Фриц Вёсс - Вечно жить захотели, собаки? Страница 48

Теперь он вспоминает. Ведь предупреждала же немецкая контрразведка офицеров и даже рядовой состав — в целях повышения бдительности, — что, по ее данным, в английских известиях, передаваемых по радио, могут проходить зашифрованные указания своим агентам. К сожалению, словоохотливые и доверчивые немцы испытывают глубокое отвращение к тому, чтобы искать шпионов среди людей, не кажущихся им «явно подозрительными».

Как, например, этот болван Штейн, вернувшийся домой в веселом настроении и весьма таинственно сообщивший: «Завтра в шестнадцать часов за скалой на берегу, господин лейтенант Виссе, без опоздания! Вас будет ждать сюрприз!»

Виссе мог бы легко выведать этот секрет, ведь Штейн ничего не способен сохранить в тайне и едва не лопается, если ему не с кем поделиться.

— А где же обещанный любовный трофей-бюстгальтер? — издевается Виссе. — Вполне могу себе представить, что даже тебе не составило бы труда его раздобыть.

Штейн удивленно смотрит на Виссе.

— У тебя что, с головой не все в порядке? — Он не может понять столь внезапную перемену настроения. — А, кроме того, ты забываешь, что я твой друг, а не подлец, преследующий девушек, к которым ты по-настоящему неравнодушен, — высокопарно заявляет он.

— Надеюсь, твой завтрашний сюрприз — соблазнительная штучка, и с ней можно будет поразвлечься. Я бы не отказался. А если нет, то уволь меня от этого. Спокойной ночи! — Виссе поворачивается в постели лицом к стене и ничего больше не желает слышать.

— Ну, парень, ты, кажется, здорово втюрился! — сочувствует ему Штейн.

«Если возникло подозрение в шпионаже, то мой долг сообщить о нем или хотя бы самому предотвратить его! Но чтобы я донес? Это выглядело бы как месть любовника, которым пренебрегли!»

Все блаженство испарилось. Он чувствует себя так, словно с ярко освещенной рождественской елки, перед которой он стоит, упал и разбился на мелкие осколки переливающийся всеми оттенками радуги стеклянный шар, в котором были заключены все его лучшие надежды. Не остается ничего другого, как выбросить осколки в ведро, чтобы пол, на котором стоишь, снова стал чистым.

Ему хотелось завыть от досады и горечи. А кто виноват? Во всем виновата эта проклятая, подлая война, отравляющая любые человеческие отношения, даже самые нежные и невинные.

На следующий день Штейн заметно разочарован тем, что Виссе не пристает к нему с расспросами о сюрпризе, на который многократно намекалось. Он уходит на условленное свидание заранее, в четырнадцать часов, несколько раздосадованный, и предоставляет Виссе самому решать, пойти ему туда или нет.

— В конце концов, у меня тоже есть гордость! — с обидой говорит Штейн на прощание.

Это заставляет Виссе последовать к месту свидания. Он берет с собой англо-немецкий словарь, случайно оказавшийся в его дорожном багаже.

Разочарование в своем увлечении уязвляет его сильнее, чем он готов себе в этом признаться.

Чтобы отвлечься, он внимательно разглядывает окрестности, как будто ему не знакомы давным-давно каждая пядь земли и каждое встречное лицо.

Рыбаки в Экиане живут убого и скудно. И растет здесь только трава на дюнах. Есть пастбища и несколько бедных пашен. И как морской курорт это место не знаменито. До войны приезжали сюда небогатые люди из Булони и его окрестностей, чтобы недорого и спокойно отдохнуть.

Война обошла Экиан стороной. Только теперь он ощутил ее последствия. Рыбацкие баркасы лежат на берегу, здесь же развешаны сети. Рыбаки и моряки, засунув руки в карманы, без дела бродят по побережью, посматривая на море, которое теперь бороздят немецкие военные корабли, и невозмутимо ждут, когда закончится война и море снова станет свободным. Они подолгу торчат под скалами, напряженно наблюдая за морскими и воздушными сражениями между немцами и англичанами.

Живут рыбаки главным образом за счет оккупационных властей, некоторые неизвестно на что. Это и определяет их отношение к немецким солдатам, которые покупают все, что им предлагают, обеспечивая этой местности даже некоторое оживление деловой активности.

У них собственное отношение к этому, особенно у тех, кто занимается торговлей, а таких сейчас много. До тех пор, пока эти немцы платят, ведут себя прилично и спокойно, против них здесь ничего не имеют. Сами же оккупанты Экиана наслаждаются своим пребыванием здесь как отпуском и рады, что хорошо ладят с местным населением.

Французы, с ненавистью шарахающиеся от немцев, здесь такая же редкость, как подстрекатели и дебоширы среди немцев. Таким образом, французы и немцы мирно уживаются в Экиане.

К немцам относятся как к курортникам, и это удается; даже способствует развитию бизнеса, создает дружественную атмосферу, где никто не перебегает другому дорогу и дает пришельцам возможность чувствовать себя в безопасности, словно находясь в своих четырех стенах.

Когда немцам приходится по необходимости вести себя как на войне, например на огневых позициях, вокруг них нередко собирается несколько местных мужчин. И поскольку почти все они служили в армии, то следят за происходящим с интересом. Иной раз они прикладывают два пальца к шапке в знак приветствия, завидев офицера или уже знакомое лицо, нередко подмигивают, собирая сетку морщин у светлых глаз на своих грубых, обветренных лицах, и дают понять, что как бывшие солдаты испытывают товарищеские чувства к немецким ополченцам.

Благодатный день со стадами кротких пушистых облачков-барашков на небосводе, с отливающим зеленью, сверкающим морем, освежающим бризом и ярким солнечным светом тихо клонится к вечеру.

На условленном месте в стороне от купальни лейтенанта Штейна не видно. Целых двадцать минут после назначенного времени Виссе ждет под палящим солнцем. Где же сюрприз, объявленный с такой помпой? Он так и думал. Неприятный осадок от сознания, что не оправдалась его тайная надежда, пересиливает досаду Виссе от несостоявшегося свидания. Охваченный нарастающей волной гнева от того, как глупо было цепляться за краешек надежды, в следующие семнадцать минут (он точно засекает время) Виссе напролом карабкается по скалистым уступам. Там наверху башня. С такой высоты должен открываться широкий обзор. Он не признается себе в том, что в последний раз пытается высмотреть свою надежду.

Ожесточенно, подгоняемый спортивным азартом, он взбирается на скальный гребень, слишком узкий, чтобы по нему можно было пройти, и вползает на четвереньках на нависающую над морем башню. Разочарование перерастает в настоящее бешенство, когда он замечает, как ободрал себе руки и сапоги.

— Проклятый дурак! — рычит он, имея в виду Штейна, да и себя самого тоже. — Ну ты у меня сегодня еще получишь, подожди! — гневно потрясает он кулаком. — Так испортить мне единственный выходной день! — причитает он. — Дерьмо проклятое!

Свое зло он срывает на англо-немецком словаре, который мешал ему карабкаться по скалам и издевательски напоминает теперь о его по-детски наивной надежде.

Он замахивается и в гневе швыряет его так, что словарь кувырком летит вниз по уступам скалы.

«Хо-ле-рю-ди!» — слышит он вдруг, как насмешливо с переливами на тирольский лад окликает его Штейн. Он стоит с двумя девушками в расположенной двадцатью метрами ниже котловине, заслоненной со стороны суши каменными глыбами и открытой со стороны моря. Теперь ему под любопытными взглядами и под смех девушек приходится, отчасти на пятой точке, скользить вниз, спускаясь в котловину по крутому склону.

— Ты что, не нашел мою записку под большим камнем на нашем месте? — встречает его товарищ. — Ведь сюда, в эту идиллию, ведет тайная тропа, о которой знают только эти дамы. Здесь нас никто не увидит! Маргарет, а это… Гвендолин Бартон! — торжествующе указывает Штейн на обожаемую Виссе незнакомку, которая, сильно покраснев, как никто из знакомых ему девушек уже давно не краснеет, делает настоящий книксен и стесняется подать ему руку.

Радость и удивление от неожиданности видеть ее рядом и узнать ее имя на какой-то миг сменяются в нем завистью от того, что лейтенанту Штейну в мгновенье ока удалось подобраться к этой девушке. Штейн с его не очень-то благонравными, сумасбродными ухаживаниями добился такого успеха. «Значит, она не так уж неприступна, как он думал».

— Она очаровательна, как наша бабушка! — по-английски говорит Маргарет, посмеиваясь над сестрой и даже не пытаясь говорить по-французски, а тем более по-немецки, вероятно, самодовольно предполагая, что каждый мало-мальски образованный человек на этом свете должен понимать английский.

— Может быть, как раз это мне и нравится! — отвечает Виссе ее сестре, ставя ту на место. Его негодование еще не полностью улеглось. Без всякого смущения изучая Виссе, Маргарет замечает:

— О, какой сердитый, но красивый варвар!