Хочхоль Ли - Южане и северяне Страница 47

— Вот как. Значит, так вы решили искоренить пережитки японского империализма? — с легкой ироничной улыбкой спросил он, а затем добавил:

— А мне в этом году исполнилось двадцать девять.

Мне показалось, что он сказал так потому, что знал мой возраст. Он, видимо, считал, что так положено делать порядочным людям. Это был редкий случай, когда встречаются такие совпадения. Например, полицейскому из Чиннампхо тоже было двадцать девять лет, а Но Чжасуну, с которым вместе добирались до Ульчжина на Юг, — также девятнадцать и, наконец, мне — девятнадцать. Говорят, что число «19» нехорошее. «Может быть, и правда, это число несчастливое», — подумал я про себя.

В это время он снова заговорил:

— Вообще-то я жил на Кюсю. В июле этого года был мобилизован в качестве водителя грузовика. А родился я в Чханвоне, в провинции Кёнсаннамдо. Поработал немного водителем военного грузовика и перевелся на службу в полицию.

Я был так удивлен его откровенностью и доверительным отношением к подопечному пленному, что даже не знал, как реагировать на такое уважительное отношение ко мне. Я впервые за долгое время почувствовал дуновение свежего ветерка. Впрочем, его необычное поведение я заметил уже тогда, когда он в первый раз выступал перед нами.

Его речь как общественного лица перед нашим, пусть даже совсем маленьким, коллективом глубоко врезалась в мою душу. С того момента, когда он выступал в необычной для него роли, я подумал про себя, какую действительную пользу он мог бы принести строительству социализма на севере страны, где на официальном уровне происходит лишь бестолковая агитационно-пропагандистская шумиха. По сравнению с той отвратительной картиной, которую я наблюдал в течение пяти прошлых лет, слова этого человека были искренними и естественными. Они вызывали доверие у слушателей.

Выходит, что даже в малой работе ее результат зависит от искреннего желания человека, который занимается этим делом в данный момент. В противном случае последствия могут быть плохими. К примеру, этот полицейский начал заниматься делом, за которое не осмеливались браться другие, потому что именно в данной обстановке оно являлось наиболее важным.

Надо сказать, люди нутром угадывают, искренне ли человек совершает свои поступки или же он поступает, исходя из корыстных побуждений. Разумеется, с ходу трудно разобраться в таком сложном вопросе.

Вот в такие мысли я был погружен. Вдруг полицейский, шедший рядом, спросил:

— Ты случайно не служил в одной части вместе с тем малым, который говорил, что является офицером Народной армии, и настойчиво интересовался пилюлями для сердца?

— Нет. Я впервые встретил его в лагере для военнопленных в Канныне.

— Какой-то странноватый он, — сказал полицейский.

Я слегка улыбнулся, так как не был готов к ответу. К тому же чутье подсказывало мне, что в такой неопределенной ситуации нельзя отвечать как попало, ибо в случае ошибки последствия могут быть непредсказуемыми.

Вместе с тем я знал, что об этом типе среди пленных ходили всякие разговоры. В частности, о нем говорили, что, несмотря на внешнюю привлекательность, он туповат и сам иногда не понимает, о чем говорит. Например, все знали, что он «штабной офицер», но при этом сам он распускал слухи о том, что является «командиром роты Культурного батальона». Поговаривали, что он даже не разбирается в служебных должностях.

Об этом «офицере» более подробно рассказал один человек, который вместе с ним служил в одном батальоне. Согласно его словам вырисовывается следующая картина. Однажды под натиском наступающей передовой части южнокорейской армии рассказчик что есть мочи бежал по меже рисового поля, как вдруг заметил в зарослях спелого риса медленно поднимающегося того самого офицера и страшно испугался. Но когда присмотрелся, то узнал в нем человека, с которым служил в одном батальоне. Продолжая удирать, очевидец сказал: «Товарищ офицер штаба, сейчас не время так прятаться. За этими холмами противник, преследующий нас!» В ответ офицер, подняв руку вверх, сказал: «Смотрите, как истребители утюжат каждый клочок земли. Куда идти?» Сказав это, он снова залег в середине рисового поля, предлагая своему однополчанину бежать одному. А удирающий вдруг осознал, что вражеские самолеты действительно беспрерывно ведут обстрел с воздуха.

Через несколько дней рассказчик был пленен. Тогда же он узнал, что спрятавшийся в рисовом поле «штабной офицер» попал в плен даже раньше, чем он. При этом офицер делал вид, будто они не знакомы. После с его слов выяснилось вот что. Он продолжал лежать в рисовом поле до тех пор, пока не прошел передовой отряд наступающих, Потом через несколько часов прибыла тыловая часть, и он сдался в плен. А на деле это выглядело так. Его разбудили шум и крики проходящей мимо тыловой части, в этом шуме среди прочего раздавался и приятный смех женщины-санитарки в новой военной форме с сумкой на боку. Он тут же выскочил из кустов с поднятыми руками и сдался в плен. Решил, что лучше сдаться тыловикам, чем обозленным солдатам передового отряда. К тому же когда он услышал чарующий голос женщины, не выдержал и выбежал как чокнутый.

Этот человек не имел понятия о чести и достоинстве, поэтому рассказал, как бы шутя, о своих приключениях двум-трем людям из числа пленных. Однако вскоре об этой истории знали уже почти все в нашем подразделении. Так он стал известен среди нас как самая неприятная личность. Надо сказать, что интерес к нему со стороны полицейского, с одной стороны, вызвал во мне смех, а с другой — некоторое удивление.

Незаметно прошло время, мы оказались у входа на рынок, и наш разговор закончился. Собственно, рынка как такового не было. Торговля шла прямо на обочине дороги. Говорливые старушки в основном продавали продукты питания, разложенные в деревянных корытцах, эмалированных тазах и в другой посуде. На местном диалекте старушки громко зазывали покупателей:

— Пожалуйста, подходите. Уже поздно, базар закрывается, поэтому дешево продаем.

Я вытащил из кармана записи с перечнем продуктов, которые предстояло покупать. Я никак не мог сообразить, как покупать — то ли каждому отдельно купить в соответствии с заказом, то ли закупить всем вместе тток, хурму, яблоки, каштаны, а потом распределить их каждому в соответствии с затраченной суммой. В этот момент, наклонив голову в мою сторону, полицейский спросил:

— Что-нибудь случилось? Есть проблемы?

— Нет. Я просто не могу сообразить, купить ли каждому то, что тот заказал, или же закупить все вместе и отнести в общежитие. Ой, не в общежитие…

Сказав это, я невольно усмехнулся. Оказавшись вдвоем на рынке с этим человеком, я совсем забыл, что он полицейский южнокорейской армии, а я пленный солдат.

Я продолжал:

— Вернемся и каждому раздадим в соответствии с выложенной суммой…

Он в ответ несколько раздраженно сказал:

— Надо закупить все вместе. В мешке все равно все смешается.

Затем он обошел ряды бабушек и женщин, бросил на землю окурок и растоптал его каблуком. Одновременно, как бы возмущаясь, он тихо говорил:

— Никак не могу понять, как такое могло случиться! Когда смотришь, как живут эти люди, сердце кровью обливается. Наверно, в истории нашей страны не найдется больших злодеев, чем те, кто развязали эту войну. И в прошлом, и в настоящем люди вынуждены влачить нищенское существование из-за нескольких безмозглых мерзавцев, которые организовывали такие беспорядки в стране. Будь они прокляты, негодяи!

— Уважаемый полицейский, ачжубэни[33], пожалуйста, попробуйте этот тток. Совсем недавно приготовила, все еще горячий, смотрите, даже пар идет, — особенно навязчиво предлагала одна из старушек.

Полицейский мельком взглянул на деревянное корытце, в котором находилась всякая еда, накрытая платком, и быстро сказал мне:

— Побыстрее сделай подсчет по каждому виду еды. Посчитай, сколько будет стоить весь тток, вся хурма, каштаны. Чальтток и сирутток посчитай поровну.

Я быстро начал подсчеты по покупкам, а он вплотную подсел к одной старушке, попробовал еду из корытца и начал торг:

— Вы предлагаете купить всю еду? Хорошо было бы, но вот денег не хватает.

Но старушка все уговаривала:

— Я, конечно, не знаю, сколько человек будет кушать, но этого мало. Молодые должны есть много.

— Мы тоже так считаем, но для этого нет возможности. Здесь не место для такого разговора, — ответил он.

Посчитав сумму, затраченную на тток, яблоки, хурму и каштаны, я положил всю еду в мешок. Тток сложили отдельно в большой таз из латуни, который на время одолжили у одной продавщицы. Хозяйке сказали, что посуду можно будет взять обратно через два-три часа под навесом около железнодорожного вокзала. Я решил было, что ноша будет тяжелая, но, когда накинул мешок на плечо, оказалось, покупки гораздо легче, чем я думал.