Вячеслав Миронов - Я был на этой войне (Чечня-95) Страница 5

Все прекрасно понимали, что значит «зачистить», это означало в плен не брать. «Хороший индеец — мертвый индеец», — девиз конквистадоров подходил как нельзя лучше к нашему случаю. Что мог нам дать живой дух, тем более какой-то пехотинец? Да ничего, ни карт, ни складов, ни систем связи — ни-че-го. А если он, сука, раненый, тогда еще и возись с ним, выставляй пост охраны. А он может и пакость какую-нибудь устроить, диверсию, например. Обменять его тоже не удастся. Прикончим, и все тут. Да ему и самому лучше — хоть пытать не будем.

Глава 2

Со всеми предосторожностями мы поднялись на третий этаж. В двух соседних квартирах были оборудованы огневые позиции. В одной квартире лежал гранатометчик, в другой — два стрелка с пулеметами Калашникова. Но самое поразительное, что это были пацаны лет по 13-15. Один из стрелков был еще жив и, находясь без сознания, тихо стонал. Судя по обильно кровоточащей культе на месте оторванной ноги, ему не выжить. Снаряд из пушки попал в комнату к гранатометчику и, видимо, разнес его склад. Я еще раз огляделся, хорошее настроение в момент улетучилось. Конечно, это духи, и они стреляли в нас, и они жаждали нашей смерти, но… Но они пацаны. Дрянь. Я сплюнул в сторону и приказал стоявшим рядом бойцам: «Добейте его и потом прочешите весь подъезд, может, кто еще и уполз». Хотя сам сомневался в этом.

Раздались очереди из трех автоматов — это Семен, Клей и Пикассо выпустили по короткой очереди в израненное тело. Пацана всего выгнуло, пули разорвали грудную клетку, кто-то попал в голову — она треснула, обрызгав пол… Я спокойно смотрел на это убийство. Затем отвернулся от трупа, нет, все-таки не люблю я покойников, а может, это естественная реакция нормального, здорового организма? Кто знает. Достал пачку снайперского «Мальборо», угостил бойцов.

— Я же русским языком сказал: «Прочесать подъезд». Кому не понятно? — затянувшись сигаретой, сказал я. Бойцы, забубнив что-то под нос, пошли выполнять приказ. Тем временем я, сдерживая позывы рвоты, окуривая себя сигаретным дымом, принялся ощупывать карманы убитых.

Ого! Никак военный билет, да еще и не один. Так, смотрим: Семенов Алексей Павлович, 1975 г. рождения. Семенов, Семенов, Семенов. Что-то в памяти у меня зашевелилось. Не тот ли это Семенов из инженерно-саперного батальона, который пропал без вести после штурма аэропорта «Северный»? Отправили его принести огнепроводный шнур для разминирования, и пропал пацан. А не он ли это и стрелял в нас? Я внимательно осмотрел лица духов, сравнивая с плохой фотографией на военном билете, заглянул в пролом стены, глянул на гранатометчика. Нет, слава Богу, нет. Начал листать дальше билет. Бля! Наша часть, наш Семенов. Спасла вас, сволочей, смерть, а то бы лютая кончина была вам уготована. Сам бы побеседовал, за время войн на территории бывшего Союза я научился развязывать языки, да так, чтобы долго жили и не сходили с ума.

Вмиг прошло сожаление о пацанах, об их загубленных душах, и только злость, злость такая, что зубы свело судорогой. Если надо, за своего бойца, русского, многих своей рукой сокрушу и своей жизни не пожалею, лишь бы только вернуть его, балбеса, домой, живым и невредимым.

Тут с лестницы донеслись крики моих бойцов.

— Товарищ капитан, товарищ капитан, кого-то нашего нашли, там, на крыше! — захлебываясь, кричал Американец.

Я стрелой вбежал по лестнице, и не было никакой одышки. На крыше, прибитый гвоздями, как Иисус, на кресте лежал наш боец. В рот ему был вставлен его же отрезанный половой член. И даже несмотря на покрытое коркой грязи разбитое лицо, я опознал его по фотографии: он, он — Семенов. И хоть я, может, и видел его всего раз десять, и даже не общался с ним, ком подкатился к горлу, на глаза навернулись слезы, защипало в носу. Я пожалел, что не знал его раньше: по-моему, он вообще был прикомандирован к нашей бригаде прямо накануне отправки в Чечню из Абакана.

— Они его приколотили к кресту и поставили на крыше, видимо, взрывом его опрокинуло, поэтому мы и не заметили, — начал объяснять Пикассо, почему-то ему было неловко, что не сразу обнаружили парня.

— Наш это солдат, — с трудом прорывая комок в горле, сдерживая крик и маты, как можно спокойней произнес я, — Семенов из саперов, пропал в «Северном» на разминировании. Нашел его военный билет на одном из стрелков.

Бойцов как током ударило, они начали суетиться вокруг Семенова, бережно снимать с креста, при этом старались не повредить его, обращались как с живым, перешептывались, чтобы не разбудить, а у самих слезы капали и капали, мешая работать. Я отвернулся, достал пачку сигарет, закурил, жадно затягиваясь, загоняя клубок дальше внутрь. Искоса посматривал, как продвигаются дела. Когда сняли Семенова с креста и из валявшихся рядом тряпок и досок соорудили что-то вроде носилок, уложив на него мученика, я сказал:

— Клей, выходи на «коробочки», пусть подъедут поближе, передай, что несем «груз 200»… Наш «груз 200».

Я пошел впереди, проверяя дорогу. Бойцы осторожно, обращаясь как с раненым, несли Семенова на носилках. Замыкал шествие Клей, нагруженный радиостанцией и остатками того оружия, которое мы обнаружили у духов.

Выйдя из подъезда, мы погрузили тело в отсек для десанта и поехали. По себе я чувствовал, что сейчас горе тому духу, кто попробует высунуть нос на нашем пути. Для подтверждения своих мыслей я оглянулся и увидел у бойцов такие же страшные пустые глаза, как и у меня самого, только пылает внутри огонь мщения и ничего больше — ни одной мысли, пустота. Крови, крови, крови хочу, чтобы излить свою ярость, чтобы под прикладом треснул череп, под ботинком хрустнули ребра. Костяшками пальцев пробивать и рвать артерии, заглянуть в глаза перед смертью и спросить его, ее, их: «Зачем ты, падаль, стрелял в русских?»

Ну, держитесь, суки, не будет вам пощады, никому не будет, ни старикам, ни детям, ни женщинам — никому. Правы были Ермолов и Сталин — данная народность не подлежит перевоспитанию, лишь уничтожению.

БМП, как бы чувствуя наше настроение, рвались вперед, двигатели работали ровно, без перебоев, периодически окатывая нас жирными выхлопами несгоревшей солярки, добавляя к нашему черному виду некий щегольской глянец. Но глаза не переставая пылали безумным огнем, требуя мести, и не было в этот момент в душе места для трусости, не было желания убежать. Наверное, именно в этом состоянии человек ложится на амбразуру, чтобы своей жизнью спасти другие. Желание мести перерастает в заботу о ближнем, находящемся рядом с собой, появляется чувство самопожертвования ради других.

Кося одним глазом на окружающую обстановку, я кожей чувствовал шевеление в развалинах домов. Положив автомат на локтевой сгиб, пошарив в кармане, извлек остальные военные билеты, забранные у мертвого духа, и начал читать. Петров Андрей Александрович, так — Майкопская бригада. Елизарьев Евгений Анатольевич — внутренние войска (у внутренних войск и пограничников номера частей четырехзначные, в армии — пятизначные). Всего восемь билетов. Всего восемь жизней. Где вы, парни? Видимо, об этом никто никогда не узнает, и будет мать до конца жизни своей плакать, нет могилы сына, некуда прийти. Страшно все это.

Досмотрев билеты, я убедился, что нет больше бойцов из нашей бригады и нет моих земляков. Спрятав билеты, оглядел своих архаровцев и покачал головой, говоря тем самым, что из наших больше никого. Они вновь отвернули свои сосредоточенные лица и начали внимательно осматривать проносящиеся мимо места недавно прошедших боев.

Разрушенные здания, дома, вывороченные с корнем деревья. Местами виднелась сгоревшая брошенная техника. Как правило, это были сожженные танки, с оторванными, отброшенными на много метров башнями, разорванными гусеницами. БМП или БТР, у которых броня потоньше и сами они полегче, разрывало в куски — многое зависело от того, куда попадет гранатометчик, а также какой боекомплект находится внутри. Некоторым механикам везло, другим — нет.

С болью смотрел на поваленные деревья, люблю природу. У человека есть выбор. Он может отказаться ехать сюда, сесть в тюрьму за дезертирство, купить «белый» билет, заняться членовредительством, да мало ли на что способен хитрый ум российского гражданина. А вот деревья или животные — это другое дело. Они ни в чем не виноваты. Их завел, посадил человек по своей прихоти или потребности, а другие пришли и изувечили, сломали, и ничего они сделать не могут. Ни деревья, ни животные не могут сбежать, как-то защититься. Так многие и приняли смерть вместе со своими хозяевами на пороге собственного дома. Кто остался — потом съедят, потому что через некоторое время наступит голод. Уже неоднократно приходилось видеть людей, шатающейся походкой слоняющихся тенями среди развалин зданий. В основном это старики, женщины среднего возраста. Все, кто был в состоянии держать оружие и соображать более-менее трезво, ушли в партизаны, мстить нам. Ну ладно, мы тоже будем мстить вам. Вот и получается замкнутый круг. Каждый из нас сражается, на его взгляд, за правое, святое дело. Каждый молится своим богам, призывая их на помощь себе и требуя возмездия за смерть своих товарищей, проклиная противника. Господь распределяет потери и трофеи поровну. Ладно, повоюем. Правда, тяжело воевать с целым народом, гораздо легче и проще с регулярной армией одного государства, так нас учили воевать. В чистом поле выбил противника, затем захватил город, набрал трофеев, и снова в чистое поле. А тут как в Афганистане — воюй хрен знает сколько со всем народом, да и не война все это, а по закону — так, плевая полицейская операция по восстановлению конституционного порядка, а что такое этот порядок, никто не знал и не узнает. Ладно, пока мы с духами будем крошить друг друга в капусту, в первопрестольной кто-то здорово погреет руки. Уж на это я насмотрелся. Для кого война, а для кого мать родна. Хоть бы одну суку привлекли за ту кровь, что пролили уже на бывших союзных просторах. Я не беру в расчет прибалтов — посадили стрелочников да ментов из ОМОНа, что толку от этого. Они кроме мести за своих товарищей ничего не поимели, а вот те, кто руководил и давал распоряжения на данные акции, вот тем бы в пупке штык-ножом поковырять, посмотреть в расширенные от боли и страха глаза и оглохнуть от их крика, вдохнуть распахнутыми ноздрями запах их крови. Вот это действительно весело, а тут…