Юрий Погребов - В прорыв идут штрафные батальоны Страница 5

Рота — не взвод. В своем взводе он знал всех не только в лицо, но и пофамильно. Мог сказать, кто чем дышит, кто опора ему, а за кем глаз нужен. Во взводе крепкое здоровое ядро сформировано.

А что в других взводах? Даже взводные и те для него темные лошадки. Ни с одним из них близко общаться не приходилось.

Как там Балтус говорил? Любая цепь не может быть крепче самого слабого своего звена. А у него, Колычева, самое слабое звено — блатной преступный мир. Следует лично проследить, чтобы нечисть ненароком в одном взводе не скопилась. Да и не только по взводам — по отделениям равномерно распределить, если что. А начинать надо с командиров взводов.

Времени на раскачку нет. Штрафников подолгу на откорме не держат. Передовая не простит, свой счет за упущения и недоработки непременно выставит. Кровью платить придется.

Скомандовав подъем, Павел привел себя в порядок, окликнул ординарца:

— Тимчук! Махтурова ко мне из второго взвода. Живо! Заодно и Туманова с Богдановым.

Первым на вызов Туманов объявился. Влетел в блиндаж с шумом и грохотом, ногой за порог зацепился. Задохнулся от бега.

— Мне как сказали, Паш, что ты вызываешь, — обрадовался! Тебя правда, что ль, ротным назначили? Мужики говорят — лажа, не может быть…

— Вот я тебя с ходу и обрадую — два наряда вне очереди. Ты когда последний раз сапоги чистил? Разгильдяй! Можно подумать, с фермы явился, навоз в базу лопатил. Пять минут сроку. Привести обмундирование в порядок!

— Есть привести в порядок, гражданин ротный. Щас почистюсь…

— И запомни, товарищ рядовой Туманов, что командиров и начальствующий состав лица не судимые, как ты, называют при обращении словом «товарищ», а не «гражданин». Пора уж привыкнуть. Ясно?

— Так точно, ясно, товарищ комроты. Разрешите выполнять?

— Выполняйте.

Туманов с готовностью кругом, как положено, вертанулся — и в дверь, а навстречу — Махтуров.

— Побудь в тамбуре, дождись Богданова, покурите пока, — вслед ему проговорил Павел и, обращаясь уже к Махтурову, указал на стул возле стола. — Проходи, садись.

Они молча обменялись рукопожатием. Николай прошел к столу, полез в карман за кисетом.

Павел положил перед ним выписку из приказа о своем назначении на должность командира роты.

Махтуров лишь слегка покосился в ее сторону, раскурил самокрутку. «Тимчук просветил!» — догадался Павел.

— Зачем тебя вызвал — догадываешься?

— Взвод на меня хочешь повесить, — подозрительно бесцветным голосом отозвался Николай.

— Что значит повесить?

— А то и значит, что правильно все ты понимаешь, гражданин ротный: не состоится сватовство. Нет на то моего согласия.

— Ты это всерьез, что ли?

— Более чем.

— Странно.

— А чего тут странного. Не хочу, и все тут.

— Боишься, что ли?

— Да ничего я не боюсь. Не в том дело.

— А в чем? — начиная заводиться, допытывался Павел. В воображаемом им сценарии подобное развитие действия не подразумевалось.

— Ты мне по дружбе взвод предлагаешь. Хочешь, чтобы я за него в ответе был. Понимаю. На твоем месте точно так бы поступил. С точки зрения командира роты и товарища — решение логичное. Но я на своем месте, и у меня на этот счет другие виды. Я за себя ручаюсь и только за себя хочу быть в ответе.

— А поподробнее можешь? Сдается мне, что знакомый блатной мотивчик слышу: сначала закурим табачок твой, а потом каждый свой.

— Зря ты так. — Махтуров отвернулся к окну, возражал, глядя в сторону. — Сам знаешь, получить пулю или нож в спину от этой сволочи я, допустим, не боюсь. Но чтобы они мне поперек дороги к свободе встали, грузом повисли — не по шее хомут.

— А для меня, значит, в самый раз?

— Это твой выбор, твой путь, — упрямо возразил Махтуров. — Я — не ты и не Витька Туманов. Мне штрафное обличье ни в каком виде не подходит. Если жив останусь и получу чистые документы, в штрафном ни на минуту не задержусь.

— Одно другому не мешает.

— Пойми, штрафной батальон — не семейный дом, чтобы его проблемами загружаться. Для меня штрафной — как общественная баня. На помывку идем все хором, но моемся в одиночку. И мне плевать, кто и как рядом моется. Чужие спины никому тереть не собираюсь и для своей мочалки ничьей не попрошу. Отмываюсь как могу. И каждый бой — как банный день: отмылся — ушел! Не отмылся — жди следующего раза.

— Значит, отказываешься… — зная тяжелую махтуровскую неуступчивость — если упрется — не сдвинешь! — Павел уже не спрашивал, ждал подтверждения.

— Значит, отказываюсь, — согласным кивком подтвердил Махтуров. — Не сочти за обиду.

— Ну а связником пойдешь? Жить вместе будем.

— И связником не пойду, — тяжело вздохнул Махтуров. — Я понимаю, конечно, что ты для меня как лучше хочешь сделать, но останусь во взводе. Там я тебе нужнее буду.

Павел разочарованно помолчал. Пожалуй, впервые, разойдясь с Махтуровым во взглядах, он был не в состоянии ни понять, ни принять позиции друга.

— А этих зачем вызвал? — нарушил молчание Махтуров, кивнув на дверь, за которой слышались перебранивающиеся голоса Туманова и Богданова.

— Связниками возьму, — ответил Павел. — И для них лучше будет, и мне с ними спокойней. Свои люди.

— Вот их — правильно, — одобрил Махтуров с облегчением. — Ребята надежные, не подведут. Да и поостерегутся около тебя дурью маяться, особенно Туманенок Без царя в голове парень, куда ветер дунет, туда и клонится. Замечаю, со шпаной якшаться стал.

— А на взвод, по-твоему, кого ставить?

— Ставь Маштакова. И боевой опыт имеет, и с характером мужик, твердый. Отношения с людьми выстраивать умеет.

Про себя Павел тоже в пользу Маштакова склонялся. С Богдановым и Тумановым проще. Приказал личные вещи из взвода забрать и переселяться в командирский блиндаж Оба назначены связными командира роты.

Махтуров ушел вместе с ними.

И только когда следом появился Тимчук, стал расставлять на столе обеденные котелки, Павла догнала поздняя мысль: надо было придержать Николая, покормить обедом. Штабная кухня не чета ротной, солдатской. Суп гороховый, наваристый, с мясом. На второе — гречневая каша с тушенкой. Чай тоже, как у комбата, натуральный, не разбавленный. Целый кофейник. И пачка американских сигарет в придачу.

«Вот дурак так дурак! Идиот!» — в сердцах корил себя Павел. И неприятный осадок, сохранявшийся от размолвки с Махтуровым, подпитанный промахом с обедом, еще долго преследовал его и не давал покоя.

Сразу после обеда послал Тимчука за взводными, приказав вызвать из второго взвода штрафника Маштакова. Готовясь к встрече с подчиненными, перебрал в памяти все, что ему было о них известно.

Самая примечательная и неоднозначная фигура — это, несомненно, командир первого взвода Яков Сахно. Бывший хозяйственный старшина, служивший до осуждения трибуналом на продовольственном складе батальона авиаобслуживания, по слухам — большой любитель «клубнички» и скабрезных анекдотов. Единственный из взводных, кто не имел в прошлом ни офицерского звания, ни боевого опыта. Факт сам по себе примечательный. В штрафной батальон угодил за темные делишки, на которые подвигло его пагубное неуемное пристрастие к женскому полу.

На тыловой аэродром где-то под Куйбышевом ни бомбы, ни снаряды не падали, должностные обязанности тоже особо не обременяли. Зато в заначке у оборотистого и любвеобильного старшины в результате ловкости рук и пытливости ума постоянно оседал и наплавлялся некий продуктовый, колбасно-масляный наварец, не говоря уже о спиртовом.

И зачастил Яша пропащими ночами в окрестное село, по домам солдатских молодаек и вдовушек, ублажая товарок щедростью души и подношений. А вослед скоромью греховной, разгульной масленицы не замедлил грянуть и Великий пост; определенный ему трибуналом сроком на восемь лет с отправкой в штрафной батальон.

Не потерялся Сахно и в штрафном батальоне. Даже в первом для себя бою, когда редко кому из новичков, не нюхавших пороха, удается сохранить выдержку и способность к рассудительным, применительным к обстановке действиям, Сахно, надо отдать ему должное, выделился именно этими качествами, был наравне с бывалыми обстрелянными бойцами, прошедшими укрепляющий курс окопной противостраховой иммунизации.

Павел не был настолько близок с Сахно, чтобы судить о нем с достоверностью. Напрямую они почти не общались, так урывками, на бегу. Встречаясь у командира роты на совместных докладах и планерках, держались ровно, приязненно, как равный с равным по должности, но и только. Не то чтобы сторонились друг друга, но и других, более тесных отношений, сверх обусловленных должностным положением, не искали. А если случалось иногда возвращаться от ротного вдвоем, отделывались пустяковым словесным обменом, где и слова, и содержание затрагиваемых тем имели лишь ту потребность и значимость, что создавали видимость интереса при его подлинном отсутствии.