Канта Ибрагимов - Прямой наводкой по ангелу Страница 47

— Боже! — зажала рот бабушка.

В седеющих густых волосах Роза скрыла лицо, чуть не до груди склонив голову.

— Почему же вы не радуетесь? — воскликнул Мальчик, и видимо, вспомнив и то, что было до ночи, он резко погрустнел.

— Мою склипку, ваш подарок, бабушка, заблали, — он не по-детски тяжело вздохнул.

— Какие же они дрянные мерзопакостники.

— Так нельзя говорить! — встрепенулась бабушка.

— Даже думать так нельзя.

— Вы их так сами вчела назвали, — насупился он.

— Как без музыки мы будем жить?! Бабушка, как?

— Без музыки жить нельзя, — бабушка взяла его за ручку, притянула к себе. — Мальчик, дорогой, напой-ка вновь мелодию, что ты ночью исполнил.

— Какую мелодию? — удивился он, заморгали его пышные ресницы.

— Ну, ты этой ночью ее пел, — подбадривая, она вглядывалась в его глаза, — такая песенка, с задором.

— Разве я ночью играл? — еще больше удивился Мальчик.

— А на чем я мог играть?… У меня не будет больше скрипки?

— Как не будет?! — попыталась улыбнуться бабушка.

— У тебя есть одна из лучших скрипок в мире. Роза, — просящим был ее тон, — забери у Баги скрипку.

— А если, — испуг на ее лице, — если и эту?

— Ну, как Бог даст, — выдавила бабушка улыбку.

— И не томиться же инструменту под землей. В скрипке тоже душа, и мне кажется, в руках Мальчика она оживает, как никогда ранее поет.

Ежедневно по утрам Роза несколько раз ходит на Сунжу за водой. Скрыто от всех, иной раз носит воду и в подвал, Баге. Каждый раз, когда спускается туда, сердце ее замирает от страха. В подвале мрак, сырость, липнут паутины к лицу, и едкая вонь застоялой воды, пыли, крыс. Она никогда дальше ступенек не заходит. Прямо под лестницей в емкость сливает воду. Если Бага недалече, а подвалы, как он утверждает, город под землей, то он окликнет ее, перекинутся фразами, бывает, и поговорят. На сей раз, как и накануне, когда она прятала здесь скрипку, вроде никого. Засунула она руку под вонючий лестничный пролет: страшно, будто голодная пасть крокодила, а полезла дальше, шарит рукой полувековую пыль, куда и крысы боятся полезть; чуть ли не вскрикнув от ужаса, уже обтекая потом, она почти с головой залезла в этот смрад — ничего нет: она уже отчаялась, как услышала сверху легкий шорох, оцепенела в этой позе, и стало бы ей еще хуже, если бы не знакомый молодой голос:

— Йиша[17], ты что там пыль выметаешь?

Грозно сопя, с прилипшими к вспотевшему лицу волосами, страшная от горя, Роза моментально вскочила, и будучи, хотя бы на вид, выше и толще Баги, она резко схватила его за руки, яростно тряхнула:

— Скрипка где?

— Какая скрипка? Ха-ха-ха! — сквозь черную густую щетину белоснежный оскал.

— Лучше скажи, куда вновь твои зубы подевались?

— Ба-га! Хоть ты не мучь!

— Я что? Я не мучаю, наоборот, для тебя подходящего жениха подыскиваю. Вот, всю ночь, как волк, по городу бродил: стоящего тебя пока не нашел.

— Бага! — злобой блеснули ее глаза, и чуть ли не крича, — Скрипка Мальчика!

— Не шуми, — резким движением высвободился от ее притязаний и уже строго:

— Тоже мне запрятала скрипку! Прямо у входа. Здесь в любой момент облавы жди, — последние слова донеслись уже из темноте.

Вернулся он не с автоматом, а бережно неся футляр, и увидев, как облегченно расплылось лицо Розы, игривым тоном:

— На этой скрипке Мальчик будет играть на твоей свадьбе, а я буду танцевать лезгинку.

Она бесцеремонно выхватила его ношу, недовольно оглядев, быстро двинулась вверх и уже на выходе из подвала, полуобернувшись:

— Бага, сколько раз я прошу тебя: не шути со мной. Мал еще. И к тому же знай, как-никак, а нехан цjартjехъ ю со[18].

— Кто же этот счастливчик? — с усмешкой.

Теперь уже без гнева она погрозила ему пальцем:

— Не ждал бы Мальчик — уши бы тебе оборвала.

Она второпях поднималась в подъезде, когда догнал ее Бага:

— Роза, что вчера здесь произошло, я примерно знаю. И вроде ты кого-то узнала.

Она остановилась, обернулась. И надо бы все рассказать, да как не верти, а Гута, хоть и дрянь, но еще якобы муж, к тому же сосед, и она обо всем этом всю ночь думала, как надумала, так и ответила:

— Сама разберусь, — хотела было тронуться, да не удержалась, — А тебя ведь здесь не было, — как все узнал?

— Хе, — на лице Баги то ли бесшабашная ухмылка, то ли несходящий звериный оскал. — Это мой участок, и я обо всем должен знать, за все должен ответить.

— Юн ты еще, чтобы «все знать» и «за все отвечать»! — строго сказала Роза, и уже было тронулась, как Бага с силой схватил ее руку:

— Роза, назови имя, ведь за твою челюсть кто-то должен ответить?

— Моя-то челюсть не раз бита, и это я стерплю, а вот ты еще молод, свои красивые зубы побереги, в жизни пригодятся.

— Йиша, ты это знаешь — моя жизнь уже не жизнь: по тропе смерти хожу, и этого, как божьего благословления жду. А вот Мальчика, пока живой, в обиду не дам! Мехкан мехха ву иза![19] А ты кого-то прикрываешь.

— Я сказала, сама разберусь, — грубо отрезала она.

Как ни испорчено настроение, а жить все равно надо. И первым делом Роза хотела доставить в больницу бабушку: вчера был приступ — тревожный симптом.

— Не-не, — категорично отвергла это Анастасия Тихоновна.

— Мне уже лучше… Нам с Мальчиком надо заниматься.

— Да, — поддержал ее Мальчик, — там будут больно колоть. А тут музыка, — он гладил инструмент, словно влюблен, — она ее, и нас всех излечит. Правильно, бабушка?

— Конечно, правильно, мой золотой! — она его обняла, поцеловала, и на ушко шепотом: — А ну, постарайся вспомнить ту ночную мелодию.

Поняв, что музыкантов уже не переубедить, Роза поспешила на работу, пообещав к обеду вернуться с врачами. Когда она на машине «скорой» возвратилась домой — ничего не узнать. Кругом строительная техника, и уже разгрузили стройматериал. Но никто не работает, во дворе концерт. Из козел соорудили сцену, на ней Мальчик, уже вспотел от игры. А слушателей — не сосчитать: сотня строителей, военные с блок-поста и не только, просто прохожие и проезжающие.

Сразу, в первых рядах Роза увидела Анастасию Тихоновну, с трудом протиснулась к ней…

— Какие врачи? — шепча, отмахнулась бабушка. — Строители объявили, что здесь вскоре все восстановят, и в первую очередь «Детский мир»: наш Мальчик так обрадовался, что вспомнил ту мелодию. Уже трижды по памяти ее исполнил, просто шедевр! А теперь концерт по просьбе трудящихся.

Розе не до концерта. Отпустила она «скорую», а сама направилась на окраину города, в свой родной район. Все как прежде, руины уже бурьяном заросли. И в городе почти что все улицы разбиты, а их улица — свежий асфальт, правда, лишь до дома Гуты Туаева. Вот где жизнь кипит, цветет, действительно восстанавливается. Много вооруженных людей, еще больше строителей; на ее зов появился младший брат Гуты, вроде ее деверь. Сам он вооружен, в шаге — два охранника, даже в собственном дворе боится.

Заметила Роза, как при виде ее лицо деверя исказилось, мрачной тенью покрылось; и чтобы при посторонних не распространяться, она сходу выпалила:

— Передай брату, чтоб скрипку вернул.

— Что?! — возмутился Туаев.

— Мы настоящие мужчины, и всякой музыкой, тем более какими-то скрипками не занимаемся, — и, усмехаясь, — да и не знаем, что это и не хотим знать.

— То, что культура вас обошла, — мне давно ведомо, — пытаясь сохранить твердость голоса, продолжала она.

— Однако, ты передай, что я прошу вернуть скрипку, и срочно.

— Да ты совсем обалдела? — подошел он вплотную и пальцем тыкая в нос.

— А ну, пошла вон! Не будь ты женщиной…

— Я не просто женщина, — перебила она деверя, — я еще числюсь твоей снохой.

— Чего? Какая ты сноха?! Пособница боевиков!

— И самое больное.

— Мало тебе русские зубы выбили, надо было язык вырвать и еще кое-что, — при этом он сделал недвусмысленный непристойный жест.

— Пошла вон, и чтобы ни твоего духа, ни твоей вшивой родни здесь не было.

Позже, вспоминая все это, она все время удивлялась, как не выцарапала ему глаза. Просто Бог дал ей в тот момент самообладание, как-никак еще сноха. Однако, от своего не отступила:

— Вы знаете, где я живу, где работаю — скрипку срочно верните, а заодно пусть твой брат разведется со мной.

— Мой брат не нужен! — замахал руками Туаев. — И в прошлый раз я этот обряд свершил, и сейчас обязан, просто руки до тебя не доходили. Так вот, — он что-то религиозное, якобы на арабском, проболтал, будто знал смысл, и далее, — с этой минуты, вот два свидетеля, хъю йитна[20].

Вот и вся процедура, и никакой ответственности, тем более обязательств… По правде, этого момента она давно ждала, и уходя со двора уже бывшего мужа, она не от развода плакала, а от жизни своей, и от того, что ей вслед кричал Туаев. От слез дороги не видела, брела наугад, пока не уткнулась в чье-то плечо. Старик-сосед, рядом у открытой калитки его сгорбленная жена, во дворе их дочь, ровесница Розы: все встревожены, недовольны, видать, кое-что услышали, кое-что и так поняли.