Иван Старчак - С неба - в бой Страница 5

В ту же ночь решили попытать счастья.

Я тоже отправился вместе с экипажем тяжеловоза. Время рассчитали таким образом, чтобы после выброски десанта оказаться над аэродромом противника как раз в тот момент, когда вражеские бомбардировщики возвращаются с задания.

Ли-2 превосходил ТБ-3 в скорости, был оснащен более совершенными приборами. Удобнее располагались в нем и места летчика, штурмана, радиста, гораздо лучше стали также условия для размещения десантников.

Линию фронта прошли благополучно. Когда до места десантирования осталось минут десять лету, бортовой механик открыл и закрепил обе двери. Я подал ребятам команду:

— Встать и зацепить карабины парашютов за трубу!

Напомнил бойцам о высоте и курсе, о запасном месте сбора, дал несколько практических советов.

Два коротких звонка, и замигали зеленые лампочки. Пятнадцать человек один за другим прыгнули в непроглядную бездну.

В Ли-2 остались только члены экипажа и я: на этот раз мне было приказано только проводить группу. Держась за поручни, я вглядывался в темноту, надеясь увидеть раскрывшиеся купола. Несколько белых пятен смутно мелькнуло внизу за самолетом.

Развернулись, пролетели над местом приземления. Получив сигнал, что все в порядке, сбросили два грузовых контейнера.

После этого направились в сторону запримеченного ранее неприятельского аэродрома. В нужный район вышли на высоте три тысячи метров. Хорошо было видно, как зажигались и гасли посадочные огни.

— Действует, — указав вниз, сказал штурман.

Теперь наш успех во многом, если не в полной мере, зависел от того, будем ли мы обнаружены вражескими истребителями или нет.

Задросселировали моторы и, перейдя на планирование, стали в большой круг.

Снизив Ли-2 примерно на тысячу метров, летчик начал имитировать гул немецких моторов. Никакого впечатления. Повторяем маневр и сразу же отваливаем в сторону. Клюнуло: зажглись посадочные огни. Но нам этого мало. Удаляемся, делая вид, что не заметили, и продолжаем поиски. Посадочные огни погасли. В воздух взлетели две зеленые ракеты. Мы было решили, что это сигнал «Я — свой», и чуть не ошиблись. Выручил воздушный стрелок. Он доложил, что видел, как возвращающийся «мессершмитт» дважды выпустил по две красные ракеты.

Теперь полученные сведения оставалось проверить.

Набрали высоту. Я дал две красные ракеты. Земля ответила. Значит, все в порядке. О том, что узнали, немедленно сообщили через базу в штаб ВВС фронта.

К себе вернулись перед рассветом.

Одной из важнейших задач, стоявших в те дни перед нашими воздушными силами, была борьба с гитлеровской авиацией, совершавшей налеты на Москву. Почти все бомбардировочные соединения командование фронта бросило на уничтожение вражеских баз.

Посильное участие принимали в этом и десантники.

Помню, в одну из июльских ночей на командный пункт, где я ожидал возвращения самолетов, прибежал посыльный:

— Товарищ капитан, вас вызывает генерал…

Тотчас же направился в штаб ВВС фронта к С. А. Худякову, которому только-только присвоили звание генерал-майора авиации.

— Хочу с вами посоветоваться насчет использования парашютистов, — сказал он.

Сергей Александрович разъяснил задачу, затем уже вместе мы разработали план действий десантников в тылу противника. Они должны были указывать цели нашим бомбардировщикам, сообщать сведения о погоде. Перемещение воздушных масс шло главным образом с территории, занятой врагом, по направлению к нам. И поэтому для точных прогнозов данные о высоте и характере облачности, скорости и направлении ветра были необходимы.

С майором Азаровым, возглавлявшим метеорологическую службу штаба ВВС, мы подобрали опытных синоптиков и включили их в созданные группы. Они регулярно передавали требующуюся информацию по радио. Это позволяло составлять точные прогнозы и более уверенно действовать нашей бомбардировочной авиации.

Неуловима грань, отделяющая ночь от утра. Не уследить, когда начинает светать. Кажется, еще минуту назад вот этот лесок не был виден, так смутно темнел. А теперь и деревья уже можно различить, и кусты, которые только что казались стожками, и шоссейную дорогу, рассекающую заросли. Под первыми рассветными лучами на густой траве аэродромного поля засверкали капельки росы.

Где-то вдали, над зубчатой кромкой леса, возникла точка. Она быстро росла в размерах и вскоре превратилась в ТБ-3. Самолет сделал круг над аэродромом, сел, зарулил к стоянке, оставляя за собой темные следы. Четыре воздушных потока, рожденные винтами, с огромной силой обрушились на зеленый покров, словно хотели начисто сдуть его с земли. Но вот моторы заглохли, и стало как-то необычно тихо. Безмолвие нарушало лишь мерное тарахтение гусеничного трактора. Рядом с боевыми машинами он казался неуместным. Но тягач деловито подошел к только что приземлившемуся бомбардировщику. Тракторист зацепил его тросом, устроился поудобнее на сиденье и отбуксировал в лесок. Там ребята в черных, замасленных куртках из молескина быстро замаскировали ТБ-3 свежесрубленными елками. Пусть теперь немецкая «рама» кружит в небе. Вряд ли вражеским воздушным разведчикам придет в голову, что именно здесь базируется одна из эскадрилий 1-го бомбардировочного полка.

Я вошел в землянку и спросил худенького Василия Мальшина, дежурившего у телефона:

— Из штаба не звонили?

Малышин протянул мне листок с закодированным сообщением. Я сел за стол и прочитал депешу.

Мальшин полюбопытствовал:

— Что там?

Я сделал вид, что не расслышал вопроса, и попросил позвать комиссара парашютного отряда Николая Щербину.

Через несколько минут, осторожно пригибаясь, чтобы не стукнуться о притолоку, в землянку вошел высокий, худощавый человек с резко выступающими, твердыми скулами. Это и был старший политрук Николай Щербина.

Он уселся на низком табурете, вытянув ноги:

— Звал, Иван Георгиевич?

— Да, разговор есть.

Мальшин, почувствовав, что он здесь лишний, взял с полки котелок и отправился обедать. Когда дверь за ним захлопнулась, я сказал Щербине:

— Особое задание получено.

Щербина вытащил из большой штурманской сумки, покрытой толстым целлулоидом, карту, навигационную линейку, схожую с логарифмической, транспортир, циркуль, остро отточенные карандаши.

Я стал объяснять ему:

— В районе Смоленска базируется пятьдесят третья авиаэскадрилья дальних бомбардировщиков «Легион Кондор», летающая на Москву. Надо сделать так, чтобы больше не летала.

— Наши уже бомбили эту базу.

— К сожалению, не очень удачно. Надо помочь авиаторам…

Когда я пришел к летчикам, полковник Иван Васильевич Филиппов, высокий и чуть сутуловатый, черноволосый, досиня выбритый, приказал адъютанту позвать начальника штаба, начальника связи и метеоролога.

— Вот что мы ждем от вас, Иван Георгиевич, — сказал полковник, когда все собрались, — во-первых, ваши разведчики должны добраться до летного поля и обозначить границы. Затем надо сообщить о режиме его работы, передать сведения о погоде…

После продолжительной и обстоятельной беседы с Филипповым мы с Щербиной приступили к комплектованию группы, стремясь, чтобы в нее вошли бойцы и командиры, хорошо знающие авиационное дело. Отбирали лишь добровольцев. Вот здесь-то и проявилось во всей силе чувство любви к Родине, присущее нашей молодежи. Желающих было больше, чем требовалось. То и дело слышалось:

— Я хорошо знаю этот аэродром, служил там до войны…

— Пошлите меня, у меня свои счеты с фашистами…

Помню, когда я возвращался из штаба 1-го полка, меня догнал худощавый, черноволосый сержант. Я знал его. Это был моторист Борис Петров. Он писал стихи и нередко выступал на вечерах художественной самодеятельности.

Петров обратился ко мне:

— Товарищ капитан, я прослышал, вы комплектуете десантную группу. Меня возьмете, а?

Мы присели покурить, а заодно и потолковать. Я попросил Бориса рассказать о себе.

— Что рассказывать-то? Школу кончил, в торговом институте в Ленинграде учился. Сейчас служу. Комсомолец. Вот и вся автобиография. Отец умер. Мать в Чувашии. Одна всех нас на ноги поставила…

Я вспомнил свою мать. Она рыбачка. Немолодая уже, но по-прежнему работает в Приморье. Брат и сестры тоже там, на востоке.

— А жена ваша где? — спросил Петров. — Я ведь ее знаю, она помогала нам вечера самодеятельности устраивать.

Я вздохнул. Тогда, в тот августовский день, я считал свою Наташу погибшей или попавшей в плен. Петров смутился:

— Я ведь не знал, что она там, в Минске, осталась…

Чтобы уйти от этой темы, я попросил Петрова:

— Прочтите что-нибудь свое. Вы ведь пишете…

Петров стал негромко читать:

Вперед всегда!