Михаил Водопьянов - Киреевы Страница 48

— Я и доктор Любимов. Наталья Николаевна ушла утром и не возвращалась, сестры Лукиной тоже не было, не хватает у нас ведь медработников, сами, наверное, знаете…

Марфа сидела на стуле, сложа руки на коленях, и деловито отвечала на вопросы:

— Когда приехали эти грузовики, к Евгению Федоровичу зашел ихний начальник. Вышли, значит, они оба…

— Врешь, меня тоже не было! — истерически закричал Любимов.

— Молчать! — Ауэ подошел и, не смотря на Любимова, взмахнул хлыстом. Удар пришелся по плечам. Любимов всхлипнул…

— Я и говорю, как же без Натальи Николаевны отправлять, кого она выписала? — испуганно продолжала Марфа. — «Всех, всех!» — кричит начальник, а Евгений Федорович только рукой махнул и ушел к себе в кабинет. Солдаты и потащили на носилках всех без разбору. Все плачут, начальник орет. Я и говорю шоферу: «Ты уж поосторожнее вези, и так они еле живые!», а он сначала залопотал что-то не по-русски, а потом как заорет на меня… Ушли машины, и я домой поплелась. Что мне там делать-то без больных.

Ауэ дал знак конвоирам. Подхватив Любимова подмышки, они проволокли его по ковру и швырнули на стул, стоявший посреди комнаты.

— Что ж, будешь и теперь упрямиться, как осел? — спросил Ауэ и, повернувшись к майору, вполголоса стал говорить ему по-немецки: — Этот идиот без конца твердит, что был к шести часам вызван к какому-то обер-лейтенанту Курту Шемберг. Нет у нас такого офицера, а по указанному адресу живет полусумасшедшая старуха с девчонкой…

— Значит, пока ты лечил своего несуществующего пациента, — издевательским тоном спросил Ауэ, обращаясь уже к Любимову, — какой-то таинственный незнакомец в твоем пальто и шляпе играл роль почтенного доктора Любимова и отправлял больных к партизанам? Врешь, негодяй!

Переводчик повторил все по-русски.

— Правду говорю, правду, — прошепелявил сквозь выбитые зубы доктор. — Я сам, сам сообщал вам о партизанах, — из последних сил истерически выкрикнул он.

— Доносил о людях, которые оказались ни к чему не причастны. За одно это тебя надо повесить, — зло сказал Ауэ. — Долго еще мы будем с ним возиться? — обратился он к Бринкену.

— Пусть подохнет под плеткой, — ответил обер-лейтенант. — Буду тянуть из него жилы до последнего вздоха.

…Наташа вернулась домой под утро. Ее привез фон Бринкен.

Гестаповцы с умыслом отпустили жену инженера Глинского: «фрау, конечно, подозрительна, надо будет за ней проследить, а взять ее обратно всегда сумеем».

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Поздно вечером из здания комендатуры вышел Виктор Киреев вместе с обер-лейтенантом Бринкеном. Часовой отдал офицерам честь и снова окаменел.

Площадь перед комендатурой была ярко освещена молочными электрическими шарами. У подъезда стояли автомашины различных европейских марок. Они блестели, только что умытые дождем. Резкий ветер бросил в лицо офицерам холодную дождевую пыль.

— И это прославленный солнечный край! — недовольно проговорил Бринкен.

— Такая отвратительная погода редкое явление у нас, — откликнулся Виктор.

Простившись с обер-лейтенантом, он сел в машину и поехал домой. Виктор продолжал ездить один, хотя комендант упрекал его за неуместную храбрость: местные жители ненавидели лейтенанта Киреева.

Сегодня фон Роттермель спросил:

— Когда, наконец, вы бросите мальчишество, лейтенант? Именно вам необходима надежная охрана.

— Большое спасибо, господин полковник, но мне стыдно из-за моей персоны отвлекать людей от полезной работы. Постараюсь уберечь себя сам, — ответил Виктор.

Комендант усмехнулся:

— Похвальная, но излишняя скромность, — и добавил тоном приказа: — С завтрашнего дня вы больше не будете ездить один в ночное время.

Мысль, что комендант был прав, молнией мелькнула в голове Виктора, когда у подъезда дома из мрака неожиданно выступила закутанная во все темное фигура и бросилась к нему. Виктор инстинктивно сжал рукоятку револьвера. Плачущий женский голос произнес:

— Витенька, миленький, пожалейте вы нас!

— Фу, черт! — сквозь зубы выругался Виктор. Карманным электрическим фонарем он осветил стоявшую перед ним женщину и с трудом узнал в ней мать Таси Лукиной.

«Испугался, как нервная барынька. И кого? Стыд!» — раздраженно подумал он.

— Что вам от меня нужно? — спросил он Лукину.

Та, всхлипывая, повторяла:

— Помогите, Витенька! Спасите! Не оставьте нас, сирот!

«Нас, наверное, подслушивают», — мелькнуло в голове Виктора, и он резко прикрикнул на старуху:

— Сейчас же говорите, в чем дело, или не путайтесь под ногами!

Прерывая свой рассказ слезами и вздохами, Дарья Петровна сообщила Виктору то, что ему уже было известно:

— Тасю арестовали вчера вечером вместе с Наташей Глинской. Наташу выпустили, а Тася и сейчас сидит арестованная. Говорят, ее угонят в лагерь как преступницу. Это моя-то Тасенька — преступница? Она и воды не замутит, такая тихая, покорная. Сестрица ваша ее смутьянила, сама-то, небось, выкарабкалась, а Тасеньку погубила, — зло добавила старуха.

Виктор грозно прикрикнул:

— А ну, потише! Не забывайтесь, вы разговариваете с офицером, а не с бабами на базаре.

Дарья Петровна вся съежилась и снова, низко кланяясь, угодливо заговорила:

— Простите меня за сердце материнское. Не сдержала я горя своего. Ни за что сидит моя красавица.

— То есть как это ни за что? — Виктор старался казаться возмущенным. — Вашу дочь подозревают в связи с партизанами. Выяснят, что она невиновна, — отпустят. Окажется виновной — повесят.

Лукина рухнула в ноги Виктору и дрожащими руками старалась обнять его колени.

— Встать! — приказал он.

— Красавица ведь моя Тасенька, — плачущим голосом бормотала старуха, с трудом поднимаясь и отряхивая с колен грязь. — Ей бы жить да других радовать. Вон Светлана Кузьмина — не чета она Тасе, а на каких машинах разъезжает…

Подавляя гнев, Виктор презрительно оборвал Лукину:

— Кому нужна красота вашей дочери, если она дни и ночи торчит в больничном бараке, а при встрече с немецкими офицерами фыркает, как дикая кошка. Не сумели воспитать дочь, — пеняйте на себя.

Дарья Петровна снова громко заплакала. Виктор подождал, пока она затихла, и сказал ей, чеканя каждое слово:

— Перестаньте терять время на бабьи слезы. Немедленно идите к Глинским. Наташа попросит своих квартирантов. Я, конечно, не сомневаюсь, что Тася ничего общего с партизанами не имеет, и скажу свое мнение начальству. Но дочке вашей придется перестроиться, с уважением относиться к завоевателям, иначе она попадет в лагеря. Все! — он повернулся к старухе спиной и пошел к подъезду.

Та продолжала стоять, низко кланяясь вслед офицеру.

Виктор отказался от ужина, приготовленного денщиком, лег на диван и задумался. Трудные дни наступили для него. Правда, как будто он пользуется доверием оккупантов, но кто знает? Весьма вероятно, что за ним все-таки следят и сейчас, только более осторожно и незаметно, чем в первое время. Распускаться нельзя, надо все время быть начеку. А это не всегда легко. Вот даже сегодня пришлось излишне грубо вести себя с матерью Таси. Фашистские шпионы знают русский язык. Об этом его давно уже предупредил через Нину Алексей Кириллович Доронин. Много полезных указаний получает Виктор от Доронина. Иногда ему кажется, что руководитель подпольной организации похож на требовательного и доброжелательного учителя, готового в любую минуту поддержать своего ученика. Хорошо было бы встретиться с ним, поговорить по душам, получить зарядку, но это невозможно.

А именно сейчас надо срочно решать важные вопросы. Вчера к партизанам, помимо тридцати почти здоровых людей, привезли семнадцать тяжело больных. Их надо лечить, за ними нужен уход. Одному доктору Шумилину трудно справиться. У него своих больных более чем достаточно. Наташа неплохой врач. С такой помощницей, как Тася, она могла бы больных на ноги поставить и Шумилину помочь. Партизанскому отряду Елены Цветаевой очень нужны и врач и сестра. План бегства Наташи и Таси к партизанам — надежный, выработан с участием Доронина. Но для его исполнения нужно время. Спешка может привести к провалу.

Как же быть с Тасей? Тася, его чистая Тася, во власти гитлеровских скотов. Но даже ради нее он не имеет права рисковать. Малейшее подозрение коменданта или офицеров, и Елена Цветаева навсегда потеряет свою силу. А впереди важная операция, успех которой зависит от полного доверия к нему оккупантов…

Ночь Виктор провел на диване, не сомкнув глаз. Пепельница была полна окурков.

На другой день Виктор при встрече с Бринкеном в ярких юмористических красках описал ему разговор с ночной посетительницей.