Николай Стародымов - Киднеппинг по-русски Страница 47

Справа показались невысокие, густо покрытые зарослями склоны уходящих на восток гор. Слева бурно змеилась Сунжа. А за ее широкой поймой со множеством протоков виднелись вершины Брагунского хребта. Этот разрыв между двумя грядами издревле именовался Гудермесскими воротами.

…В то время никто еще не знал, что именно здесь, на этом участке, в марте следующего года боевики Дудаева будут поджидать рвущиеся к Гудермесу от Грозного части федеральных войск. Но засада сорвется. Колонна боевой техники пройдет по топким местам, считающимся непреодолимыми для машин любого класса. И тогда боевикам придется отступить, оставив прекрасно оборудованные позиции, оружие и несколько складов с боеприпасами…

Машина мчалась по шоссе, постепенно отклоняющемуся вправо. Далеко слева впереди виднелись высокие трубы городской промзоны Гудермеса.

Городок проскочили быстро. Справа проплыла гора Гайран-Корт — самая высокая вершина хребта. От утопающего в зелени садов города осталось впечатление красоты, богатого дозревающего урожая. Впереди оставалось километров пятьдесят до границы.

Больше всего теперь Максимчук боялся двух вещей. Что по каким-то причинам в установленном месте не окажется Валентины: терять время на ее поиски он не имеет права. И второе, что по дороге его могут остановить — неважно кто: «гвардейцы» или посты оппозиции.

— …Я только из школы вышел, — рассказывал между тем Леня. — Подходит ко мне мужчина. Высокий такой, сильный, улыбается. Показывает мне удостоверение красненькое и просит: пройдемте, говорит, молодой человек, на пару минут… Я и пошел. Подводит он меня к машине, мощный такой джип стоял. А там сидят двое, оба нерусские, чеченцы, как я сейчас понял. Я испугался, хотел сбежать, а тот, с удостоверением, хвать меня за руку и втащил в машину. Мне дали что-то понюхать, и я уснул. Очнулся уже здесь, в подвале. О том, что меня вывезли в Грозный, потом уже из разговоров охранников узнал… Меня в подвале разные люди охраняли. Одни ругались, жидом называли, убить грозились, еще что-то со мной сделать… А другие даже сочувствовали, говорили, что нельзя так с детьми поступать. Один говорил, что меня отдавать не нужно, нужно рабом сделать.

— Рабом? — удивился Максимчук. — Что значит рабом?

— Я тоже не знал сначала. А потом мне рассказали, что здесь у многих чеченцев живут в рабах русские и другие люди. И сбежать они не могут, потому что, если они сбегут, их местная милиция ловит и хозяевам возвращает. Хозяин тогда их наказывает, может что угодно сделать, потому что в рабах здесь те люди, которых в России уже искать перестали.

Максимчук слушал все это и не знал, что и думать. Вроде и не верилось, что такое в России может происходить на исходе двадцатого века. И в то же время осознавал, что здесь возможны любые проявления средневекового феодализма. После того, что он здесь увидел, вполне допускал.

Максимчук чем дальше, тем больше начинал задумываться, насколько целесообразно пытаться привносить в жизнь и быт народов, которые по каким-то причинам притормозились в своем развитии, элементы нынешней, американизированной культуры. Не потому что эти, восточные, народы хуже или глупее — просто ход исторического развития, диалектика становления восприятия окружающего у них в значительной степени иная, чем у европейцев. Самый наглядный пример: сейчас, когда чуть ослабло давление на нашу, до недавнего времени, Среднюю Азию и Северный Кавказ русской культуры, мгновенно прорезались исконно национальные черты каждого народа.

Может, и в самом деле каждый должен сидеть у себя дома и не высовываться. Но ведь, с другой стороны, вся история человечества замешана на миграциях, великих переселениях народов, на том, что все всегда перемешивались. Да и сегодня те же чеченцы или еще кто — они ведь спокойно дома не сидят, приезжают в Москву и там пытаются свои законы устанавливать… Так где же истина?

Александр почувствовал, что запутался в рассуждениях. И еще больше стал переживать за Валентину.

Чтобы отвлечься от тревожных мыслей, продолжал выспрашивать Леонида:

— Ну а как же освободили тебя?

— Сам не знаю. Сидел я в комнате. Вдруг распахнулась дверь. Входят двое с автоматами. Ну, я этому не удивился, там многие в открытую с оружием были. Но эти что-то по-своему громко сказали моему охраннику. Тот меня сразу отпустил. Они меня повели, а тут и вы подъехали.

— Как ты думаешь, Леня, ты там первый такой был? Или до тебя тоже кого-то привозили?

— Наверное, не первый. Мне показалось, что и до меня там бывали люди. В смысле, пленных держали.

— Почему ты так решил?

— Я даже не знаю, как и сказать. Мне так показалось… Охранники вели себя так, будто это привычно для них. Комната, где я находился, будто специально предназначена для содержания таких, как я. Там умывальник, туалет… Оттуда даже выходить на улицу не нужно было. Книжки, журналы какие-то русские лежали… Короче говоря, мне показалось, я там не первый был. А главное — комната для пыток там у них была.

— Какая комната для пыток?

— Я как-то случайно вошел в нее, а там к стене приделаны кольца такие, чтобы руки и ноги приковывать. Ну, как в гестапо, в кино показывают. И разные плетки, клещи, палки… А в углу мангал стоит, такой, как для шашлыков. И в нем угли… Я так испугался.

— Та-ак, — протянул Александр, которого передернуло от этого рассказа. — А сигналов не было…

— Что?

— Да нет, ничего, это я так, про себя.

Показался Исти-Су. Александр, слегка волнуясь, чуть снизил скорость. Если все будет нормально, сейчас заберем Валентину — и до самой границы без остановки…

— Сейчас мы возьмем еще одного человека, — сказал Максимчук. — Ты переберешься назад. Заодно будешь следить за этой белокурой бестией.

— За кем?

— Ну, за нашим отдыхающим другом, — мотнул он головой назад.

Валентина оказалась на месте. Она сидела под козырьком автобусной остановки. Под ногами стояла ее дорожная сумка. На коленях лежала открытая книга. Но девушка не читала, напряженно всматривалась в машины, которые во множестве сновали мимо нее.

На подъезжающий «мерседес» внимания она поначалу не обратила. Александру пришлось коротко ударить по клаксону, чтобы девушка взглянула на водителя. Максимчук нетерпеливо махнул ей рукой. Леонид распахнул дверцу, вышел из автомобиля и перебрался назад.

Журналистка живо подхватила свою сумку, поспешила к машине.

— Ну, ты даешь! — восхищенно проговорила Валентина, усаживаясь в широкое кресло автомобиля. — «Менял машины, как, трьям-трьям, перчатки…» — пропела она. — Ты что, мафиози местного грабанул, что ли? — Потянулась губами: — Соскучилась по тебе…

— Ну-ну, ребенка испортишь, — усмехнулся Максимчук, но губы подставил.

А потом резко рванул с места.

— А кто этот ребенок?.. — повернулась к Лене Валентина. — Надеюсь, не твой внебрачный сын?.. -

И осеклась, увидев лежащего на заднем сиденье похрапывающего Олега. — Почему он здесь? Что с ним?..

— Не волнуйся, ничего страшного. Отдыхает товарищ, — усмехнулся Александр.

— Как отдыхает?

— Как слышишь, молча.

— А почему он в наручниках?

— Для нашего спокойствия.

— Ничего не понимаю. Неизвестная машина. Неизвестный мальчишка. Зато известный человек неизвестно почему в наручниках…

— Отвечаю по порядку. Машина тебе известна, на ней мы вчера уезжали от хулиганов. Леонид — сын одного моего знакомого, которого я взялся отвезти к родителям. Зато известный тебе человек попытался помешать мне выполнить этот христианский долг.

— Не паясничай! — оборвала его Валентина. — Куда мы направляемся?

Максимчуку было приятно с ней пикироваться.

— Куда глаза глядят. Устраивает?

— Ну а куда они глядят?

— Пока прямо, — счастливо скалил зубы Александр.

И Валентина не выдержала, передала свою сумку, которую по-прежнему держала в руках, на заднее сиденье Леониду. А сама придвинулась и прижалась к Максимчуку. Машина слегка вильнула по асфальту.

— Саша-Саша, хороший ты мой!

«И не хороший, и не твой», — подумал он. С сожалением.

Москва. Улица Кибальчича.

Двор дома Губермана.

12.30

Олег Самопалов с Николаем направились к стоящему во дворе джипу. Сидевшие в машине подпустили их близко, почти вплотную. Лишь тогда нервы у них не выдержали.

Взревев могучим двигателем, «чероки» рванул вперед, прямо на оперативников. Те едва успели отскочить. Джип юзом прошелся по мокрой опавшей листве, слегка задел блестящим бампером угол дома и вырвался со двора.

— В машину! — Олег орал, огромными скачками бросившись к служебной «девятке» и размахивая пистолетом.

Николай у машины оказался раньше. Отрегулированный двигатель завелся с пол-оборота. Самопалов впрыгнул в него едва ли не на ходу. И «жигуленок» тоже рванул под арку.