Виктор Терещатов - 900 дней в тылу врага Страница 5

Под вечер вышли на исходный рубеж к железной дороге. Была тихая ночь. Ярко светила луна, искрился разноцветными огоньками недавно выпавший снежок.

Отряд двигался по открытому полю. В морозном воздухе далеко разносились скрип повозок и фырканье лошадей. Где-то рядом лаяли собаки, слышались людские голоса.

Верхом на коне показался разведчик Баранов.

— Давай, — махнул он рукой.

Сытые кони вмиг достигли переезда, и мы очутились по другую сторону линии.

За ночь проехали километров сорок. Когда стало светать, устроили суд над изменником-управляющим.

— Смотри, — сказали мы ему, — ты стоишь на плененной земле, а карают тебя свободные советские люди. Люди, которых ты променял на скот.

Приговор был суров. Фашистский прихвостень получил по заслугам.

4. Мы действуем

Однажды на привале ребята услыхали короткие автоматные очереди. Мы засекли направление выстрелов и выслали туда трех разведчиков. Через два часа они вернулись. К нашему удивлению, их было уже не трое, а человек двенадцать.

— Братву батьки Литвиненко ведем! — восторженно кричал Горячев.

Радости не было границ. Дело дошло до объятий.

Чтобы добраться до штаба Литвиненко, находившегося в деревне Морозово, нужно было сделать около двадцати километров. Мы прибыли туда в полдень. Сам Литвиненко вышел встречать нас. Он был в кубанке, кавалерийском полушубке и меховых унтах. Придерживая маузер, Литвиненко крепко пожимал наши руки.

— Первая ласточка прилетела, — улыбаясь, говорил он.

Литвиненко подробно расспросил нас о гибели лейтенанта Боровского, о наших первых боевых делах, а под конец сказал:

— Что ж, хлопцы, будем робыть разом. А зараз отдыхайте…

Горячев в кругу ребят старался копировать Литвиненко:

— Ну что, братва. Будем рубить немцев!

При этом он искренне сожалел, что не имеет маузера.

Наша группа остановилась в двух километрах от штаба, в деревне Кряковка.

В ту пору партизанское движение было еще невелико, а поэтому немцы чувствовали себя вольготно. Они бесцеремонно разгуливали по проселочным дорогам, заходили в избы, требуя продуктов:

— Яйки, яйки даешь…

И тут же заодно забирали теплые вещи: валенки, шапки, полушубки.

В сорок первом году был на редкость обильный урожай хлеба. Крестьяне по традиции собрали его коллективом, разделили между собой и спрятали от врагов.

В деревни часто наведывались немецкие заготовители. Они читали грозные приказы командования. Но крестьяне хитро водили гитлеровцев за нос.

— И рады помочь, да нечем, — говорили они, показывая пустые амбары.

Заготовители ругались и, несолоно хлебавши, поворачивали пустые сани обратно.

Но не только по хлебным делам наезжали гитлеровцы. Они выбирали и назначали старост и полицейских.

В те времена много разного люда проживало в деревнях, на оккупированной территории. Одних не успели взять в Красную Армию, другие попали в окружение или вырвались из немецкого плена и теперь ждали момента, чтобы перейти линию фронта.

Немало гнездилось по деревням и преступников, выпущенных гитлеровцами на свободу. Они жили на широкую ногу, гнали самогон. Лютой ненавистью ненавидя советский строй, они шли на всякую подлость: выдавали немцам сельских активистов, семьи военнослужащих и всех тех, с которыми имели какие-либо личные счеты.

Но среди старост и полицейских были и люди, не только сочувствовавшие, но и помогавшие нам в борьбе с оккупантами. Были и такие, которых специально оставляли на оккупированной территории подпольные партийные и советские организации, армейские штабы. Какой выдержкой, силой воли должны были обладать они, постоянно встречая, презрительный взгляд односельчан, выслушивая слова проклятий! И так длилось не день и не месяц. И только значительно позже, когда земля вновь стала свободной, народ узнал правду об этих стойких борцах, об их мужестве и героизме.

Как родник, пробивая почву, набирает силы, так с каждым днем росло и крепло партизанское движение. Партизаны все чаще стали появляться в деревнях и селах. Народная молва преувеличивала их подвиги. И в этом не было ничего удивительного: народ так истомился в фашистском рабстве, что хотел видеть своих освободителей выдающимися героями.

Так случилось и на этот раз. С приходом нашей группы население пустило слух, что к Литвиненко прибыл из советского тыла целый полк хорошо вооруженных бойцов. В одном селе нам рассказывали, что молодой партизан захватил в плен двадцать пять гитлеровцев. Мы слушали эти истории и невольно вспоминали былинных русских богатырей.

В это время Литвиненко провел две боевые операции, в ходе которых было уничтожено много фашистов и военной техники.

Мы разъезжали по деревням, рассказывали людям о разгроме немцев под Москвой, распространяли свежие листовки.

Колхозники, оставшиеся в деревнях по различным обстоятельствам, зашевелились. Они вооружались чем могли и записывались в партизанский отряд. Ряды народных мстителей росли с каждым днем.

Попадая в умело расставленные сети, гитлеровцы тоже вынуждены были заговорить о партизанах. Правда, в те дни они еще не верили в силу нашего оружия, называли партизан бандитами и обещали скоро выловить их всех до единого.

В тылу врага нам пришлось увидеть фашистский «новый порядок». Здесь мы услышали слова, о которых когда-то только читали в книгах: община, земский двор, бургомистр, жандарм. Многое вернули гитлеровцы из прошлого, вплоть до лучины. Порой можно было подумать, что жизнь отбросила нас на целый век назад.

Через неделю наша группа вышла на первую диверсию — к станции Идрица. Нужно было подорвать полотно железной дороги. Дорога имела важное стратегическое значение: по ней немцы подвозили войска и боевую технику к фронту.

На операцию выделили семь человек. Поздно вечером нас подвезли на лошадях к реке Великой. Мы попрощались с товарищами и отправились в путь. Дувший, с вечера ветерок крепчал. Вскоре повалил снег, и началась ужасная вьюга.

Мы долго искали переправу. Нам было непривычно видеть в морозную зиму незамерзшую реку. Наконец нашли подходящее место и осторожно перебрались на другой берег.

Шли медленно, все время проваливаясь в рыхлый снег. После трехкилометрового пути неожиданно наткнулись в потемках на крестьянский двор. Из подворотни залаяла собака. На наш стук вышел рослый мужчина. Увидев перед собою вооруженных людей в белых маскхалатах, он принял нас за немцев. Но когда Веселов спросил его, далеко ли немцы, хозяин понял, кто мы.

Оставив на улице часового, вошли в избу. Хозяин зажег семилинейную керосиновую лампу, и в доме сразу стало уютно. Мы попросили занавесить окна. Пожав плечами, мужик стал возиться с занавесками. Стены и переборки избы были оклеены листами из иллюстрированных немецких журналов. Чего здесь только не было: и цветные фотографии Гитлера, Геринга и Розенберга — «правителя» оккупированных восточных областей, и снимки гитлеровских вояк, орудий, танков, самолетов. На фотографиях были колонны русских военнопленных, разрушенные советские города, горящие села. И всюду хвастливые надписи.

Хозяин уловил наши взгляды.

— Да, тяжело бороться с ними… — как бы невзначай молвил он.

— Ничего, на нашей стороне правда, — ответил Володя Баранов.

— На правде далеко не уедешь, — проговорил хозяин. — У них сила.

— Наша сила сильнее, — вступил в разговор Веселов.

— Уж не себя ли вы считаете за силу? — с ехидством спросил мужик.

— А хотя бы и себя, — обрезал я.

Мужик замолчал, спрятав глаза.

Часа через полтора метель немного стихла, но ветер завывал по-прежнему. Хозяин вышел вслед за нами. Мы надели лыжи и, чтобы скрыть свой истинный маршрут, направились в противоположную сторону.

Разговор в избе оставил неприятный осадок на душе.

— Есть сволочи на белом свете, — вспомнив мужика, проговорил Веселов. — Сидит себе на печке и ждет хорошей жизни от «новых» хозяев. Такой тип ни за грош продаст человека…

С трудом пробравшись через густой ельник, мы пошли по краю темного леса.

Впереди показалась широкая полоса Витебского шоссе. Чтобы перейти его, сняли лыжи. Сделали это умышленно. Дело в том, что немецкое командование во всех своих приказах не уставало повторять, что всякий человек на лыжах считается партизаном, а лыжный след — партизанским.

Один за другим вышли на укатанное автомашинами шоссе. Кругом — ни души. Только уныло шумят могучие сосны, да гудят телефонные провода.

Пройдя с полкилометра, круто свернули в сторону и скрылись в лесу. Шли по компасу. Идти ночью по лесным дебрям и сугробам трудно. Ребята начали сдавать. От усталости клонило в сон.

В четвертом часу устроили привал. Все, за исключением часового, ткнулись в снег и моментально заснули. Но январская стужа скоро взяла свое. Через час, лязгая от холода зубами, поднялись. Было еще темно. Ветер раскачивал высокие сосны, гнал сверху колючую крупу.