит в границах округа. Во-вторых, всестороннее исследование вопроса полностью подтверждает гнусные цели ЦРУ провести разведку, а точнее — вскрыть нашу систему ПВО на Дальнем Востоке, особенно прикрытие базирования Тихоокеанского флота. Для этой цели и был привлечен гражданский авиалайнер, как приманка. В-третьих, Политбюро еще не заседало и печалиться рано. Будем надеяться, что на заседании объективно разберутся со всеми обстоятельствами.

Иван Моисеевич вроде успокоился, но не совсем, и в какой-то мере повлиял на меня. Я тоже начал сомневаться в возможном исходе заседания Политбюро. Все зависит от того, как доложит Устинов. А он же не сможет доложить так, как Огарков. Поэтому на заседании обязательно надо быть Огаркову. Звоню ему и говорю, что надо доложить некоторые вопросы. Прихожу, Николай Васильевич встречает меня своим любимым, когда хорошее настроение, вопросом:

— Ну, чем обрадуете, Валентин Иванович?

— Есть и радости, есть и тени.

— Начнем с радостей.

— Министр обороны окончательно решил полностью отказаться от варианта автодромного базирования тяжелых ракет. Следовательно, можно наконец закрыть вопрос о возможности строительства этой огромной тяжелейшей пусковой установки, которая должна была возить стотонную ракету. Ни дорог, ни мостов, ни районов развертывания. Всё пришлось бы строить, а это напрасно выброшенные деньги.

— Да, вы здорово провернули в прошлом году операцию с деревянным макетом. Это подействовало.

— Нет, это было в позапрошлом. Главком РВСН Владимир Федорович Толубко в принципе был на нашей стороне, т. е. против этой, как вы ее назвали «абракадабры». Но в то же время говорил мне: «Вы же поймите мое положение — ОН давит, а я вынужден говорить, что надо еще подызучить. Вот вы с Владимиром Михайловичем (генерал-полковник В. М. Вишенков — начальник Главного штаба РВСН) постройте, как предлагаете, такую, как вы считаете, деревянную пусковую установку, и мы все глянем на этого монстра. Я согласен с вами — это будет убедительно». Коль он дал добро, то все закипело. Через неделю пусковая стояла на заднем дворе Главного штаба РВСН. Мы ее сфотографировали, в том числе у трехметровых колес, поставили офицера — на общем фоне он был как муравей. Сделали утечку — фото попало министру. Он внимательно рассмотрел, но не взорвался, как обычно, и никому не сказал ни слова. А потом вопрос стал затухать. А сейчас Толубко сказал: «Всё, возврата нет!»

— Это хорошо, что вопрос закрыт. Мне Владимир Федорович тоже звонил. Что еще новенького?

— Готово учение — тренировка Верховного Главнокомандующего по управлению Стратегическими ядерными силами. Вчера проверил всю документацию, командные пункты, расчеты — при первой команде будут задействованы. Так что можно Верховному доложить. Желательно ему отключиться на весь день. Или хотя бы на семь-восемь часов. Меньше нельзя. Это — с кратким вашим разбором. Надо чтобы он не только глубоко понял, но и прочувствовал эту систему. Мы приготовили два варианта тренировки. При этом оба надо обязательно «проиграть» на нашем учении: первый — когда наносится ответно-встречный удар; второй — когда мы проводим только ответный удар, но в условиях, когда на нашей территории успевают ударить только средства передового базирования противника, т. е. подводные лодки США и стратегические ядерные силы Англии и Франции, а также «першинги» и крылатые ракеты США в Европе. Все тяжелые ракеты с американского континента еще в полете. Обстановка будет очень сложная.

Как я и докладывал в ходе утверждения замысла и плана проведения этого учения и как я понял вас, министр обороны тоже согласен, чтобы перед началом занятий вы или по вашему поручению надо популярно доложить: что будет, что ожидает участников учения, перед чем они окажутся, с чем встретятся и как приблизительно надо действовать. При этом желательно развернуть вероятные детали картины накануне нападения противника (за месяц, за неделю, за сутки, за час до удара), во время нападения и после нападения. Соответственно — какими будут наши действия: накануне удара — все подчинено недопущению трагедии плюс повышение готовности наших средств; во время нападения — доведение команд и сигналов до исполнителей; после нападения — выявление обстановки у нас в стране, в том числе состояния Вооруженных Сил, экономики, потери и меры по ликвидации последствий, восстановление управления страной. А также определение (в основном через спутники, если сохранятся они и пункты управления ими) обстановки в странах, которые подверглись нашим ударам. Думаю, имеет смысл разыграть во втором варианте (ответный удар) еще и подвариант — когда командные пункты управления стратегическими ядерными силами тоже выходят из строя и включается система, обеспечивающая подачу сигналов на разблокирование «живых» ракет» всех видов и на их пуск. Это эффективное средство Верховный тоже должен опробовать, точнее, иметь в виду.