Георгий Савицкий - Штрафники против асов Люфтваффе. «Ведь это наше небо…» Страница 5

Настроение у летного состава полка подняли рассказы пилотов, уже участвовавших в боях на Кубани.

Борис Глинка подробно проанализировал одну из таких схваток.

Ранним утром в середине марта он повел группу на прикрытие поля боя. Летели на «кобрах». При подходе к линии фронта встретили идущих на восток 12 бомбардировщиков, истребителей прикрытия не было. Ударом сверху всей группой наши сразу же сбили три самолета. Остальные бомбардировщики, сбросив бомбы в поле, неорганизованно стали разворачиваться, пытаясь уйти на запад. Последовала новая атака наших истребителей уже по расстроенному боевому порядку. И вновь вниз пошли горящие бомбовозы. Группа сбила в этом бою восемь бомбардировщиков, не понеся потерь.

— Борис умолчал, — прервал выступление Глинки штурман полка Михаил Петров, — о том, что в этом бою особенно отличился он сам. Сбил два бомбардировщика. Второй самолет от его залпа разломился пополам, стрелял в упор.

Потом Михаил Петров рассказал о тяжелом бое, в котором было сбито до десяти вражеских самолетов, но и восьмерка, которой он командовал, потеряла трех летчиков. Группа начала бой с четверкой Me-109. Вскоре сверху их атаковали восемь «Мессершмиттов». Был сбит ведомый Петрова. А через несколько минут горящим факелом пошел к земле и Me-109.

На помощь противнику подошла еще одна восьмерка «Мессершмиттов». Она обрушилась с ходу на нашу семерку. Загорелся второй Me-109. А тут по радио раздался голос Бориса Глинки:

— Ранен! Выхожу из боя!

Позднее узнали, что снаряд попал в кабину его самолета. Он плохо слушался рулей. Пытаясь добить его, четверка «Мессершмиттов» ринулась к поврежденному самолету. Однако ведомый Бориса, сержант Кудряшов, отбил этот натиск. Тогда гитлеровцы переключились на Кудряшова и зажгли его. Сообщив по радио, что он горит, Кудряшов направил свой горящий самолет на Me-109 и врезался в него. Огненный взрыв двух самолетов ошеломил на некоторое время противника. Потом вражеские летчики снова начали атаки. Загорелся самолет Шматко. Он повторил действия Кудряшова: врезался в «Мессершмитт». Этот второй таран так подействовал на фашистов, что они, хотя имели абсолютное превосходство в силах, прекратили бой.

На занятии выступили еще несколько летчиков. Они настроили офицеров полка на "боевой лад. Хотелось скорее встретиться с вражеской авиацией в воздухе, самим разить захватчиков.

Изучив воздушную обстановку на Кубани, приступили к подготовке облета линии фронта. На следующий день эскадрильи в составе 14 самолетов должны были пролететь вдоль линии фронта, ознакомиться с местностью, передним краем. Возглавляли группы лучшие командиры 45-го полка. Понимая, что полет в таком составе опасен, я высказал командиру полка свое мнение:

— Нельзя лететь таким большим составом. Боевой опыт показывает, что группа, имеющая более восьми самолетов, становится неманевренной. Из 14 самолетов получится «рой», а не строй. Внезапная атака пары «Мессершмиттов» неизбежно приведет к потерям.

По-видимому, мои рассуждения показались командиру никчемными.

— Товарищ Покрышкин, ваше дело слушать и записывать указания, а не высказывать мнение. Когда станете командиром полка, тогда и будете давать свои предложения. А сейчас не мешайте[5].

Капитан Александр Волин удивленно посмотрел на все никак не унимавшегося капитана-летчика. Его волевое открытое лицо показалось Волину смутно знакомым. Но вспомнить, где он его видел, капитан не мог. И только после окончания совещания, когда гвардии капитан Покрышкин поднялся во весь свой богатырский рост, Александра Волина как током ударило! Это же ведь тот самый раненый летчик, с которым он лежал в одной палате в госпитале! Они тогда еще и качали мускулатуру тяжеленными чугунными утюгами. Чем доводили до белого каления врачей и медсестер…[6]

У входа в общежитие гвардии капитан Покрышкин сам нагнал Александра Волина.

— Здорово, тезка! — просто поприветствовал гвардеец, протягивая широченную, похожую на медвежью лапу ладонь.

— Здравия желаю, товарищ гвардии капитан.

— Александр, ты это брось, — широко и, как всегда, искренне улыбаясь, перебил его Покрышкин. — Мы в одном звании, к тому же и имена одинаковые у нас. Пойдем, я тебя с нашими ребятами познакомлю. Расскажешь, как там, в Сталинграде воевалось…

— Тяжело воевалось… — вздохнул тяжко Александр Волин. — Но все же мы их одолели.

Вокруг них постепенно собрались и другие летчики, преимущественно из 16-го истребительного авиаполка: Голубев, Клубов, Речкалов, Жердев, Фадеев, Фигичев, Трофимов…

— А сейчас среди всех этих «фонов» и «баронов» «старые знакомые» имеются?

— Точно так, — кивнул Волин. — Есть «старые знакомые» — немецкая истребительная эскадра 52. Они летают только на «Мессершмиттах» и дерутся очень отчаянно. Говорят, что среди их пилотов нет никого с меньше чем полусотней побед.

— Ну, на счет их «побед», мы знаем, — скептически хмыкнул один из летчиков с такими же, как и у Александра Волина, следами ожогов на лице.

— Это да, но они все равно — звери. И относиться к ним нужно так же — как зубастому и злобному хищнику, бить расчетливо и наповал!

— Это точно…

— Но нужно побеждать не числом, а уменьем, по-суворовски, — сказал Волин.

Все летчики вдруг заулыбались и стали переглядываться. Александр Волин не понял, что произошло, но пребывал в недоумении недолго. Его тезка Александр Покрышкин отлучился ненадолго, а когда вернулся, на стол лег самодельный альбом.

На его титульном листе была изображена пикирующая на «мессер» «Аэрокобра», рисунок венчали слова, сжатые, обжигающие, как пулеметно-пушечные очереди: «ИСТРЕБИТЕЛЬ, ищи встречи с противником! Очищай небо от фашистской мрази!» И та самая знаменитая, прошедшая сквозь века сражений русского народа крылатая фраза великого полководца: «Воевать не числом, а уменьем!»

— Слишком долго мы воевали числом, — сказал Александр Покрышкин. Голос его прозвучал глухо, а в глазах мелькнули отблески пламени воспоминаний о самом страшном, сорок первом годе. О том, как, подбитый, он чудом приземлился на пашню, а потом прятался за мотором верного «МиГа» от очередей «Мессершмитта»-охотника. Как выходил он, раненный, из окружения, не бросив свой верный МиГ-3, который везли на буксире за грузовиком. О том отчаянно-смелом ночном прорыве… Летчик-тактик тряхнул головой, отгоняя воспоминания, и решительно хлопнул мощной медвежьей ладонью по титульному листу самодельного альбома. — Но теперь пришло время воевать уменьем!

На некоторое время остальные летчики тоже притихли, вспоминая все эти огненные годы, друзей, которых уже не вернешь, тех, кто ушел в свой вечный полет…

Задумался и Александр Волин, вспомнил, как прибыли к ним в эскадрилью в первые дни войны совсем еще молодые ребята, сержанты — последний довоенный выпуск летного училища…

…По пыльной дороге хилая лошадка тащила подводу. Сонный возница лениво понукал клячу, рядом с ним сидели девочка в ситцевом платьице и пожилая женщина внушительного телосложения. Повозка была нагружена нехитрым домашним скарбом. Внезапно полуденный июньский воздух распорол знакомый до жути вой. Люди проворно спрыгнули с подводы и спрятались в придорожной канаве. За лесом несколько раз громыхнуло, раздался сухой треск, будто разорвали полотно. Потом над лесом появились ненавистные силуэты самолетов с толстыми, будто одетыми в лапти колесами. Покружившись над лесом, они ушли на запад.

Беженцы выбрались из канавы. Суровые взоры старика и старухи обратились на двух молодых парней, которые ехали вместе с ними.

— Ну, што, «сталинские соколы», портки не обмочили? — спросил дед, поднимая с земли ветхий картуз и отряхиваясь от пыли.

Парни в военной форме с тремя треугольниками в голубых петлицах[7] переглянулись и промолчали. Говорить было нечего. За те два дня, после того как их эшелон разбомбили «Юнкерсы», Александр Овчинников и Юрий Савичев многое увидели, скитаясь по дорогам в поисках своей отступавшей части. Постоянные налеты воющих пикировщиков и беспощадных «мессеров»-«охотников», угроза окружения, стычки с немецкими парашютистами и бандитами, которые наводнили окрестные леса. У Юрия была перебинтована рука — результат перестрелки с одной из местных банд приверженцев «нового мирового порядка».

Юрий поправил ремень трофейного МР-40[8], а Саша возился с СВТ-40[9], прочищал в очередной раз затвор. Дед побежал ловить лошадь, а вчерашние курсанты Оренбуржского летного пошли к тому месту, где на дороге в пыли лежали их вещмешки.

— Скорее бы до части добраться. Мы бы устроили этим гадам хорошую трепку, — запальчиво сказал Сашка.

— Ага. У них там асы с железными крестами, а нам еще учиться и учиться. Хватай лучше сидор да пошли, — ответил рассудительный Юрий.