Александр Альберт - Десять дней. Хроника начала войны Страница 5

В эти минуты Николай, повинуясь командам Лыкова, одновременно разворачивал башню и думал – что это? Очередная учебная тревога?

Томительное ожидание. В панораму видно черное небо. Вдруг на Северной стороне небо прочертил луч прожектора, за ним вспыхнули ещё несколько. Щупальцы прожекторов крестили небо, в какой-то момент в одном из них сверкнул серебряный крестик самолёта.

– Огонь! – крик командира.

Сдвоенная артиллерийская установка загрохотала, к небу потянулись трассеры очередей – туда, где только что мелькнул самолёт. Чёрное небо распу хло золотыми звездочками взрывов.

Стреляли все корабли на рейдах Северной и Корабельной бухт, стреляли зенитки Северной стороны и Малахова кургана. На Северной стороне вспыхнули взрывы вражеских бомб, слабо занялся пожар. После первых выстрелов город стал погружаться во тьму, погасли фонари освещения, окна квартир – население делало то, что отрабатывалось на учениях по гражданской обороне.

Вдруг со стороны Инкермана к месту стоянки линкора по кривой полетела ракета, за ней ещё одна. Через несколько секунд у борта линкора взорвались одна за другой две бомбы, по башне застучали осколки.

– Вот гады! – понял Николай, – кто-то указывает самолётам цель! – не переставая посылать трассеры в сторону мелькавших в лучах прожекторов вражеских бомбардировщиков. Вот три луча захватили и уже не выпускали из своих объятий машину, к ней сейчас же потянулись трассеры других орудий и пулемётов. Крест самолёта вспыхнул огнём, кувыркаясь, он полетел вниз, в море.

– Ура-а-а! – не выдержал Николай, – капут немцу!

Командир подводной лодки «Л-3» капитан 3-го ранга Грищенко в 3часа 30 минут 22-го июня был разбужен взрывами бомб. Выйдя из помещения, он увидел пять самолётов над Либавой. Экипаж лодки был готов открыть огонь по самолётам, но шифровка командующего флотом приказывала прекратить разговоры о войне и заняться боевой подготовкой. Приказ о начале войны с Германией был получен в 7.00.

Штурман подводной лодки «С-9» старший лейтенант Правдюк проснулся 22 июня от звуков артиллерийской стрельбы. Посмотрел на часы – было около четырёх часов утра. Он подождал вызова на лодку, стоявшую у стенки Военной гавани Либавы, но его не было.

Через какое-то время стрельба окончилась. Он снова лёг в постель, успокоив жену, что идут учения. В 7.00 радио по флоту объявило о войне с Германией.

– Да, Это война! – окончательно решил сержант. – За мной!

Что делать? Идти к батальону? Ждать смену?

Да, ждать смену, иначе получится, что мы покинули пост.

Что делать? Спокойно! Прежде всего нужно укрыться, но не в доте, там нас перебьют как котят.

Между тем стало совсем светло, облака на востоке засияли золотом рассвета, отбросив красноватые блики на всю округу.

Брынцев и Шешеня держались возле кустов.

– За мной! – без объяснения причин бросил на ходу Михалыч.

Бойцы молча повиновались, хотя Шешеня пытался что-то сказать или спросить.

По дороге забрали с собой Олега Васина и Бойко Васю, у дота их поджидали остальные. Баев не выдержал:

– Товарищ сержант, что это происходит? Там стреляют?

Не отвечая на вопрос, Михалыч скомандовал:

– За мной! – и повёл на опушку леса, в густой ельничек, в котором намедни видел небольшую полянку, когда искал первые грибы.

Продравшись через мокрые от росы кусты крушины с зелёными ягодками, они оказались на небольшой полянке. Остановился на ней, подождал остальных. Только сейчас обнаружил, что держит в руках наган.

– Сели!

Бойцы послушно опустились на росную траву.

– Я не знаю, что происходит, может провокация какая, а может и война! Будем сидеть здесь и ждать смену!

Взглянул на часы – без десяти четыре.

Позади, на месте расположения батальона, тихо. Это несколько успокоило его – может всё обойдётся? Может, учения какие?

Сопоставил шум бомбежек, орудийные выстрелы, переход границы вооружёнными людьми – нет! Это война.

Выставил посты с четырех сторон, приказал, в случае обнаружения чего-либо куковать два раза.

Прилёг под кустом – там было суше. В лесу ухнул филин, где-то вдали прокуковала кукушка. На севере буханье взрывов прекратилось, а на юге, в районе Замбрува и южнее, продолжалось.

В небе завыли моторы – это возвращались с бомбёжки самолёты. Михалыч долго провожал их глазами, потом начал считать, сбился. Самолёты летели тройками, но некоторые тройки были неполными. Сбили наши?

Позади, у наших, было по-прежнему тихо. И Максим должен бы уже вернуться.

Послать на заставу кого-нибудь? Да!

Продрался сквозь густой кустарник к месту, где дежурили Гнат и Саша Брынцев. Шешеня спал, свернувшись калачиком. Саша, наблюдавший за лощиной впереди, испуганно обернулся, услышав шорох.

– Тихо! – Михалыч показал глазами на спящего. – Ты разрешил?

– Да, я, товарищ сержант! Чего вдвоём пялиться.

– Слушай, Брынцев! Сбегай на заставу. Только тихо, по дороге не ходи! Беги рядом, краешком леса, осторожненько. Ты леса не боишься?

– Да я рядом с лесом вырос, товарищ сержант.

– Вот и хорошо, леса, значит, не боишься. Давай, Саша, найди командира какого-нибудь, узнай – что и как, и сразу сюда. Если какое приказание будет, то только чтобы на бумажке было, в письменной форме. Да и найди Максима. И сюда, бегом!

– Слушаюсь, товарищ сержант! – козырнув, Брынцев не мешкая, повернулся и через кусты, пригнувшись, побежал к заставе.

Михалыч понаблюдал за ним, пока он не скрылся в кустах, одновременно не выпуская из виду лощину перед дотом.

Было тихо. В лесу просыпались птицы, раздавались первые трели. Сердито жужжа, пролетел шмель. Снова с польской стороны полетели тройки самолётов. Тяжело нагруженные, летели низко, моторы выли. Четко виднелись черные кресты на кончиках крыльев. И снова бухали взрывы, словно кто-то старательно забивал сваи.

Сашка, пригибаясь, бежал к своим палаткам, к заставе. Ботинки и обмотки были мокрыми от росы. Ботинки были великоваты, сейчас в них хлюпала вода. Сашка, привыкший к аккуратности, уговорил старшину роты поменять их, осталось только дождаться завтрашнего дня.

О войне он не думал. А чего думать? На это командиры есть, что надо – прикажут! Да и не похоже всё это на войну. Если бы была война, то тысячи наших самолётов уже летели бы бомбить Берлин, да и танки были бы уже далеко за границей!

В неудачную часть его направили. Что такое сапёры? Обыкновенные плотники да землекопы. Вот танкисты – это да!

Сашка аж зажмурился, представив, как, держа рычаги на «полный вперёд», он проскочил бы сейчас мимо Михалыча, громя огнём и гусеницами врагов!

Впереди, на серебристой от росы траве, он вдруг заметил тёмную полосу – здесь что-то протащили. Слева была дорога, она виднелась в прогалины кустов. Сашка несколько раз оглянулся, соображая – куда идти – к дороге или от дороги. Решил, что правильнее идти от дороги. Постоянно оглядываясь, прислушиваясь, он не успел сделать и десяти шагов, как увидел впереди, за кустом, торчащие из травы подошвы ботинок. Сердце у Сашки застучало: он узнал эти ботинки – три дня назад Максим Шевелев попросил его сделать и набить на них набойки, сейчас они тускло блестели, спутать их с другими было невозможно.

Сашка подавил в себе порыв броситься вперёд, посмотреть – что с Максом? Он остановился, прислушался, огляделся – всё тихо. Крадучись, осторожно – не шуметь! – обошел куст. Опустился на колени, раздвинул ветки – в двух шагах от него лежал Максим. Лежал с открытыми глазами, словно наблюдая за чащей леса повёрнутой стриженой головой. Пилотка валялась рядом. Он шёпотом позвал:

– Максим!

Но глаза Максима не дрогнули, он был мёртв. Гимнастёрка была собрана на груди – его тащили за воротник и бросили здесь. Не веря в смерть друга, он раздвинул куст, шагнул к Максимке, опустился на колени, приложил ухо к груди – стука сердца не слышно. Поднял пилотку и закрыл ею лицо убитого.

Руки дрожали. Что делать? Надо выполнять приказ командира. Он осторожно, по своим следам, вернулся к тому месту, где увидел тёмный след, и побежал снова вперёд, к заставе, соблюдая ещё большую осторожность. Ему надоело бежать по мокрой траве и он свернул в лес, там должно быть сухо. В лесу, как он и знал, росы не было. Не теряя из виду дороги, петляя между деревьями, побежал быстрее. Вот и въезд на заставу. Первое, что его удивило – отсутствие флага над сколоченной из брёвен аркой въезда на заставу. Было тихо. Он подбежал к сараю, переоборудованному под заставу, поднялся на крыльцо – не было и часового. Он огляделся – везде были следы поспешного бегства. Он открыл дверь – застава была пуста. На полу валялись какие-то бумаги, газеты. Испуганно отдёрнул ногу, едва не наступив на оброненный кем-то портрет Сталина. Выскочил во двор, пробежал триста метров – палаток батальона не было. Никого! Только кошка, оставшаяся от старых хозяев, сидела на полянке, с любопытством разглядывая Сашку. Возле неё крутились два котёнка. Палатки были свёрнуты поспешно, буквально сдёрнуты, кое-где остались в земле колышки, за которые крепились расчалки.